HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Азбука Сотворения. Глава 5.

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 22.06.2007
Оглавление

9. Часть 9
10. Часть 10


Часть 10


 

Тела на полу, казалось, не переменили своих поз. Убитых и раненых уберут завтра, а сегодня «надо лечь». Сегодня тепло… и даже – жарко. Жарко от выпитого, ещё стоящего внутри колом, жарко от бани, от горящих внутри надрывом дебатов и шипящих снаружи голов… Жарко. Ты – будто кипящая планета в начале времён, и ты нарываешь, лопаешься, стреляешь магмой. И ты не в состоянии утихомириться, потому что «событие» – будь оно пррроклято, будь благословенно! – уже запустило внутри тайный механизм самовозгорания, не дающий тебе возможность остыть, стать обычной планетой, по которой ползают вошки – блошки – сороконожки и прочая малопригодная именно тебе дрянь. Ты светишься изнутри пурпуром, ты безжизнен и безусловно красив… От тебя отваливаются продолговатые остывающие кусочки, похожие на окалину, и по дуге уходят в шахтную звенящую пустоту ночи. Но, возможно, это вовсе не кусочки, а некие организмы – твоё непослушное народонаселение, твои люди – огненные люди…

Будто табуреткой в дверь кто-то хлёстко ударил в закипающую голову Н – там во сне он понял, что это сигнал, и рывком вскочил. Бесконечная ковыльная степь – седая, одноцветная, холмистая, ко всему чуть высвеченная беловатой почвой, – колыхалась под абсолютно чёрным небом. А в нём ни звезд, ни солнц, ни лун – лишь непроглядная страшная сажа. Н огляделся и непроизвольно перевёл дух: ни-ко-го, можно расслабиться… Внезапно десятки электрических разрядов – фактически, маленьких молний, ангелов – молний, девочек – молний, бесшумно пронеслись из степи в небо, потом из неба в степь, и она – то тут… то там… – вспыхнула крошками алых костерков. Через секунду от этих костерков отделились тускло светящиеся стержни и двинулись в направлении Н. Нет, они двигались не конкретно к нему, но туда, куда они перемещались, стоял в растерянности он. Пытаясь разобраться в происходящем, Н сам пошёл вперёд – шаг, другой, ещё – навстречу свету, тьме, ясности, неизвестности – шаг, ещё, но для чего шаг?! Шаг. «Постой, это люди! Огромные, трёхметровые огненные люди…» С безопасного пока расстояния он разобрал всё окончательно: люди – нелюди! Несколько дюжин раскалённых фигур могучей поступью, рассеявшись, шли ему навстречу, насвистывая знакомый нацистский марш. Солдатен! – на них длинные, до пят, асбестовые плащи, каски с рожками, на телах – если «телом» можно назвать кусок расплавленного металла, непостижимым образом сохраняющий форму, – ничего нет. Не видно ни лиц, ни деталей, ни органов. В клешнях у солдат рдели не то автоматы, не то мелкокалиберные пушки – одним словом, нечто агрессивное, не скрывающее своего опасного предназначения. «Это не просто солдаты, это же каратели!» – успела мелькнуть в сознании Н мысль, и он во все лопатки бросился прочь – в день, в ночь – прочь! Подтверждением справедливости испуга, над головой, под ногами, впереди – всюду – засвистели, засверкали, металлом по стеклу полоснули рои, ядовитые снопы, бандитские шайки кровожадных огненных пуль. Страшно!.. Вокруг от плевков огня стал вспыхивать ковыль, равнодушно сокращая любую возможность для маневра. Вперёд! Н энергично летел, сопел, смердел, прыгал через кочки, костерки, но небольшой острый ломик внутри, жгущий кишки, мешал набрать необходимую по ситуации скорость. Пробежав некоторое расстояние, он остановился отдышаться и до мурашек ужаснулся: несмотря на все его, хаотичные, истерические телодвижения, далеко он не ушёл, так как механически выступающая, длинноногая рать двигалась довольно быстро… Сволочи! Нет, они не бежали, а лишь споро шли – наступали нагло, беспардонно, изуверски посвистывая. Так