HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Азбука Сотворения. Глава 5.

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 22.06.2007
Оглавление

7. Часть 7
8. Часть 8
9. Часть 9

Часть 8


– Пошёл ввон! Здорово ммужики! – слегка заикаясь, гаркнул тип.

– Здоровей видали! – выступил вперёд К, крепко пожав ему руку, ну что, как дела?

– Как сажа бела! Баня ттопится, командир! Заходи…

Остальные поочерёдно пожали его фиолетовую от краски клешню. Было заметно, что отношения в этой компании гораздо дальше просто демократических. С представил столичного гостя:

– Мой институтский товарищ – Н.

– Ну отлично! – весело расплылся хозяин, – а меня почему-то зовут Г… Не дрейфь – здесь все свои! Значит, художник?

– В общем-то, да.

– А какой категории?

– То есть?!

И пока, галдя и поругиваясь, демиурги поднимались по корявым ступенькам к пятнами оштукатуренной даче, Г с остановками разъяснил Н методику определения той или иной категории:

– Ппонимаешь, если картину покрыть самыми мелкими бумажными купюрами, и потом её продать за сумму купюр, то выходит первая категория, если купюры ппокрупней, то это вторая категория, и так далее… Вот я и спрашиваю – какой тты категории художник?

Н вполне вписался в эту обескураживающую натурофилософскую бухгалтерию, но не сразу нашёлся, что ответить…

– Какой категории? Да чёрт его знает, какой?! Не первой – это точно… и не второй. Впрочем, я давно картины не продавал, и поэтому затрудняюсь с самооценкой.

– Ясно, – удовлетворённо кивнул ему Г, – а я ведь не от хорошей жизни стал художником…

– Что за беда заставила?..

– Да вот, хочу дачу достроить.

– На что, на деньги от продажи картин?! – едва не подавился смехом Н.

– Нну да! – не заметил желчи профанирующий Г.

– И как, получается?

– Ещё не знаю, ппотому что картин у меня уже много, но ни одной я пока ещё не продал… А вообще-то, я ффотограф, но платят за работу, гадство, мало.

Вверху, на бетонной площадке перед горбатым домом, под жидким навесом, только что развернувшихся виноградных листьев, находился стол, покрытый красным историческим знаменем с жёлтой бахромой. Его облепило несколько разномастных табуреток и стульев. Тарелки, стаканы, ложки – вилки на «скатерти» были столь же непохожими. Чуть в сторонке художники окружили небольшого крепкого гнома с короткой растительностью на большой голове. Тот целовался с К, обнимался с С, ручкался без алфавита с остальными.

– Что-то вы припозднились… Пиво, небось, в «нашем» харизматическом заведении хлыстали?

– А то! Надо чаще встречаться… – ответил за всех К.

– Кто ж против, только вот печень не велит.

Теперь Г представил Н бороде:

– Наш гость из столицы, старый товарищ С по учёбе, художник.

– Ну, раз старый, то рад познакомиться – Б. – Гном протянул Н уверенную холёную ладонь. – Наездом, проездом, на отдыхе, по делам?

– Всего понемногу.

– Ясно.

Друзья принялись громко общаться между собой, пересыпая речь междометиями, вопросами – ответами. Словом… чувствовалось всеобщее предвкушение долгожданной, вернее неизбежной, попойки. Хозяин объявил, что баня готова, но нужно подождать пока запарятся веники, и выкатил на стол пиво. Н распотрошил свою сумку, плюсуя к напитку чипсы, орешки, сухарики, чечил. Стаканы вспенились и опустошились, наполнились снова, и ополовинились – демиурги заняли красочные позы, чтобы шумно задымить. Н, слабо вникая во всеобщий галдёж, сел лицом в долину и стал любоваться вечерним пейзажем. Вид отсюда на город был не менее впечатляющ, чем от телебашни: в разбавленном молоке смога на противоположном склоне горбатились частные домики, вились кривые улочки, по лугам бродили крупные точки коров. Ближе к морю всю впадину долины затопил, будто бы волнами ходящий, город, за ним лежало зеркало моря, похожее на многокилометровый негатив неба.

