Николай Пантелеев
РоманОпубликовано редактором: Игорь Якушко, 22.06.2007Оглавление 9. Часть 9 10. Часть 10 Часть 10
Тела на полу, казалось, не переменили своих поз. Убитых и раненых уберут завтра, а сегодня «надо лечь». Сегодня тепло… и даже – жарко. Жарко от выпитого, ещё стоящего внутри колом, жарко от бани, от горящих внутри надрывом дебатов и шипящих снаружи голов… Жарко. Ты – будто кипящая планета в начале времён, и ты нарываешь, лопаешься, стреляешь магмой. И ты не в состоянии утихомириться, потому что «событие» – будь оно пррроклято, будь благословенно! – уже запустило внутри тайный механизм самовозгорания, не дающий тебе возможность остыть, стать обычной планетой, по которой ползают вошки – блошки – сороконожки и прочая малопригодная именно тебе дрянь. Ты светишься изнутри пурпуром, ты безжизнен и безусловно красив… От тебя отваливаются продолговатые остывающие кусочки, похожие на окалину, и по дуге уходят в шахтную звенящую пустоту ночи. Но, возможно, это вовсе не кусочки, а некие организмы – твоё непослушное народонаселение, твои люди – огненные люди… Будто табуреткой в дверь кто-то хлёстко ударил в закипающую голову Н – там во сне он понял, что это сигнал, и рывком вскочил. Бесконечная ковыльная степь – седая, одноцветная, холмистая, ко всему чуть высвеченная беловатой почвой, – колыхалась под абсолютно чёрным небом. А в нём ни звезд, ни солнц, ни лун – лишь непроглядная страшная сажа. Н огляделся и непроизвольно перевёл дух: ни-ко-го, можно расслабиться… Внезапно десятки электрических разрядов – фактически, маленьких молний, ангелов – молний, девочек – молний, бесшумно пронеслись из степи в небо, потом из неба в степь, и она – то тут… то там… – вспыхнула крошками алых костерков. Через секунду от этих костерков отделились тускло светящиеся стержни и двинулись в направлении Н. Нет, они двигались не конкретно к нему, но туда, куда они перемещались, стоял в растерянности он. Пытаясь разобраться в происходящем, Н сам пошёл вперёд – шаг, другой, ещё – навстречу свету, тьме, ясности, неизвестности – шаг, ещё, но для чего шаг?! Шаг. «Постой, это люди! Огромные, трёхметровые огненные люди…» С безопасного пока расстояния он разобрал всё окончательно: люди – нелюди! Несколько дюжин раскалённых фигур могучей поступью, рассеявшись, шли ему навстречу, насвистывая знакомый нацистский марш. Солдатен! – на них длинные, до пят, асбестовые плащи, каски с рожками, на телах – если «телом» можно назвать кусок расплавленного металла, непостижимым образом сохраняющий форму, – ничего нет. Не видно ни лиц, ни деталей, ни органов. В клешнях у солдат рдели не то автоматы, не то мелкокалиберные пушки – одним словом, нечто агрессивное, не скрывающее своего опасного предназначения. «Это не просто солдаты, это же каратели!» – успела мелькнуть в сознании Н мысль, и он во все лопатки бросился прочь – в день, в ночь – прочь! Подтверждением справедливости испуга, над головой, под ногами, впереди – всюду – засвистели, засверкали, металлом по стеклу полоснули рои, ядовитые снопы, бандитские шайки кровожадных огненных пуль. Страшно!.. Вокруг от плевков огня стал вспыхивать ковыль, равнодушно сокращая любую возможность для маневра. Вперёд! Н энергично летел, сопел, смердел, прыгал через кочки, костерки, но небольшой острый ломик внутри, жгущий кишки, мешал набрать необходимую по ситуации скорость. Пробежав некоторое расстояние, он остановился отдышаться и до мурашек ужаснулся: несмотря на все его, хаотичные, истерические телодвижения, далеко он не ушёл, так как механически выступающая, длинноногая рать двигалась довольно быстро… Сволочи! Нет, они не бежали, а лишь споро шли – наступали нагло, беспардонно, изуверски посвистывая. Так наступает неодолимая, как смерть, сила имеющая целью бессилие смерти… Н вновь сорвался с места, чтобы преодолевать ржавые овраги, волглые распадки, качающиеся