наступает неодолимая, как смерть, сила имеющая целью бессилие смерти… Н вновь сорвался с места, чтобы преодолевать ржавые овраги, волглые распадки, качающиеся холмы, какие-то ртутные ручьи, но теперь – о, счастье! – он был теперь не один. Сначала справа, потом слева, мелькнула одна бегущая фигура – другая, ещё, и вот уже рассыпавшийся часовой механизм: колёсики, шестерёнки, винтики – целая рота, бригада – потерявшая ум, разум, командира, царя в голове – дико драпала в неоглядном пространстве, которому не существовало адекватного определения. Вот он страх! – тот самый, парализующий, подвздошный, кончающийся прямой кишкой и зелёной капелькой на красной паутинке очка… Уноси ноги, дрянь! Раз боишься – беги! Страх можно вытеснить, либо движением за его границы – то есть встретить спиной, либо встретить его открытым лицом, умом, забралом и расчленить – разбить десятки страха на единицы, чтобы потом поочерёдно каждую из них прикончить! Лицом к страху – это сопротивление, но пока у тебя есть бессилие «бояться», ты драпаешь, ты ещё празднуешь труса, ибо трус – тот, кто надеется на спасение во множественной ничтожности, а трусость героя – это подвиг отщепенца. Давай, жми! – не мучь совесть – жми! Впереди обозначились очертания городка, даже крепости – возможно, последней черты, за которой все – понимаешь ты – все! узнают какая ты мерзость, узнают, если не переменишься. Внезапно, задыхаясь в липком поту, в кислой соли, в испражнениях духа, Н споткнулся и упал, разбив нос в кровь. Теперь ещё и это!.. Но кровь ли течёт из ноздрей?! Что-то подлое, густое, смолистое, вонючее измазало лицо, руки, плечи. Хватит! – если и суждено неминуемо умереть, то – ёклмн! – хотя бы смеясь… Ага – хор чертей: ха-ха-ха! – сопротивление!.. Ура-а-а! Н, вскочив, заорал другим бегущим: стойте, блядоморы! Куда мы драпаем, к чему стремимся, ведь всё одно – смерть?! Нас больше… Мы можем! Да ну вас к хренам… Я-я-я! Я могу! Ур-ря-я-я! Он дико, кррроша зубы, – волком взвыл, поросёнком завизжал, филином простонал нечто звериное, сатанинское! – и остро ринулся навстречу к ближайшему карателю, по ходу примериваясь, лягнуть его ногой посередине – сломать. Дудки!.. Слишком высоко. Н сорвал с себя кофту, обмотал её вокруг кулака и, сблизившись, нанёс неприятелю резкий удар туда, где предполагались яйца – на!.. И тут же страшенная боль обожгла, вошедшую в огненную плоть, руку! А-а-а! У-ё… нах… пиз… блю… ё-ёё… мать твою… а-а-а! – завизжал, вертясь, Н. И получил в зад столь увесистый пинок, что, пролетев высоко над землёй метров семь, шлёпнулся в конце траектории безвольной обиженной лепёшкой. Оглянувшись, он увидел, что у врага в том месте, куда он ударил, металл спёкся, и тот с посвистом двинулся на него… Вдруг кто-то схватил его за шиворот: бежим!.. – Куда бежим?! Надо сопротивляться! – прохрипел Н. – За мной! – это был Б, или некто на него чуть похожий. «Подписка» что ли?! – Будем, будем сопротивляться… – он увлекал Н за собой – но не в открытом же поле! Там за холмом наш город – город мастеров, крепость мастеров, оплот, и у её стен уже идёт бой – значит, дело за нами! Дуэт преодолел ещё сотню метров по узкому оврагу, выскочив вскоре к крепостной стене. Кто-то сверху бросил им верёвочную лестницу, и они пулей взлетели наверх – уже легче! Во вспыхивающем зарницами сумраке Н различил у бойниц обороняющихся – довольно народа. – Кто это? – спросил он у Б. – Все наши: творцы, ремесленники, восприниматели, сочувствующие – свои, одним словом. Ты всех их должен знать. – И что мы здесь будем защищать, свои вонючие шкуры, что ли? – А ты не видишь, что?! Себя, свой мир, пускай и шкуры! Но, в первую очередь, – наш мир, интересы нашей нации безумцев и творческих гениев. – А эти каратели, огненные люди – кто они? – Наши страхи, но они огненные только у нас