Хозяин, заметив отстранённость гостя, принялся описывать ему топонимику окрестностей, названия улиц, весей, гор, факты новейшей истории, свои немудрёные наблюдения:

– Зимой в декабре солнце садится ввон за той высоткой на хребте, а летом в июне – точно между теми цистернами с водой на горе справа. Видишь? И так оно неизбывно путешествует по позвоночнику пприроды туда – сюда сколько я себя помню…

Н из вежливости задавал вопросы и, тотчас забывая ответы, подставлял пылающее молодой кровью лицо, пробивающемуся сквозь полог зелени – жёсткому, как радиация, солнечному свету. Вскоре художники потянулись в парную. Сначала пошли К, И, В и Г, а С, Н и Б остались за пивком дожидаться своей очереди.

Пока суд да дело, друзья обменялись некоторыми подробностями своей «послеинститутской» жизни. У С всё оказалось, как и предполагал Н: суета, недостаток кислорода, стрессы, здесь соринка – там бревно, хронические мысли о взлёте и столь же хронические падения. Свою жизнь Н описал вскользь, не заостряя внимания на прозе: был там, там и там, где-то участвовал, уходил в подполье. Короче, как-то жил – картины, успех, изжога, компьютерные игры, журнал, мастерская, отпуск, юг… Подзведясь, С переключился на идеи, на финансовые и бытовые овраги, но Н, мгновенно скиснув от груза насущного, ловко перевёл разговор на поэта в кафе. Б, как оказалось, его близко знал и вспомнил несколько занятных историй из жизни этого смутьяна, приплюсовав в конце тирады превосходную оценку его крайнего, непримиримого с собой радикализма. Дружно вздохнув: «жаль, что я не такой» или «хорошо, что я не такой», собеседники дружно прикончили остаток пива на столе.

Матерясь от удовольствия и тряся распаренными гениталиями, из бани в подвале выскочили бесстыжие пунцовые сотоварищи. Мосластый хозяин схватил пластмассовое ведро и поочерёдно обдал густой дождевой водой из бочки их голые потные задницы и прочее… Последним заходом он окатил себя, раздав всем по видавшей виды тёмной дырявой простыне вкупе с распоряжениями:

– Завернитесь, едрёна, а то заболеете! Щас пиво поднесу.

– Ну, как парок? – поинтересовался Б.

– Кайф! хор-р-рошо! сами пойдите – узнаете!..

С, Н и Б, дрожа от нетерпения, зашли в узкий предбанник, разделись и нырнули в обжигающие внутренности парной. Баня не обманула ожиданий Н: большая дровяная печь злобно гудела, глотая поленья, сосновые стены кое-где по сучкам покрылись волдырями, благовонные эвкалиптовые веники гнулись в старом алюминиевом тазу, как бы пытаясь спрятаться от удушья в воду. Похрюкивая и отекая скверной, троица помучалась немного в дрёме, а затем принялась поочерёдно стегать друг дружку за все прошлые – тире – будущие прегрешения… Вконец обессилев, потеряв счёт времени, они всё же выбрались на свежий воздух. Обмотанный простынёй как патриций, правда, с дыркой на причинном месте, хозяин тут же вскочил и без вопросов окатил трио отрезвляющей вкусной влагой.

– Рребята, вот вам по простыне… Уж не обессудьте за состояние – они общественные, но бляха чичистые! Вмажьте-ка пивка с пылу с жару…

– А может быть водочки? – невинно сморгнул С.

– Какой водочки! Водочка потом, братец! – чисто палач отрезал Б.