холмы, какие-то ртутные ручьи, но теперь – о, счастье! – он был теперь не один. Сначала справа, потом слева, мелькнула одна бегущая фигура – другая, ещё, и вот уже рассыпавшийся часовой механизм: колёсики, шестерёнки, винтики – целая рота, бригада – потерявшая ум, разум, командира, царя в голове – дико драпала в неоглядном пространстве, которому не существовало адекватного определения. Вот он страх! – тот самый, парализующий, подвздошный, кончающийся прямой кишкой и зелёной капелькой на красной паутинке очка… Уноси ноги, дрянь! Раз боишься – беги! Страх можно вытеснить, либо движением за его границы – то есть встретить спиной, либо встретить его открытым лицом, умом, забралом и расчленить – разбить десятки страха на единицы, чтобы потом поочерёдно каждую из них прикончить! Лицом к страху – это сопротивление, но пока у тебя есть бессилие «бояться», ты драпаешь, ты ещё празднуешь труса, ибо трус – тот, кто надеется на спасение во множественной ничтожности, а трусость героя – это подвиг отщепенца. Давай, жми! – не мучь совесть – жми! Впереди обозначились очертания городка, даже крепости – возможно, последней черты, за которой все – понимаешь ты – все! узнают какая ты мерзость, узнают, если не переменишься. Внезапно, задыхаясь в липком поту, в кислой соли, в испражнениях духа, Н споткнулся и упал, разбив нос в кровь. Теперь ещё и это!.. Но кровь ли течёт из ноздрей?! Что-то подлое, густое, смолистое, вонючее измазало лицо, руки, плечи. Хватит! – если и суждено неминуемо умереть, то – ёклмн! – хотя бы смеясь… Ага – хор чертей: ха-ха-ха! – сопротивление!.. Ура-а-а! Н, вскочив, заорал другим бегущим: стойте, блядоморы! Куда мы драпаем, к чему стремимся, ведь всё одно – смерть?! Нас больше… Мы можем! Да ну вас к хренам… Я-я-я! Я могу! Ур-ря-я-я! Он дико, кррроша зубы, – волком взвыл, поросёнком завизжал, филином простонал нечто звериное, сатанинское! – и остро ринулся навстречу к ближайшему карателю, по ходу примериваясь, лягнуть его ногой посередине – сломать. Дудки!.. Слишком высоко. Н сорвал с себя кофту, обмотал её вокруг кулака и, сблизившись, нанёс неприятелю резкий удар туда, где предполагались яйца – на!.. И тут же страшенная боль обожгла, вошедшую в огненную плоть, руку! А-а-а! У-ё… нах… пиз… блю… ё-ёё… мать твою… а-а-а! – завизжал, вертясь, Н. И получил в зад столь увесистый пинок, что, пролетев высоко над землёй метров семь, шлёпнулся в конце траектории безвольной обиженной лепёшкой. Оглянувшись, он увидел, что у врага в том месте, куда он ударил, металл спёкся, и тот с посвистом двинулся на него… Вдруг кто-то схватил его за шиворот: бежим!.. – Куда бежим?! Надо сопротивляться! – прохрипел Н. – За мной! – это был Б, или некто на него чуть похожий. «Подписка» что ли?! – Будем, будем сопротивляться… – он увлекал Н за собой – но не в открытом же поле! Там за холмом наш город – город мастеров, крепость мастеров, оплот, и у её стен уже идёт бой – значит, дело за нами! Дуэт преодолел ещё сотню метров по узкому оврагу, выскочив вскоре к крепостной стене. Кто-то сверху бросил им верёвочную лестницу, и они пулей взлетели наверх – уже легче! Во вспыхивающем зарницами сумраке Н различил у бойниц обороняющихся – довольно народа. – Кто это? – спросил он у Б. – Все наши: творцы, ремесленники, восприниматели, сочувствующие – свои, одним словом. Ты всех их должен знать. – И что мы здесь будем защищать, свои вонючие шкуры, что ли? – А ты не видишь, что?! Себя, свой мир, пускай и шкуры! Но, в первую очередь, – наш мир, интересы нашей нации безумцев и творческих гениев. – А эти каратели, огненные люди – кто они? – Наши страхи, но они огненные только у нас с тобой, потому что мы после бани и водки, да и происхождение твоё и моё, можно сказать, «высокотемпературное» – у меня в кипятке, у тебя на пепелище. Ну, а другие разят «своих» чудовищ – разве толком разберёшь, каких… Слу-у-ушай, болтаем