с тобой, потому что мы после бани и водки, да и происхождение твоё и моё, можно сказать, «высокотемпературное» – у меня в кипятке, у тебя на пепелище. Ну, а другие разят «своих» чудовищ – разве толком разберёшь, каких… Слу-у-ушай, болтаем много! – Постой, а чем же драться? – Ищи оружие! – Какое? – У каждого своё – у меня глагол, мысль. У тебя золотые руки, карандаш… у того – вишь ты! – скрипичный ключ… Вон кто-то кувалдой орудует – видимо, скульптор! Короче, кто – что нажил, тем и дерётся. – А кто здесь командует? Без управления в бою пропадём. – Здесь любой – сам себе командир и войсковое соединение в одном лице. – Но это же анархия! – Нет, у нас есть коллективное бессознательное – оно и подсказывает каждому, что ему индивидуально нужно делать в данную конкретную минуту, чтобы, расчленив врага, сломить его сообща. – Вот как! Но ведь ты, Б, говорил, что всё в человеке «сознательно»… – Всё, да не всё! Для художника творчество является «естественной потребностью», как для остальных человекообразных – пить, есть, размножаться, спать. А поскольку «бессознательное» – это инстинктивное, то, двигаясь в одном направлении, мы соударением обретаем «коллективное бессознательное» крайних индивидуалистов: высокое бесстрашие сознания. Ты пойми, что даже страх «бессознателен» – только как рефлексия, но, будучи освоен творческой памятью, он становится вполне сознательным, то есть вполне созидательным. Мы зря теряем время – сейчас не до дебатов, после победы поговорим!.. И они мгновенно рассыпались среди обороняющихся… Между тем, горизонт посветлел: небо, похожее на серый поролон, выгнулось вверху, казалось, с неохотой. Чуть помешкав, Н вскоре всё же влез в побоище, но сначала только на правах помощника более слабых: он подносил снаряды рифм к пушкам поэзии, заряжал тюбиками краски пулемётные ленты живописцев, вязал лопнувшие струны гитар, лудил литавры, делал перевязки раненым бинтами похвал и возгласами удивлённого восхищения. И всё это Н делал от избытка сочувствия к тем, кто пока был не в силах самостоятельно разогнуть колени… Да, он был в ударе! И весь бой казался ему страшной, завораживающей и прекрасной пляской, коллективным безумием, от которого в виски било оптимизмом! Последовательно перебегая от одной группы обороняющихся к другой, Н стал схватывать в блокноте карандашом наброски битвы: её эпизоды, хронологию. Ему «это» показалось сейчас жутко необходимым, важным для истории, самоценным, ведь у любой смерти, боли, рождения, победы, отчаяния, у любого космогонического сражения должен быть свой летописец. Иначе, кто из трусов поверит, что он герой?! Н лихо рисовал десятки сценок, портретов, поз, расположений групп. Его добровольную миссию бойцы гармонии, понятно, принимали «на ура!», но не позволяли себе, вопреки природе, всё же немного попозировать… Среди иных оторвил, Н особенно понравился командир батареи залпового огня – возможно, толковый киношник со своими явно разошедшимися братками. Их одежда была располосована в шнуры, кожа саднила кровью кошмаров, волосы стояли дыбом от озарений, черны они были будто немытые черти!.. Но глаза! – глаза этих бесноватых сверкали беспримерной отвагой, пена летела из ртов – летела хлопьями и оседала нетающим снегом на трупах, видимых только ими, чудовищ. Какое зрелище! Какое рубище! Каков пир! Каков командир! Командиров-тца нет! – это смотря где, а здесь он был явно нужен. Он сейчас красивее любого бога, деятельнее любого ангела, коварнее любого дьявола – он истинный, крайний, радикальнейший творец, как его собрат – импровизатор в кафе. Вспомнив поэта, Н – соответственно внутренней логике – тотчас разыскал распоясавшегося дерзилу среди всего этого вселенского бедлама. Вот он стоит в своей золотой, смолёной хламиде творца на вершине самой высокой башни со штандартом