– Потом, так потом… – Безнадёжно махнул рукой С, выдохнул и залпом осушил стакан пива так, «как бы» он расправился с водкой…

Теперь уже слегка подмёрзший квартет ринулся в гиену, потом трио, потом ещё раз, и наконец И, задумчиво глядя куда-то вдаль на падающее светило, значительно эдак изрёк:

– Надо бы водочки всё-таки выпить…

Компания тут же дружно засуетилась: появилась «белая», закусь – картофан в укропе, курица – гриль, селёдочка, зелень, соления, лаваш, соус – всё разложили в мгновение ока, собрались за столом, налили, изготовились, по-доброму притихли…

– Ну, с наступающим вас, господа – товарищи! – воссиял хозяин.

– Д-давайте, друзья! – С выбросил над столом руку, и семь разлитых «на бульк» разнокалиберных посудин сошлись в полифоническом – «бздыннь-нь!» И следом семь лужёных глоток треснули – «уинь-нь!»…

Молниями засверкал металл, застонало мясо, потекли соуса, ферменты, наладился обмен редиской, мясом, остротами, а селёдочка таяла, как те облачка на горизонте… «Вторая» не заставила себя долго ждать – там подоспела «третья», и вскоре осовевшие творцы, окончательно расслабившись, закурили. Между делом они обсудили план предстоящего праздника – Н в этот момент отсутствовал – решив быть с боевыми подругами – то бишь с музами. Оговорили цифры, время, формат и тему картины, которую они традиционно «пишут вместе под новый год». На подъёме захотелось было ещё поддать, но Б уговорил всех повременить, так как «пока» ещё можно париться, а после четвёртой-де – нет. Хочется возопить: где и кем, скажите, это поганое правило записано?!

Словом, в нечаянном перерыве Г потащил публику наверх, где у него была «мастерская», чтобы полнее раскрыть свою душу, показывая картины, с помощью которых он намеревался решить финансовые, однако, проблемы… Н, хитро улыбаясь в кулак, осмотрел голенькую холостяцкую мастерскую с первородными грязными полами и «живопись» хозяина, если здесь вообще было уместно это слово. Нет, рука твёрдая, но, безусловно, неумелая, даже неряшливая. Продать подобные опусы, конечно, можно – тут, правда, возникает вопрос о категориях… но лучше бы подарить в детский садик или в сиротский дом, чтобы нести детям хоть что-то. Больше Н заинтересовали два размашистых «будорозных» пятна на стенах – они не подходили под какие-либо определения. Оказалось, что это те самые новогодние «шедевры», оставшиеся «на даче» в возмещение ущерба битых стаканов. Так, по крайней мере, сказал Б.

Г пафосно витийствовал: то да сё, перевод фотографии на холст, акрил, темпера, масло, кисть, палец, щепка, тряпка, божья милость, плейер с посаженными батарейками, а главное – побольше дерзости! Художники искушённые-ити во всех этих хитростях, смягчённые впрочем водочкой, не озлясь, хвалили хозяина за непокой, кишечную подвижность и «воопче» за полёт… Посыпались пожелания, советы, мнения и даже пародии дружеской критики. К скоблил картинки ногтем, отходил, подходил, смотрел – кумекал. В жаловался на дефицит времени для подобных забав: стройка, стёкла, реклама, глаголь, финансовые слёзы. С вдыхал в ухо Б очередной проект очередного всенародного счастья. И принёс себе толстую стрелку лука с налитой в неё «беленькой» – выпил за новую «неконвеейрную» звезду на небосклоне наивной живописи и закусил той же самой стрелкой, нарочито пыхтя и покрякивая от кайфа.

Н, быстрёхонько разобравшись с убыточным проектом хозяина, всматривался между делом в почтенное собрание, мимику, жесты, коллизии…