много! – Постой, а чем же драться? – Ищи оружие! – Какое? – У каждого своё – у меня глагол, мысль. У тебя золотые руки, карандаш… у того – вишь ты! – скрипичный ключ… Вон кто-то кувалдой орудует – видимо, скульптор! Короче, кто – что нажил, тем и дерётся. – А кто здесь командует? Без управления в бою пропадём. – Здесь любой – сам себе командир и войсковое соединение в одном лице. – Но это же анархия! – Нет, у нас есть коллективное бессознательное – оно и подсказывает каждому, что ему индивидуально нужно делать в данную конкретную минуту, чтобы, расчленив врага, сломить его сообща. – Вот как! Но ведь ты, Б, говорил, что всё в человеке «сознательно»… – Всё, да не всё! Для художника творчество является «естественной потребностью», как для остальных человекообразных – пить, есть, размножаться, спать. А поскольку «бессознательное» – это инстинктивное, то, двигаясь в одном направлении, мы соударением обретаем «коллективное бессознательное» крайних индивидуалистов: высокое бесстрашие сознания. Ты пойми, что даже страх «бессознателен» – только как рефлексия, но, будучи освоен творческой памятью, он становится вполне сознательным, то есть вполне созидательным. Мы зря теряем время – сейчас не до дебатов, после победы поговорим!.. И они мгновенно рассыпались среди обороняющихся… Между тем, горизонт посветлел: небо, похожее на серый поролон, выгнулось вверху, казалось, с неохотой. Чуть помешкав, Н вскоре всё же влез в побоище, но сначала только на правах помощника более слабых: он подносил снаряды рифм к пушкам поэзии, заряжал тюбиками краски пулемётные ленты живописцев, вязал лопнувшие струны гитар, лудил литавры, делал перевязки раненым бинтами похвал и возгласами удивлённого восхищения. И всё это Н делал от избытка сочувствия к тем, кто пока был не в силах самостоятельно разогнуть колени… Да, он был в ударе! И весь бой казался ему страшной, завораживающей и прекрасной пляской, коллективным безумием, от которого в виски било оптимизмом! Последовательно перебегая от одной группы обороняющихся к другой, Н стал схватывать в блокноте карандашом наброски битвы: её эпизоды, хронологию. Ему «это» показалось сейчас жутко необходимым, важным для истории, самоценным, ведь у любой смерти, боли, рождения, победы, отчаяния, у любого космогонического сражения должен быть свой летописец. Иначе, кто из трусов поверит, что он герой?! Н лихо рисовал десятки сценок, портретов, поз, расположений групп. Его добровольную миссию бойцы гармонии, понятно, принимали «на ура!», но не позволяли себе, вопреки природе, всё же немного попозировать… Среди иных оторвил, Н особенно понравился командир батареи залпового огня – возможно, толковый киношник со своими явно разошедшимися братками. Их одежда была располосована в шнуры, кожа саднила кровью кошмаров, волосы стояли дыбом от озарений, черны они были будто немытые черти!.. Но глаза! – глаза этих бесноватых сверкали беспримерной отвагой, пена летела из ртов – летела хлопьями и оседала нетающим снегом на трупах, видимых только ими, чудовищ. Какое зрелище! Какое рубище! Каков пир! Каков командир! Командиров-тца нет! – это смотря где, а здесь он был явно нужен. Он сейчас красивее любого бога, деятельнее любого ангела, коварнее любого дьявола – он истинный, крайний, радикальнейший творец, как его собрат – импровизатор в кафе. Вспомнив поэта, Н – соответственно внутренней логике – тотчас разыскал распоясавшегося дерзилу среди всего этого вселенского бедлама. Вот он стоит в своей золотой, смолёной хламиде творца на вершине самой высокой башни со штандартом города мастеров, то есть со знаменем части – ни больше, ни меньше! Он пьёт из воздуха вино взрывов, полощется в стотысячном ветре метафор и бросает в наступающих страшные неповторимые проклятья: фуден чвец гипотенуй-й-я! рихтех ворзо подосток! Ага, ага! – мшара сатка чредовёз-з-з! пултес яндры катарэх!.. Получите