HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Николай Пантелеев

Азбука Сотворения. Глава 7.

Обсудить

Роман

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 22.06.2007
Оглавление

2. Часть 2
3. Часть 3
4. Часть 4

Часть 3


 

Глухим дыханием прибоя в сознание творца вкатывалась жизнь – жизнь, истерзанная выстрелами желаний, гулом машин, пёстрым шумом курортного муравейника. Н проснулся мятым, но не внутренней борьбой за иллюзорный идеал, а кислотной реакцией столкновения страха с острой необходимостью его победить. Он некоторое время отходил от буквально физической боли, потом мозг – его прямой остов, согнутый ночью в дугу, выпрямился и пронзил тело от макушки до пят, взывая к действию. «Рота, подъём, тревога!» – скомандовал себе Н и выскользнул в одних трусах на зябкий балкон, чтобы основательно размяться. Первые движения дались ленно, с трудом, но затем вдохновлённый чистым прозрачным воздухом механизм разошёлся, зарокотал, воспрял. После основательной, энергичной зарядки открылась необходимость принять душ и тут же её покрыла идея сходить в бассейн. Н подсунулся к ушку ещё грезящей музы и сделал в него уже традиционного «ежа»: фу-фу-фу!..

– Ты что! – будто в сахарной вате, зашевелилась улыбкой Л, – почему ты такой потный?

– Активная жизненная позиция – пойдём в бассейн! – Н состроил умоляющую мину.

– Который час?

– Почти восемь.

– Так рано! Что тебе не спится?

– Сегодня день особенный. Кстати, поздравляю тебя с новым годом!

– Взаимно, а какой день? Ах да, но это всё похоже на бред или сон…

– Тем лучше: меньше ожиданий – меньше разочарований! Понимаю, я отчасти поднапряг тебя, но оттого мне и неймётся, что хочется ясности: да! – нет? – всё! И потом, разве сама по себе жизнь – не бред? Ведь это огневой горячечный спектакль с тысячью и одной условностью, с многоходовым абсурдом радости, оттого что в конце – всё едино – смерть, то есть чья-то жизнь. Всё вокруг условно, как и моё желание попробовать… Бывает неискушённому говорят про алкоголь: да ты не пей – только попробуй! А на утро небо в красных пятнах… Мы только попробуем стать другими – лучшими. Неужели в нас так мало просчитанного детского наива, что мы будем в затруднении смахнуть со стола крошки разочарования в случае провала?

– Ладно, не уговаривай, – по-кошачьи потянулась Л, – я с тобой, и тоже хочу чего-нибудь запретного. В любом случае сегодняшний день с твоими новыми друзьями обещает быть насыщенным. И потом, занятно сравнить тебя, нас с кем-то схожим, так же чувствующим. Ты говорил, что они будут с жёнами?

– Жён у художников нет – только идеал, муза, боевая подруга.

– Нет жён?! Так ты, злодей, не собираешься на мне жениться?

– Хоть сейчас! – Н потянул Л к себе, обхватив за талию.

– Нет, нет – не так буквально, перестань!

– А я очень даже могу, – он ослабил хватку, – чтобы было с чем сравнивать. Впрочем, и не думай об этом – с р а в н и в а т ь! Я сделаю всё, чтобы быть в твоих глазах вне конкуренции.

– Неужели ты столь безупречен?

– Спаси и сохрани!.. Однако, я нагло в себя верю и смогу доказать судьбе, что я – самый лучший – тариф «оптимальный» для тебя.

– А я подобной категоричности обещать не могу. То есть я хочу нравиться тебе, соответствовать уровню, так сказать, но вот доказывать… Самокритика подсказывает мне, что надежда на лучшее – ещё не факт.

– Доказывать – обязанность мужчины, а женщине должно только с гордостью принимать подарки и благодарить его любовью, преданностью, пониманием, если он того по-настоящему заслуживает.

– Ты вновь одурманиваешь меня словами, а они часто врут…

– Может быть – чужие, но ты поверь моим. За ними – дела.

– Уже верю. Ну и какие конкретно у нас сегодня «дела»?

– План прост: сейчас сходим в бассейн, окончательно разгонимся, потом отправимся в город, позавтракаем где-нибудь, то – сё… и в двенадцать встретимся с художниками у рынка. А дальше – не знаю. Зависит от обстоятельств – иначе говоря – сплошная импровизация: фанфары, глория или провал, который, как ни крути, в нашей с тобой жизни ничего не изменит к худшему. План, по-моему, вполне чёткий, поэтому я с оптимизмом – нет, с оптимизмом доходящим до поросячьего визга! – смотрю в будущее, где не сегодня – так завтра, наш триумф неизбежен! Он попросту фатален, а пока мы немного насладимся его ожиданием, потому что кроме как «отлично» у нас с тобой в жизни ничего не будет.