города мастеров, то есть со знаменем части – ни больше, ни меньше! Он пьёт из воздуха вино взрывов, полощется в стотысячном ветре метафор и бросает в наступающих страшные неповторимые проклятья: фуден чвец гипотенуй-й-я! рихтех ворзо подосток! Ага, ага! – мшара сатка чредовёз-з-з! пултес яндры катарэх!.. Получите от Творца, твари! И эти бессвязные, как будто, звуки летели вниз на головы наседавших тяжёлыми свинцовыми блинами, и пачками выводили их из строя. Вот это занятие – война! Вот это достойный противник – личная мерзость! Ведь никто не портит тебе жизнь так, как ты сам! И никто – ничто: ни один человек или предмет – будь то ангел, бес или мешок с алмазами! – не в состоянии развеселить тебя так, как твоя мудозвонная ночь после бани, поллитры, жбанчика пива и фактора «вечно толкущихся вокруг кормушки прекрасного, повизгивающих, с загнутыми колечками хвостиков, жадных до гармонии, творцов». Ура-а-а, братья, вперёд! Охваченный вдохновением борьбы носился Н по стенам и башням, с которых сносило крыши. Он был взлохмачен боем, взбит рёвом монстров и воплями их творцов! Его гормон играл, шипел, сквозил, адреналин бесился, словно акула на крючке, и мозг плавал в океанах свежей крови, омывающих континент его тела – с севера на юг, с запада на восток и обратно… И вдруг периферийным зрением Н увидел – распознал бредовую, противоестественную картину: на крыше здания в глубине города двое каких-то ренегатов мостили рекламный щит известной сильногазированной компании. Он метнулся к киношникам, рассчитывая на их коллективный разум: смотрите, амигос, что творится!.. Откуда-то выскочил их командир, окончательно перешедший с гражданской речи на бранную: только бэ-бэ-бэ! как пулемёт, бэ-бэ-бэ! – ещё несколько строчек сплошное бэ-бэ-бэ!.. И, наконец, нечто членораздельное: бэ-бэ! привести их сюда-бэ! по закону военного времени-бэ! Не дослушав жаркого афоризма до конца, Н сорвался с места. Он нашёл неподалёку трапик с крепостной стены на крышу соседнего здания – с неё перемахнул дальше, дальше, чтобы через минуту предстать в позе громовержца перед предателями. Ими оказались… В и Г – пусть они! – наперсники корысти. – Что вы делаете?! – возопил Н – или у вас нет шизоты! Или вам безразлична судьба вашей родины – города мастеров?! Потушив свет ночью, от комаров не спрячешься… Там же наши люди – гордость нации – кладут свои возвышенные порывы на алтарь человеческого духа, а чем в это время заняты вы?! – Дда, пошёл тты! – выступил вперёд Г – нам эти… ссемьи кормить надо! – Какая у тебя семья, ведь ты, как я понял, холостяк?! – Как это ккакая! Мне ддачу достроить надо, а она, как ребёнок, молочка просит… ццементного. Ей подавай ласки на соски’, лака, краски, ффактуровки, любви почище, чем жене… вона может ссостариться, так и не повзрослев. – Дела, понятно, делами… – смягчился Н – но сейчас, когда война, когда каждый патрон вдохновения на учёте, когда каждая творческая единица в деле, как можно заниматься столь позорными делишками?! – Послушай! – покрываясь свекольным румянцем, психанул В – мы ерунда! мы пыль веков и тень преданий… Мы повесим свою «залипуху» – и к вам! Но вот ты вниз спустись, посмотри, что творится там – ахнешь! – Что творится? – А ты пойди, глянь!.. Н через слуховое окно влез на чердак – оттуда попал на лестницу – по ней бегом вниз, и внезапно ворвался в огромный, похожий на биржевой, зал. Оба-на! Сотни крепких, стройных молодых людей в одинаковых чёрных военно – морских кителях, все в звании младших лейтенантов медслужбы, деловито сновали туда – сюда. И все, понятно, по десяткам тысяч неотложнейших дел: туда – сюда, туда – сюда!.. А вокруг скворчат факсы, голосят мобилы, мерцают мониторы, принтеры плюются тоннами бумаги, гул всехсвятский! Бегущая строка по периметру балкона поносит абракадаброй