от Творца, твари! И эти бессвязные, как будто, звуки летели вниз на головы наседавших тяжёлыми свинцовыми блинами, и пачками выводили их из строя. Вот это занятие – война! Вот это достойный противник – личная мерзость! Ведь никто не портит тебе жизнь так, как ты сам! И никто – ничто: ни один человек или предмет – будь то ангел, бес или мешок с алмазами! – не в состоянии развеселить тебя так, как твоя мудозвонная ночь после бани, поллитры, жбанчика пива и фактора «вечно толкущихся вокруг кормушки прекрасного, повизгивающих, с загнутыми колечками хвостиков, жадных до гармонии, творцов». Ура-а-а, братья, вперёд! Охваченный вдохновением борьбы носился Н по стенам и башням, с которых сносило крыши. Он был взлохмачен боем, взбит рёвом монстров и воплями их творцов! Его гормон играл, шипел, сквозил, адреналин бесился, словно акула на крючке, и мозг плавал в океанах свежей крови, омывающих континент его тела – с севера на юг, с запада на восток и обратно… И вдруг периферийным зрением Н увидел – распознал бредовую, противоестественную картину: на крыше здания в глубине города двое каких-то ренегатов мостили рекламный щит известной сильногазированной компании. Он метнулся к киношникам, рассчитывая на их коллективный разум: смотрите, амигос, что творится!.. Откуда-то выскочил их командир, окончательно перешедший с гражданской речи на бранную: только бэ-бэ-бэ! как пулемёт, бэ-бэ-бэ! – ещё несколько строчек сплошное бэ-бэ-бэ!.. И, наконец, нечто членораздельное: бэ-бэ! привести их сюда-бэ! по закону военного времени-бэ! Не дослушав жаркого афоризма до конца, Н сорвался с места. Он нашёл неподалёку трапик с крепостной стены на крышу соседнего здания – с неё перемахнул дальше, дальше, чтобы через минуту предстать в позе громовержца перед предателями. Ими оказались… В и Г – пусть они! – наперсники корысти. – Что вы делаете?! – возопил Н – или у вас нет шизоты! Или вам безразлична судьба вашей родины – города мастеров?! Потушив свет ночью, от комаров не спрячешься… Там же наши люди – гордость нации – кладут свои возвышенные порывы на алтарь человеческого духа, а чем в это время заняты вы?! – Дда, пошёл тты! – выступил вперёд Г – нам эти… ссемьи кормить надо! – Какая у тебя семья, ведь ты, как я понял, холостяк?! – Как это ккакая! Мне ддачу достроить надо, а она, как ребёнок, молочка просит… ццементного. Ей подавай ласки на соски’, лака, краски, ффактуровки, любви почище, чем жене… вона может ссостариться, так и не повзрослев. – Дела, понятно, делами… – смягчился Н – но сейчас, когда война, когда каждый патрон вдохновения на учёте, когда каждая творческая единица в деле, как можно заниматься столь позорными делишками?! – Послушай! – покрываясь свекольным румянцем, психанул В – мы ерунда! мы пыль веков и тень преданий… Мы повесим свою «залипуху» – и к вам! Но вот ты вниз спустись, посмотри, что творится там – ахнешь! – Что творится? – А ты пойди, глянь!.. Н через слуховое окно влез на чердак – оттуда попал на лестницу – по ней бегом вниз, и внезапно ворвался в огромный, похожий на биржевой, зал. Оба-на! Сотни крепких, стройных молодых людей в одинаковых чёрных военно – морских кителях, все в звании младших лейтенантов медслужбы, деловито сновали туда – сюда. И все, понятно, по десяткам тысяч неотложнейших дел: туда – сюда, туда – сюда!.. А вокруг скворчат факсы, голосят мобилы, мерцают мониторы, принтеры плюются тоннами бумаги, гул всехсвятский! Бегущая строка по периметру балкона поносит абракадаброй цифр, знаков, индексов… – Да что же это такое! Что за бюрократическая вакханалия, что за ша’баш – о-о-о! – в конце концов! Тут же у двери Н прихватил за локоть одного из деловитейших красавцев: стоп – машина! Полный назад! Вы что же это – мать вашу и мою! – здесь делаете?! Чем занимаетесь, когда наверху заруба? Там головы летят, а тут хренова куча пышущих здоровьем бугаёв непонятно чем