«Г, конечно, простоват, но не прост: какой-то мирок он сумел для себя организовать. Только зря он не держится фотографии – она по нему явно сшита… Ничего, перебесится – и мука хлебом станет. Демиурги в простынях – точно как патриции после термы: пьяны, болтливы, толерантны и открыты разврату. Коллективные картинки – мазня, понятно, перескоки, нелепицы, но тут как посмотреть. Ведь можно хором и совсем другую картинку написать… Так пророчествовал Д: теперь у меня и муза и друзья, надо только поточнее решить вопрос о методе, морали и границах себя. Нет, нет! Ясно, не сейчас – как-нибудь потом. Эх, вот сокровище – палитра – «не пол-литра»… Чаще она намного интереснее, чем сами картинки, потому что невольно – настоящая. Случается, попадаешь к коллеге в мастерскую, чего-то ждёшь – может быть, потрясения, но лучшее, что там есть – палитра, предчувствие замысла. В ней, как в чистом листе для писателя, угадываются миры, потенция, размах… а в результате – видишь ты! – смелая мазня. Эта мастерская хозяину не друг, а служанка, не рабочий инструмент, а «место», как у пса, – поэтому допустимо ходить в рванье, резать хлеб на газете, прыгать, а не расти в ней. Но бывают и другие – я видел их… Это некие независящие от времени сущности, самобытные, уютные, сформированные годами труда, пота, мозолей, книгами, картинами и музыкой друзей. Такая же будет у меня… Л, наверное, сейчас уже чуть пьяненькая от шампанского, а над головами её одиноких горе – собеседниц носится высочайший нерукотворный образ мужчины, которого нет в действительности. Как нет и соответственной этому идеалу женщины… Да и не нужны они, ей богу, ни те, ни другие, если разобраться! Нужны мы – обычные, с прыщиком на носу, с оторванной пуговицей, с засохшей чашкой в раковине, с запахом человеческой плоти, наивным доверчивым сердцем. Нужны мы – смешно посапывающие во сне и ищущие в «общем» блюде привлекательный только для себя кусочек розовой ветчинки…»

Представление миру новоявленного финансового гения закончилось. Творцы, нестройно балагуря, спустились к столу. Там их ждал небольшой сюрприз: висевшая давеча над головой невинная тучка опоросилась, и пошёл мелкий холодный дождик. Окрестности дачи посинели, но вдруг нестерпимо красиво вспыхнули под напором оранжевого огня на западе и спустя секунды вновь погасли. Добродушно обматерив природу за расточительность, все скопом принялись эвакуировать кулинарную пожить в зал, наречённый «каминным». А собственно, что такого, назвать пустую оштукатуренную клетку с висящей на оголённых проводах лампой и, правду сказать, с дымящим камином – залом?! Озябшие за выставкой и переездом художники тут же в обязательном порядке законопатили по «четвёртой» и вся компания, как это часто случается, стала распадаться на дуэты и трио, чтобы «тэкскэть» насыщать жажду общения.

Н неожиданно для себя захотелось попариться, и они вместе с И пошли в баню. Там жилистый хлебный мыслитель вкратце очертил границы человеческого познания, добавив, кстати, что «они» за нами следят… Что у «них» много работы «за нами следить», и что он часто ставит «их» в тупик своими выходками: то ветку, например, цветущую сломает, то нарисует что-нибудь «эдакое» и выставит под небом, или вообще показывает «им» язык. На вопрос Н: «Кто они?» – рдеющий И только рассмеялся, добавив загадочное: «Скоро узнаете!» А вот следующий вопрос Н: «Который день пьёшь-то?!» – вообще поверг И в истероподобную эйфорию, потому что «это» уже невозможно было сосчитать! А следовательно, корректнее было бы спросить: который год-то?.. Похлестав себя до волдырей, обмывшись и растёршись, они дуэтом вернулись к камину – он уже пылал. А в зале было тепло – нет, даже жарко! – от только что вспыхнувшей за столом горячей дискуссии…

– Я с тобой не согласен! – кипятился Г, – как это «корни творчества лежат в страхе»! Выходит, я ттворю, потому что боюсь?!

– Творить – это уже крона и в ней тоже много пугающего, но я, в данном случае, говорил о корнях, – невозмутимо парировал Б. – Я свои выводы делал на основе личных наблюдений и знании подробностей биографий известных художников, наших соплеменников, и здесь обобщения напрашивались сами собой. В моей теории нет слабых мест – она безупречна, смела, красива и логична.

