Азбука Сотворения. Глава 6.

Судно плавно вошло в порт. Н и Л бросили столик, прошли на нос, откуда было удобнее наблюдать за маневрами катамарана и деталями акватории. Впрочем, ничего особо запоминающегося они не увидели – только набор трухлявого исподнего малопочтенной, ранней старости этой юной, в общем-то, гавани. Боевой дух противоречия Н поднялся окончательно, а восклицательным знаком в конце эпизода «прибытия» стала картина бережной эвакуации с катамарана укушанного до бесчувствия «хозяина жизни»… Его вели под руки матрос, и кто-то из товарищей, позади семенили нестройными рядами более трезвые соратники и пунцовые бакланящие тётки в дорогих безвкусных тряпках. Герой мизансцены внезапно перед трапом проснулся и окрасил ионизированный воздух каким-то непонятным жаргоном, он приседал, кашлял и, судя по всему, требовал-таки к себе бурмн-н-н-уважения… Щепетильные секунды прохода по мосткам благополучно закончились, и матрос, всучив в неких бурьянах уважаемое тело друзьям, смачно сплюнув в море, гневно отправился по своим вахтенным делам. На берегу Н резюмировал:

– Ну что ж, недурственно развлеклись. Не так, конечно, как «люди», и всё же… Интересно посмотреть на этого дядьку там, на северах, где он – царь и бог районного масштаба, где он с помощью мобилы вызывает громы, молнии, дожди, циклоны, затмения светил и хлебородные снега.

– Хочешь сказать, что с тобой подобного не случалось? – Подмигнула театральному критику муза.

– Почему, случалось и хуже. Я о другом: где эти типы находят силы воспринимать себя всерьёз?!

– Понятно всё с тобой, ты уже предвкушаешь поединок с М – я правильно мыслю? Ах, простите за совсем не женское сказуемое!

– Возможно. Так или иначе, но материала всегда должно быть в избытке, про запас.

– А проще никак нельзя?

– Нет. Ну, давай составим квартет, как в басне, и начнём, кто в лес, кто по дрова, свистеть о тенденциях современной моды на предстоящий сезон – что выйдет? Какофония, это не годится… Но ведь есть общее: мы и они в начале новой жизни, и только её перспективы могут нас объединить в ансамбль. Для них интерес заключается в сытости, а мы пытаемся насытиться интересом, и поэтому нам полезно обменяться аргументами в защиту чужой точки зрения. Чем мы, по сути, отличаемся? Да так, крохотной запятой, после которой этика с эстетикой расходятся, но мир тесен, и неизбежно придётся заходить друг к другу – то перца подзанять для рагу из сарказма, то сковородки для жарки вдохновения…

– Всё ясно, но смотри не переперчи продукт раньше времени, а то жарить будет нечего.

– Будь спокойна, я не стану тушить пожар керосином. Кто-то точно подметил: ум это блестящая скромность – вот и надо держаться этого постулата. А остальное, словно во сне, – сплошная импровизация – куда кривая выведет, но лучше, конечно, на прямую, уходящую вверх.

– Поэт.

– Был отчасти. Не клеятся нынче стихи.

– Что так?

– Наив исчез, а вместе с ним – навязчивость. Впрочем, временно, я думаю. О… а что это мы стоим? Пошли. Сейчас заедем ко мне, а следом и тебя приведём в порядок.

– Я в порядке, но там, рядом с рестораном есть парикмахерский салон, и я бы с удовольствием голову освежила.

– Да она, вроде бы, ничего.

– Это со стороны, а внутренне…

– Ах вот оно что! И серьёзно у тебя там?

– Сейчас опять дураком награжу!

– Нет, нет – уже довольно! Но я, вообще-то, вполне иносказательно о голове выразился, а ты?

– Ну, хорошо, а я буквально – немного чешется… и полчаса квалифицированного ухода ей не повредят.

– Так бы и сказала, что чешется – смотри-ка! – а я чуть было о чём-то другом не подумал…

Продолжая препираться в этом духе, они с ветерком прокатились по городу, заехали к Н – он переоделся, и вскоре такси доставило их «на район». Место оказалось бойким, продуктивным на вечернюю суету возбуждённого проблемами населения. Л исчезла в дверях салона, а Н обнаружил для себя карманчик с забегаловкой, откуда открывался прекрасный вид на базарные окрестности: рыночек, автобусную остановку, ларьки, ущельица, бытовые овраги. Он уселся за крохотным свободным столиком, заказав для приличия кофе и стакан сока.