занимается! Где справедливость? Или вы – «не наши»?! А-а-а… они – ваны! – «не наши»! Это же дрёбанные молодые мухоморы пожирают своё тухлое время. Вот я идиот! – принял вас – голимых золотопогонников, за своих – золотокамзольщиков. Осечка, земляк… – Вы не кричите, товар-р-рищ! На вас уже обращают внимание – это раз. Второе: там наверху нас-то как раз и защищают, потому что мы – лишь исполнительные клерки вашего сознания, мы – желания, и свободны в тюрьме реализации. Наша задача – переводить творческие единицы со счетов страха на счета вашей же – не нашей! – глории. Отсюда не видно, пойдёмте со мной! – они прошли среди сутолоки вперёд – смотрите! Над аркой, под которой стоял Н, висела бронзовогрудая гигантская статуя победительницы, она казалась живой и водила из стороны в сторону тяжёлым металлическим венком, как бы дразня им клерков, как бы примериваясь – кого придавить. – Поймите, камрад, мы бы рады вам помочь, да не знаем чем! Страхи эти – сугубо ваши, индивидуальные, и поэтому война эта – только ваша. Да и помыслы о вознаграждении у вас, у творцов, поверьте на слово, тоже – о-ох, какие разные! Так что там наверху нет подлинного братства или единства – только блеф… Хотя, о чём мы говорим! Сила художника – в крайнем индивидуализме. Вам ли это не знать?! Извините, мне пора – дел по горло, когда идёт война, скучать не приходится! Мы, кстати, потому и в военной форме, а в мирное время здесь цирк, опера – буфф: кто фавном вырядится, кто помазанником божьим, кто судьёй, кто фрачным лауреатом, кто палачом, кто дитятей, шутов хватает. А иной перья выпустит из зада, как павлин, и ходит в венчике человекомученичества – срам, конечно… Мой – ничего – дельный, цельный, непримиримый. Ну, желаю творческих успехов, пока!.. Н ещё раз окинул взором гудящий душноватый зал и без энтузиазма поплёлся обратно… Вверху, между тем, продолжалась сеча, но страхи уже не были великанами, они превратились в карликов – расчленились то есть, сообразно замыслу, и теперь висели гроздьями на творцах. По периметру крепостной стены шла рукопашная сеча: тот рвал, тот бил, тот клал, и залпы тысячи орудий слились в протяжный стон… Минуя закреплённую уже рекламу, Н с размаху пнул её ногой, ожидая услышать глухую икоту, но неожиданно по округе разнёсся яркий звук склянок, вернее даже гонга. Что это – последний раунд, или тайм-аут? Неведомо куда продираясь, озираясь мутным взором окрест, Н попытался заняться самоанализом: конечно, он с защитниками крепости – он с ними одной крови, это его отечество. Но… за ширмой рассуждений о всеобщем благе у каждого, оказывается, спрятано неистребимое, мстительное тщеславие. Им подай фанфар, трескотни, экзальтации, когда ты всё же мыслишь глорию только как успех внутренней борьбы за себя. А не маскарад ли всё это?! Возможно! Но, возможно, кто-то ещё представляет глорию, как хроническую благодать, а шум вокруг для них – лишь отвлекающий от страха момент? Непонятно… вернее, всё ясно! Будет шум, но шум межличностный, обобщённый, бесхозяйственный… Короче, праздник – вот! Противостояние же, на этот момент, достигло апогея: плющились лица, шрапнелью свистели зубы, слёзы душ текли по ступенькам самопоиска горячими дымящимися ручейками. И небо – пустое по краю, как глаза бомжа, – горело в центре от разрывов гипербол, иллюзий, провокаций. «Нет, так нельзя! – решил Н – надо жить со страхами в конституционном мире, ведь они кормят, бодрят, освежают кровь… Они диктуют метод, определяют стиль, формируют тактику защиты и стратегию нападения, они, наконец, обнаруживают в тебе феномен прекрасного, горделивый гений духа!» Он выхватил свой инструмент, свой волшебный карандаш и влез в самую гущу верещащих поэтов, ясновидцев, пророков. Он клинком вошёл в их мягкую сердцевину, и… и… и… лёгким ударом в лоб, своего рода – щелчком, мгновенно усмирял поединщиков. Одного, второго, двунадесятого, какого