– Хвастливый зазнайка.

– Кем угодно меня назови, но воистину, всё лучшее у нас впереди. Ты посмотри – день, какой! – Н резко отбросил штору в сторону.

Пучки, иглы, корпускулы, миллиарды частиц света ворвались в завальцованный, лоснящийся посторонними неудачами, проектами и судьбами, номер. Они окрасили довольно тривиальные по мысли стены розовым тончайшим ажуром ещё не бывалого на этой планете счастья. Н зажмурился от нетерпения, задохнулся жаждой борьбы… а когда открыл глаза, то увидел лишь воздушную пятку Л, растаявшую в двери ванной… Он понимающе усмехнулся арифметической практичности опытной женщины, оделся, вышел на балкон и стал перекатываться с пятки на носок, дожидаясь прояснения обстоятельств…

«Ну, посуди сам – чего бояться?! Ночная генеральная репетиция – пусть колдобистая, амплитудная, угарная – прошла успешно. Душа готова ко всему, и ей ли, не боящейся триумфа, дрожать перед провалом! И разве успех с его липкостью, необходимым присутствием в твоей жизни «других» – не более серьёзное испытание, чем та же неудача? И разве не жаждем мы глории, чтобы испытать себя до конца «ещё и так» – например, развращением славой? А провалы?.. Да их, мелких ли – крупных, видано-перевидано, они уже даже по-настоящему не бодрят. Да ладно… Дразнят они тебя – дразнят, заводят на борьбу, потому что это ты. Нет, не для того я искал и обрёл, наконец, целостность, чтобы предоставить судьбе шанс зло посмеяться над суммой – фигушки! И чертям пока: никаких «ха-ха»! Молчать, родные мои, ревностные слуги самоиронии!»

Вскоре, натёртая эйфорией до блеска, Л выпорхнула, словно солнечный зайчик, из ванной, и они, укатываясь от необъяснимого, нелогичного смеха, собрались и понеслись по качающейся хмельной аллее к морю. У входа в бассейн Н, с едва дающейся серьёзностью, предупредил Л, что он на «чуть-чуть» забежит в парную. Муза, пожав плечами: хозяин – барин, отправилась повиноваться личным сиюминутным бесенятам. Н проскочил внутрь до смешного просто: пожал с наглой улыбкой руку очередному служителю, оставив в ней пахнущую государственными устоями банкноту. В раздевалке было ещё пустынно и гулко, только два неоперившихся паренька ужасно азартно, но полушёпотом спорили. О ч ё м? И глухому ясно: о составах нерастраченных гигакалорий любви или секса – как угодно вашей искушённости. Быстро оголившись, Н всё же неуверенно пошёл в баню – резоны: утро – есть ли жар? Это, собственно, и не важно, н-но, не забыл ли некий добряк – гном жизнеспособный веник? И главное: какими слезами вспомнит психика пятничные шрамы? Всё оказалось посередине: парная прогрелась, но не накалилась, веник – пусть битый, тяжелораненый – стойко держал оборону в предбаннике, а «осчусчения»? Всего несколько сглаженных волн взаимоисключающих эмоций и… ровный, мажорный гул, ожидающих целебной взбучки мышц.

«Поехали! – Н, припарив инструментарий, стал охаживать себя почти без подготовки. – А что ты, задница, хочешь?! Получи! Будешь знать как посягать на идеальное… Да иди ты подальше! Буду, именно б у д у!.. Семь тысяч семьсот семьдесят семь раз буду, буду, буду, буду, буду, буду, буду посягать! Но, и не велика же ты птица для гения! Как знать. Ой, больно! Давай, ещё!.. Ещё?! Ещё!»