На секунду возникла Л:

– Повезло – мастер сейчас освободится, а ты пока не скучай.

– Какое, скучай! – рассмеялся Н, – ты посмотри, какое козырное место для развлечений я нашёл. Тут только успевай открывать рот – фишки сами в него прыгают! Не скучай…

– Ты неисправим. – Она засеменила в салон.

Вы правы – Н воспользовался случаем, чтобы, вывернув шею, ещё раз нагло ощупать взглядом облегающий её фигурку трикотаж… Л, почувствовав сзади что-то физически тяжёлое, обернулась у входа, погрозила ему кулачком и игриво скрылась.

«Какой бриллиант! – с наслаждением цокнул языком Н, – и это всё моё… Ну хотя бы отчасти».

За соседним столиком двое умников, похожих на варёную сгущёнку, живо обменивались новостями своего виртуального государства компьютерной хронофагии: «железяки», драйвера, порты, стрелялки, стратегии, войны вакуумных миров. Неискушённое ухо восприняло бы весь этот «порожняк» за нечто самоценное, развивающееся, бодрое, работающее на перспективу, но Н, набивший оскомину на понятиях таких вот нафталиновых мальчиков, только криво усмехнулся в себя…

«У этих и других неудачников, «прячущих тело жирное в утёсах», во все времена была какая-нибудь ниша, где они отсиживались, пережидая жизнь. Монашество, дворянство, бродяжничество, алхимия, богема, карты, дешёвое актёрство, коллекционирование, пустостроительные «нии», анемичная беловоротничковая торговля, учительство, мелкие махинации с дефицитом, фантастические бредни… А теперь вот поспели и новые технологии уничтожения секунд, где в хитросплетениях проводов, спутниковых сигналов, наркотических иллюзий, вяло размножаются бесполые слизняки. Какой ты к чёрту мужик, если не знаешь, как правильно взяться за молоток?! Не знаешь и не хочешь знать! Какой отец поэтому, труженик, кормилец, защитник от стрессов на крепких ногах?! Так… ползают, едрёна, по жизни – ни себе, ни людям… Но ведь их тоже на каком-то этапе воспринимают всерьёз, и они к себе предельно серьёзны: о чём-то спорят вполголоса, ужучивают, радуются мелким пакостям, подают эрзац – надежды. Ну а куда прикажете их д е в а т ь! Заткнуть в некую актуальную нишу? Или в то место, откуда они появились на свет?! Как-то живут, чем-то дышат, о чём-то говорят… А ты, друже? Сорю, возможно, непродуктивным – вдруг они не такие! – сарказмом, в отсутствие любви».

Из ядовитых размышлений Н вывел небольшой, с кошку, беленький пёсик, стреляющий крупными, умными глазками. Он по-хозяйски обнюхивал невидимые следы, точки, заметки… примеривался, поднимал заднюю лапку и добавлял в симфонию запахов свою неповторимую ноту. Потом вдруг резко стал, осмотрел подвассальные окрестности и почти без повода забрехал – легко, обильно, звонко, как человек: «А ну мне! мать вашу – ити, не шалить! Чего вы тут распоясались?.. Вот ужо я всыплю вам! Что такое дисциплина, я не знаю – порядок должен быть! Усекли – аф! аф!» Пёсик умолк, свысока – борзо посмотрел на Н и добавочно гавкнул: «Что вылупился, дырка от бублика, или от неё – бублик! Тоже мне властелин совершенства! Карандаш, смотри, не потеряй вместе со штанами! Аф! аф!» И убежал, смачно обсыкав декоративный валун на газоне.

Н от восхищения едва не прикурил сигарету с фильтра: «Вот это мироощущение! Хорош перец – пусть с ноготок, но самоуверен и никому не даст спуску… А действительно, как иначе ему выжить при подобных кондициях? Да разве в них дело! Характер должен быть, тот самый, что отсутствует у этих умников с крохотными пухлыми пальчиками. Вот по-радовал, брат! Поменяться бы с тобой на время личной отвагой, чтобы завтра там, на горе… Впрочем, тебе что, собственной не хватает?! Да, дорогой, здесь нужна иная смелость – смелость человека, его мозги, не боящиеся поражений… и сила преодолевающая даже победы. Точно! Не будем прятать тело жирное в утёсах, чтобы не мерить себя хорошими, дерзкими, бойкими, но всё же собачонками».