цифр, знаков, индексов… – Да что же это такое! Что за бюрократическая вакханалия, что за ша’баш – о-о-о! – в конце концов! Тут же у двери Н прихватил за локоть одного из деловитейших красавцев: стоп – машина! Полный назад! Вы что же это – мать вашу и мою! – здесь делаете?! Чем занимаетесь, когда наверху заруба? Там головы летят, а тут хренова куча пышущих здоровьем бугаёв непонятно чем занимается! Где справедливость? Или вы – «не наши»?! А-а-а… они – ваны! – «не наши»! Это же дрёбанные молодые мухоморы пожирают своё тухлое время. Вот я идиот! – принял вас – голимых золотопогонников, за своих – золотокамзольщиков. Осечка, земляк… – Вы не кричите, товар-р-рищ! На вас уже обращают внимание – это раз. Второе: там наверху нас-то как раз и защищают, потому что мы – лишь исполнительные клерки вашего сознания, мы – желания, и свободны в тюрьме реализации. Наша задача – переводить творческие единицы со счетов страха на счета вашей же – не нашей! – глории. Отсюда не видно, пойдёмте со мной! – они прошли среди сутолоки вперёд – смотрите! Над аркой, под которой стоял Н, висела бронзовогрудая гигантская статуя победительницы, она казалась живой и водила из стороны в сторону тяжёлым металлическим венком, как бы дразня им клерков, как бы примериваясь – кого придавить. – Поймите, камрад, мы бы рады вам помочь, да не знаем чем! Страхи эти – сугубо ваши, индивидуальные, и поэтому война эта – только ваша. Да и помыслы о вознаграждении у вас, у творцов, поверьте на слово, тоже – о-ох, какие разные! Так что там наверху нет подлинного братства или единства – только блеф… Хотя, о чём мы говорим! Сила художника – в крайнем индивидуализме. Вам ли это не знать?! Извините, мне пора – дел по горло, когда идёт война, скучать не приходится! Мы, кстати, потому и в военной форме, а в мирное время здесь цирк, опера – буфф: кто фавном вырядится, кто помазанником божьим, кто судьёй, кто фрачным лауреатом, кто палачом, кто дитятей, шутов хватает. А иной перья выпустит из зада, как павлин, и ходит в венчике человекомученичества – срам, конечно… Мой – ничего – дельный, цельный, непримиримый. Ну, желаю творческих успехов, пока!.. Н ещё раз окинул взором гудящий душноватый зал и без энтузиазма поплёлся обратно… Вверху, между тем, продолжалась сеча, но страхи уже не были великанами, они превратились в карликов – расчленились то есть, сообразно замыслу, и теперь висели гроздьями на творцах. По периметру крепостной стены шла рукопашная сеча: тот рвал, тот бил, тот клал, и залпы тысячи орудий слились в протяжный стон… Минуя закреплённую уже рекламу, Н с размаху пнул её ногой, ожидая услышать глухую икоту, но неожиданно по округе разнёсся яркий звук склянок, вернее даже гонга. Что это – последний раунд, или тайм-аут? Неведомо куда продираясь, озираясь мутным взором окрест, Н попытался заняться самоанализом: конечно, он с защитниками крепости – он с ними одной крови, это его отечество. Но… за ширмой рассуждений о всеобщем благе у каждого, оказывается, спрятано неистребимое, мстительное тщеславие. Им подай фанфар, трескотни, экзальтации, когда ты всё же мыслишь глорию только как успех внутренней борьбы за себя. А не маскарад ли всё это?! Возможно! Но, возможно, кто-то ещё представляет глорию, как хроническую благодать, а шум вокруг для них – лишь отвлекающий от страха момент? Непонятно… вернее, всё ясно! Будет шум, но шум межличностный, обобщённый, бесхозяйственный… Короче, праздник – вот! Противостояние же, на этот момент, достигло апогея: плющились лица, шрапнелью свистели зубы, слёзы душ текли по ступенькам самопоиска горячими дымящимися ручейками. И небо – пустое по краю, как глаза бомжа, – горело в центре от разрывов гипербол, иллюзий, провокаций. «Нет, так нельзя! – решил Н – надо жить со страхами в конституционном мире, ведь они