– Ддовольно наглое заявление… – почесался Г.

– Понимаешь, ты, как есть, – живая, яркая иллюстрация к моим выводам, – продолжил Б. – Смотри: ты – крестьянский сын, появившийся на свет, чтобы упорно питаться землёй, «неожиданно» мутировал в творческую личность. Тебе не кажется это странным? Скажешь: талант прорезался – и будешь прав, если внятно разъяснишь – отчего!.. Но только без осенений свыше, избранности и прочей лживой мути. Твоя «избранность» заключается в том, что ты избран – рождён страхом, воспитан им, и его степенью, собственно, отличаешься от прочих двуногих. Плоды твоего труда тем оригинальней, чем оригинальней природа твоих страхов – они вместе с ремесленной, кинематической предрасположенностью зовутся «даром». Не даром за амбаром, а даром «с большой буквы». Если каждый из вас начнёт искать в себе происхождение творческого гения, то спускаясь по стволу, неизбежно окажется на земле – то есть в детстве, а оттуда недалеко и до корней. Художник рождается не в роддоме от своей физической матери, а где-нибудь на пустыре, в овраге, у реки, за сараем от животного бесполого страха. Роды творца – это выброс его души обратно в природу, и происходят они от потрясения, сильного испуга, который он переживает в «предсознательном» возрасте, то есть в возрасте, когда закладывается рефлекторная направленность личности или, проще говоря, способ смотреть на мир. Потрясение в сознательном возрасте, скажем, после семи лет оставляет в подкорке только комплексы – иначе, ситуационные фобии, а в младенчестве оно, скорее всего, вообще не воспринимается, как психогенный фактор, потому что психики ещё нет. От комплексов, добавлю, к творчеству тоже идёт едва заметная тропинка, но она слишком путанна. Так что лучший возраст для рождения творца – от трёх до семи лет. Вот вспомните эти годы, и каждый из вас, уверен, найдёт там событие, которое навсегда перевернуло вашу судьбу…

Демиурги задвигали губами, бровями, ушами, сигаретами, и было похоже, что они действительно «что-то там» вспоминали… Хотя, зачем вспоминать то, что забыть невозможно, что оставило на лбу невидимую миру татуировку «хранить вечно».

– Вот я, например, – Б ткнул пальцем в голень, – залез левой ногой по колено в кипяток. Мне было три года – неуклюжий, понятно, да ещё и шустрый! Видите, рубцов на коже не осталось, но эти навсегда вздувшиеся вены – мой личный бронзовый памятник тому счастливому дню. Я не помню месяц в больнице, я потом ещё два – три года вообще ничего не помню, но свою огненную купель: эмалированную выварку в доме у бабушки, свой трамплин в вечность – скользкую ступеньку, и тот самый момент, когда именно оступился, я помню так, будто это было вчера…

Н, хлебнув немного водчёнки и закусив её ароматным дымком, сказал:

– Ты абсолютно прав. Когда я ехал сюда на юг, то по неким деталям в окне поезда как-то вдруг восстановил в памяти «свой случай». Я тоже гостил у деда с бабкой и однажды нечаянно поджёг лупой сено – от него вспыхнул сарай, в котором спал пёс… Ну, а когда он с воем вырвался из плена и понёсся на меня – я едва не умер от ужаса, потерял сознание и, ты прав, на этот раз родился по-настоящему.

– Вот видишь, скептик, что человек толкует. – Б бросил в направлении Г руку. – Давай, колись, что там у тебя было!

– Ттоже собака, вернее, «собачья свадьба» – я оказался в центре жуткой кровавой разборки. Вот суки! Ввернее кобели…

– А ты что скажешь? – продолжая допрашивать остальных, Б обратился к всюду горящему И.

– Как-то меня страшно испугала змея… неядовитый полоз – я на него случайно наступил, и он так больно обвил мою ногу, что я, едва избавившись от него, ещё час, наверное, куда-то бежал…

– Ну это скорее временна’я гипербола… – подмигнул ему Б, – но вот что интересно: ведь у тебя есть брат, и что же он – поведай нам! – страдает какой-либо формой художественного недержания?