там ещё… Вот это дело – пляска! Н принялся поочерёдно лихо выбрасывать ноги, как в забытом танце «летка – енка» – точно! – и на счёт «три», двигаться вперёд, прыгать даже… хоп-хоп-хоп! Раз, два, туфли надень-ка! Как тебе не стыдно спать – цитата, возможно, неточна… – славная, милая, смешная «енька» нас приглашает танцевать! Хоп-хоп-хоп! Это вам не сальная ламбада, от которой даже по телевизору пахнет спермой, тьфу! Через минуту за ним следовала уже внушительная цепочка творцов и их диких, первородных страхов, которые только и можно представить животными – да! – а кем же ещё!.. Продолжая замирять творцов с собой, Н постепенно увлёк в массовый танец всех без исключения. Через одного прыгали друг за другом: совы, скульпторы, лисы, рифмоплёты, павлины, мыслители, волки, скрипачи, акулы, живописцы, песцы и прочее, прочее… население творческих резерваций. Праздник – да будет посему! – город расцвёл шарами, флагами, транспарантами, цветами, музыкой… Танцующие спустились по пандусу со стен на улицы, и теперь творческие семьи, дети, сочувствующие, и даже учётчики творческих единиц, убранные кто во что горазд, выплясывали порвавшийся во многих местах любительский «канкан». На центральной площади под туш и хлопки салюта целой батареи шампанского, в ряду других отличившихся, Н вручили индульгенцию – откупную «на снятие греха работы в откатном, даже подоночном, журнале», а также медаль в виде плоского кубка, из которого, впрочем, можно было распрекрасно бухать. Затарахтели одиночными выстрелами пробки шампанского, раздались очереди здравиц, вскриков, поздравлений, пошло всеобщее братание, лобызание, откровение. Люди и звери заполнили все таверны, кабачки, пивные. В ход пошла позитивная философия, благодарности искусству, здравицы смелости, риску, мужеству и… страху – а как без него?! Без него, братцы, оштукатуренная стена твоей жизни сера, скучна, несимптоматична. Страх – это пронзительный цвет, рельеф, контраст, фактура, обновление, это крылья ангелов и демонов, это терновый венец создателя и засахарившийся мёд успеха… Растворившись в празднике, Н тёрся о всякого, запросто сходился то с теми, то с этими, пока, наконец, не нашёл своих неблагоприятных собутыльников по бане. Они бузили всё в той же, обитой круглой рейкой и крашенной половым терракотом, гадючне… – как она оказалась в городе мастеров, хер её знает! – и горланили похабные песни. Заметим, что матюки в «песнях», даже воплях, были заменены на названия цветов – ну, не бесы!.. Демиурги приняли Н как родного: усадили, похвалили, ублажили, забыли даже прошлое, и С, придвинувшись к нему поближе, предложил: будешь! Водки будешь?.. За нас, за победу, за глорию, за отважных трусов, а?!.. – Какая во-о-одка! – с корчью возопил вмиг пожелтевший и скисший Н – пить буду, но только пиво! пи-ва-сссик… пиво-о-о… пива-а-а… Проснувшийся от щекотки рассветного солнечного зайчика И, чисто падишах, возлежал на локте и с интересом наблюдал как корчится на смятом матраце Н. Его глаза бегали под закрытыми веками, вдруг останавливались, но тотчас передавали волнение дрожащим пальцам и рассохшимся губам, которые явственно шептали: пиво-о-о… пива-а-а…
Оглавление 9. Часть 9 10. Часть 10 |
Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы. Литературные конкурсыБиографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:Только для статусных персонОтзывы о журнале «Новая Литература»: 24.03.2024 Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества. Виктор Егоров 24.03.2024 Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо! Анна Лиске 08.03.2024 С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив. Евгений Петрович Парамонов
|
||
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru 18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021 Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.) |
Вакансии | Отзывы | Опубликовать
|