кормят, бодрят, освежают кровь… Они диктуют метод, определяют стиль, формируют тактику защиты и стратегию нападения, они, наконец, обнаруживают в тебе феномен прекрасного, горделивый гений духа!» Он выхватил свой инструмент, свой волшебный карандаш и влез в самую гущу верещащих поэтов, ясновидцев, пророков. Он клинком вошёл в их мягкую сердцевину, и… и… и… лёгким ударом в лоб, своего рода – щелчком, мгновенно усмирял поединщиков. Одного, второго, двунадесятого, какого там ещё… Вот это дело – пляска! Н принялся поочерёдно лихо выбрасывать ноги, как в забытом танце «летка – енка» – точно! – и на счёт «три», двигаться вперёд, прыгать даже… хоп-хоп-хоп! Раз, два, туфли надень-ка! Как тебе не стыдно спать – цитата, возможно, неточна… – славная, милая, смешная «енька» нас приглашает танцевать! Хоп-хоп-хоп! Это вам не сальная ламбада, от которой даже по телевизору пахнет спермой, тьфу! Через минуту за ним следовала уже внушительная цепочка творцов и их диких, первородных страхов, которые только и можно представить животными – да! – а кем же ещё!.. Продолжая замирять творцов с собой, Н постепенно увлёк в массовый танец всех без исключения. Через одного прыгали друг за другом: совы, скульпторы, лисы, рифмоплёты, павлины, мыслители, волки, скрипачи, акулы, живописцы, песцы и прочее, прочее… население творческих резерваций. Праздник – да будет посему! – город расцвёл шарами, флагами, транспарантами, цветами, музыкой… Танцующие спустились по пандусу со стен на улицы, и теперь творческие семьи, дети, сочувствующие, и даже учётчики творческих единиц, убранные кто во что горазд, выплясывали порвавшийся во многих местах любительский «канкан». На центральной площади под туш и хлопки салюта целой батареи шампанского, в ряду других отличившихся, Н вручили индульгенцию – откупную «на снятие греха работы в откатном, даже подоночном, журнале», а также медаль в виде плоского кубка, из которого, впрочем, можно было распрекрасно бухать. Затарахтели одиночными выстрелами пробки шампанского, раздались очереди здравиц, вскриков, поздравлений, пошло всеобщее братание, лобызание, откровение. Люди и звери заполнили все таверны, кабачки, пивные. В ход пошла позитивная философия, благодарности искусству, здравицы смелости, риску, мужеству и… страху – а как без него?! Без него, братцы, оштукатуренная стена твоей жизни сера, скучна, несимптоматична. Страх – это пронзительный цвет, рельеф, контраст, фактура, обновление, это крылья ангелов и демонов, это терновый венец создателя и засахарившийся мёд успеха… Растворившись в празднике, Н тёрся о всякого, запросто сходился то с теми, то с этими, пока, наконец, не нашёл своих неблагоприятных собутыльников по бане. Они бузили всё в той же, обитой круглой рейкой и крашенной половым терракотом, гадючне… – как она оказалась в городе мастеров, хер её знает! – и горланили похабные песни. Заметим, что матюки в «песнях», даже воплях, были заменены на названия цветов – ну, не бесы!.. Демиурги приняли Н как родного: усадили, похвалили, ублажили, забыли даже прошлое, и С, придвинувшись к нему поближе, предложил: будешь! Водки будешь?.. За нас, за победу, за глорию, за отважных трусов, а?!.. – Какая во-о-одка! – с корчью возопил вмиг пожелтевший и скисший Н – пить буду, но только пиво! пи-ва-сссик… пиво-о-о… пива-а-а…

Проснувшийся от щекотки рассветного солнечного зайчика И, чисто падишах, возлежал на локте и с интересом наблюдал как корчится на смятом матраце Н. Его глаза бегали под закрытыми веками, вдруг останавливались, но тотчас передавали волнение дрожащим пальцам и рассохшимся губам, которые явственно шептали: пиво-о-о… пива-а-а…

 


Оглавление

9. Часть 9
10. Часть 10

505 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 11:58 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!