– И близко нет – о-о-о такие грабли! Он из тех, кто в час победы водружает знамёна над поверженными городами…

– Ага! – воскликнул Б. – Как ты, Г, объяснишь этот пример абсолютной «непреемственности» в рамках одной семьи, вкупе со своим «крестьянством»? Думай пока. Ты, В, исповедуйся – «под пиво» можно.

– Мы играли в лесу, я куда-то бежал, перепрыгивал через куст, запнулся и упал лицом в трупик полуразложившегося, червивого поросёнка… Мухи – веером! Мороз по коже, истерика, боль…

– Круто! А ты что скажешь, С?

– Тоже пожар… – Обречённо махнул рукой С, остекленело глядя в стреляющий искрами камин. – Ну, ты блин и с-сыщик!

– «Деда» мы, понятно, пытать не будем… – Б выразительно повёл бровями, – поверим по аналогии своей интуиции.

– А что тут пытать! – почти фальцетом отозвался К. – В воду я упал, в воду – под корягу затянуло… Откачивали меня потом долго. Но, братец – кролик, от воды до кистей далеко-о-о…

– Как сказать… – Б почесал нос. – Так вот, традиционно манифестацию таланта чем только не объясняют: тыкают пальцем в небо, сердце, в голову – то есть, фактически, внятно вообще никак не объясняют. Но главный изъян подобной «пальцовки» в том, что художник в ней – прибежище крайностей, в диапазоне от шизофрении до гениальности. А в моей системе координат, он сущностно – невротик, обладающий крайностями – да! – но не более выдающимися, чем у прочих человекообразных. Его крайности для меня – это степень той или иной личной независимости от внешнего давления, сила характера, воспитания, и причудливость судьбы. Талант в человеке манифестирует тогда, когда он находит призвание, а подталкивает его на поиск – жажда самоутверждения, как ответ на комплекс приобретённых страхов, то есть на невроз.

– Ну и что даёт мне лично замкнутое знание того, что я д-допустим невротик? – спросил С, нервно затягиваясь сигаретой.

– Знание, вообще-то, подразумевает простор, свободу выбора – чем шире база, тем ты более устойчив, и тем интересней складывается твоя судьба. А трактовка творческой личности как невротической, вооружает носителя практическим набором средств борьбы за безусловную и полную реализацию себя, за своё место в мире – за свой мир, наконец!

– Хорошо, а что «особенного» происходит с человеком в день, который т-ты называешь «днём рождения» художника? – продолжал наседать С.

– По этому поводу у меня есть только версия – я ведь не учёный и размышляю, посиживая на камушке возле дачи… Впрочем, не думаю, что собери толкового биолога, медика, психолога, ещё чёрте кого, и они сходу найдут инструментально проверяемый ответ. Я остановился на том, что раннее потрясение инфантильного типа производит адреналиновый или иной гормональный взрыв, после которого каналы связи психики и физиологии в организме становятся шире, подобно венам у меня на ноге. И хотя ясно, что вены расширяются от тромбов, но согласитесь – метафорические вещественные доказательства налицо. Так вот, смена узких улочек на широкие проспекты, в свою очередь, ведёт к деформации методов реакции на внешние раздражители, то есть к индивидуализации защитно – познавательной оболочки сознания…

Н наклонился к уху С: «Куда я попал – у вас что сегодня, научные посиделки? Часто такое случается?» – «Бывает…» – прошептал тот в ответ.