В кафе процокала троица лихих дамочек на иголках – некие конторские крысочки средних лет, из тех, что себя в обиду не дадут, ибо никто не берёт – или наоборот, как угодно. Мадамы шустро примерили посетителей на себя и сбросили, точно лохмотья, – отстой, ничего особенного! Даже этот кислый, как виноград для лисы, бородач – фи! Следом они, обложившись окурками, кофе, телефонами, «шнапсом», стали распевать визгливые оперные речитативы о гибели богов. Что ж, вполне развлечение – хроническая несправедливость бытия…

Н, окунувшись в себя, принялся чистить до блеска шпагу – час расплаты за оригинальность мышления неотвратимо приближался. Нет, он не готовил аргументы, контрвыпады, а скорее вспоминал подобных соперников, соотносил с данностью их способ мышления, достоинства, слабые места. Нечаянно выплыл П, бесконечный дорожный загул – хорошо бы позвонить… Но та самая неопределённость в душе, неясность ближайшего будущего останавливала. И потом, корректно ли приглашать его на новогоднюю сходку художников? Хотя ясно читалась его полная ассимиляция со всеми – он с ними легко споётся, вернее, сопьётся, а особенно с К. Ладно, завтра, ближе к вечеру… пренепременно, возможно… Так как упустить такого человека сегодня – значит, вчера ничему не научиться.

Тут перед Н вырос духмяный неопрятный пенёк в буйнопомешпанной, слежавшейся растительности.

– Послушай, земляк, дай немного денег – честно скажу, не на хлеб – на выпивку. Ты видишь, я какой – во! – мне надо побольше пить, чтобы скорее подохнуть…

Сражённый наповал столь бескомпромиссной аргументацией, Н смело шлёпнул на стол более чем достаточную купюру:

– Держи!

– Нет! – воскликнул изгой, – это слишком много!

– Нормально, мужик! Для поставленной задачи неплохая подмога.

– Ага, дудки! Теперь мне и на хорошую закусь хватит, да… А то вдруг я сразу не помру – до сих пор ведь не помер! – так и что мне «такому» ещё и брюхом маяться?! Поживу может ещё маненько… Дай пять! – он протянул грязную волдырчато – синюю ладонь. – Спасибо, борода!

Н, мгновенно вспомнив эпизод у моста из сна – марафона, без колебаний протянул бродяге руку:

– Особо не благодари. Мог – помог, не смогу – не помогу. Ну, ты иди, а то вон на тебя уже бандерша косится.

– Да, это такая публика – не приведи, господь, какая… Последняя, можно сказать, насчёт нас – падших. Ладно, борода, давай! – И дефективный, пританцовывая, отправился не то жить, не то умирать…

«Итак, ещё «один» сделает шаг навстречу себе с моей помощью… Ты посмотри, как сны упрямо проникают в действительность, или наоборот. Помыть бы руку, князь… Впрочем, это словно поцелуй юродивого – награда, благодать, напутствие. Мысль красивая, успокаивающая, безусловно, но водная процедура всё же необходима…»

Среди десятков статистов последнего акта: мельтешащих домохозяек, изношенных работяг, молодых бездельников в прыщах праздности, Н отметил одну актрису явно не второго плана. Немолодая женщина – чуть опустившаяся, практически бабушка, «когдатошняя» царица плебейских балов с варёной колбасой – согнувшись, уныло ковыляла с помощью палочки по юдоли… Её левая нога была обхвачена несвежим эластичным бинтом в месте, где ещё недавно – давно, одна щегольская пухлая коленка надменно перехлёстывалась через другую и дразнила: ну-ка, отними! Но это в прошлом, а теперь бесперспективное тело тащилось к автобусной остановке, естеством помышляя о закупорке сообщающихся сосудов. Она, по-видимому, и не привлекла бы к себе пристального внимания Н, но… – то самое «но»! – добравшись кое-как до ободранной лавки и, обнаружив рядом двух побитых молью мужичков в щетине, грузно шлёпнулась на неё, с корчью бросив развалины одной ноги на руины другой – получите!