– …А в результате, – углублялся Б, – там, где обычному человеку нужно серьёзно напрягать физиологию: рисковать жизнью, глядеть в глаза смерти, лететь в бездну, безумствовать в обычной манере – биться, резаться, гореть, стреляться, крошить зубы – невротику достаточно только мысли о действии, чтобы задрожать от возбуждения. Объясняется это тем, что его мобилизационные возможности многократно усилены страхом, и при любом столкновении с жизнью он реагирует на препятствие неадекватным поступком или его острым предвкушением, от которого один шаг до творчества. Гипербола, аберрация – то есть искривление бокового зрения, гротеск, эстафетная навязчивость – вот способы взаимоотношений художника с миром, предопределённые его первородным страхом. Творческий невротик в моей системе даже не больной, а острочувствующий, тонкий, экзальтированный тип. Таков же и параноик, с одной лишь разницей, что сильная личность ищет более сильных ощущений. Ей смешно для самоутверждения заниматься искусством, ей подавай аттракционы активной животной хронофагии – тире – антропофагии, ей подавай власть! трибуну! миллионы голов! миллиарды тонн!.. Ей подай полный произвол честолюбивого корыстного тела…

– А ччто такое антропофагия? – обнаружил наивное невежество Г.

– Каннибализм, дорогой, только прогрессивный, масштабный – теперешний. Кстати – извини Г и ты С… – ведь зачастую, перенёсший в детстве потрясение инфантильный тип, страдает заиканием, парезами, крайним аутизмом и ещё десятком скрытых пороков, которые мешают ему утвердиться в так называемом «нормальном» мире. Поэтому «птенцы страха» – болезненные, впечатлительные, поначалу слабовольные, находят в искусстве – где все такие! – биологическую ткань для производства терапевтической оболочки «исключительности» в среде тотальной общественной серости. Замкнутость, дефекты, одиночество неизбежно толкают юного творца в самоизучение, нарциссизм, любование идеалами, вымыслом, человеком вообще, а позже позволяют ему увидеть феномен прекрасного в себе, в морали, в женщинах, цветах, идеях, горах, небе… Заметьте, женщины тоже самовлюблённы – они идут от того, что видят у себя на руках дитя, они любуются этим ростком и, невольно, собой. Они как бы, через всматривание в этот хрупкий объект, понимают ценность жизни вообще и прекрасного в частности. Но не о них речь, кху-кх! Далее самоопределение – поиск «своего»… Тут всё достаточно просто: ведь каждый из нас, если не пробовал, то мечтал проявить себя в музыке, поэзии, скульптуре, изобретательстве. Что, никто из вас часом стишки не кропал? Кропали! Но, пробуя то и это, ты неизбежно находишь место, где ты со своей бедой всё равно – первый, пусть хотя бы в классе, дворовой группе, любом замкнутом анклавчике. После первых успехов автоматически поднимается шум вокруг – от него начинается шум в ушах, и появляется устойчивый интерес к определённому занятию. Потом следующая ступень мастерства – владение, развитие способностей в определённость таланта и так далее… Пока, наконец, семеро взрослых дядек не соберутся однажды в курортном захолустье – даже за ним, на даче у камина весьма оригинальной конструкции, и не выпьют за осенившее их неповторимое, страшное, возвышающее счастье самоистязания гармонией. Наливай! Что носы повесили, мастера?

– Озадачил, ббрат… А что не пить, когда нальют! – Г распечатал пузырь и в несколько неряшливых бросков, разлил.

– Давайте! – Поднял стопарь Б. – Мы уникальны тем, что у нас два дня рождения, два новых года… Два – это, вообще, наш поправочный коэффициент. Там, где обыватель боится единожды, мы умудряемся испугаться дважды, и что вообще «всего» у нас в жизни по два – даже смерти. И свои неприятности мы тоже умножаем на два, но можем всё-таки сделать из суммы минусов, при наличии характера, сделать приличный увесистый плюс и подарить его, при поддержке везения, миру.

– Добавлю от себя, – встрял Н, – что каждый из нас имеет право ещё на один день рождения – день рождения в себе человека…

Но эту пока непривычную на слух конструкцию демиурги пропустили мимо ушей. Они шумно чокнулись и дружно выпили – ауф-ф! ух! ити!..


Оглавление

7. Часть 7
8. Часть 8
9. Часть 9
517 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 29.03.2024, 12:14 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!