Пот и что-то ещё – то ли окатыши страха, пессимизма, неуверенности, то ли шелуха наглости, зазнайства, цинизма – полетели в разные стороны шрапнелью, как зубы в драке. Они летели вместе с листьями, искрами, невидимыми соединениями азота и кислорода, иначе называемыми воздухом, вместе с энергией преобразования воды и дури в положительные эмоции. Жизнь – это нечеловеческое удовольствие истязания скотины в себе – получи! Остановиться пришлось только тогда, когда веник превратился в пучок розог, не годящийся даже для толкового подметания пола. Впрочем, сумеречно шатаясь по парной, Н сумел оставить после себя образцовый порядок, потому что «не хам» всегда обязан оглянуться: не сделал ли он кому-нибудь больно. Теперь душ! И вновь хо-ро-ш-шо-о-о-о… – с протяжным удлинением последнего слога. Давай, удовольствие, жри художника – хоть всего! Единственно, оставь «на развод» микроскопическую заразную толику душ-ш-ши… Гвозди – сотни, тысячи мелких гвоздей для подшивки облаков к небу – жалили, грызли, дырявили тело Н! Они входили, вонзались в голову, в плечи, чтобы выйти мгновенно в самых неожиданных местах… Хоро-ш-шо-о-о! – скворчало в голове праздничное предчувствие оргазма. Нет – нет, тут главное – не перепутать следствие с причиной. Н дёрнул «стоп – кран» и, намеренно поймав лбом последнюю крупную каплю, провёл её по носу, губам, подбородку – дал спуститься ниже, ниже пояса и ловким щелчком сбил, откуда известно…

После ледяного душа вода в бассейне смотрелась парным молоком. Ныряя, Н успел махнуть рукой Л и без всплеска – мягко ушёл в благодать. На сей раз, бассейн был разрезан вдоль несколькими рядами цветных поплавков – видимо, остатками какого-то любительского соревнования. Н доложил Л, что он в настоящий момент устанавливает мировой рекорд по плаванию вперёд мозгами, и принялся челночить по одной из дорожек, надеясь поймать хотя бы тень от усталости. Ничего подобного! Внутри у него уже раскручивался тяжёлый литой маховик решимости, и остановить его не могло ничто, кроме… внезапной потери интереса к однообразию. Он «снялся» с дистанции и взялся дразнить музу хулиганскими выходками – вернее, не дразнить, конечно, а развлекать – то есть оказывать, так сказать, непристойные знаки внимания, вполне органичные «почему-то» между мужчиной и женщиной. Л вся эта катавасия быстро надоела, и она спешно вылезла из воды, к едва проснувшемуся буфету, испросить чайку. Вскоре к ней присоединился Н, он стал нести какую-то выспреннею фигню про братство стихий, закаливание, но тут же, поймав себя на том, что заливисто врёт, остепенился:

– Прости, я, похоже, слишком разошёлся?

– Да, заметно, но понять тебя можно – ты точно не знаешь, чего хочешь, и механически нащупываешь ясный позыв.

– Может быть. Или это предвкушение экспромта, которому знание даже вредно, потому что ему нужнее импульсивное, неожиданное решение в каждую следующую секунду. Мне сегодня сон любопытный приснился – или вернее – целая сценарная группа мечты врезала по сознанию оптимистической копоти…

– Надеюсь, без меня не обошлось?

– Никак нет! Ты появилась в решающий момент и спасла меня от позора, а может быть и от чего-то похуже.

– Ты опять меня переоцениваешь.

– Отнюдь, я объективен!

– Как любой субъективный, по сути, художник?

– Конечно! Заметь, меня всякий раз спасает чудо – это для поэтического мышления дело обычное. Но я о другом – ты для меня чудо – там, на сверхчувственном уровне… в голове, в сердце, а его, как известно, не обманешь.

– Так я – в голове или в сердце?

– И там, и там… и в душе, в таланте, в мечтах, желаниях – то есть во всём, что составляет мою сущность.

– Считать это признанием в любви?

– А то! Причём события во сне складывались ужаснейшим образом: сначала я вроде гигант искусства – универсал – композитор, философ, поэт, эссеист, художник, архитектор, скульптор, певец. И на носу открытие моей персональной выставки, где я один отдуваюсь за всё культурное поле человека.

– Что ж, это недалеко от действительности – ты на самом деле – жуткий, фантастический зазнайка, почти нарцисс.

– Обязательно! Иначе не отважишься на поступок. Но это не важно, просто нахальством я подсознательно пытаюсь доказать не кому-то – себе, что я всё могу, буквально всё… Кроме того, я создаю модель человека – наполовину скульптуру, наполовину метафору прекрасного совершенства, скрытого в каждом из нас. Но в какой-то решающий момент моя затея, выставка, порыв гармонии катятся в пропасть: краски сползают с картин, оперный голос исчезает, макеты сияющих городов превращаются в лохмотья, буквы из книг – моих драгоценных творений, дышащих оптимизмом, мелкими тварями расползаются по полу, ноты улетают и самое главное моё творение – человек на глазах плавится, обращаясь в белковую массу. Катастрофа… Впрочем, устоял один алтарь человеческого духа, символ которого я воплотил в материале. Он сохранился по той причине, что сущностно его создал не я, и потому что за место моего «эго» на этом алтаре мне ещё только предстоит побороться. Провал, одним словом, неизбежен и чёрт бы с ним! Но за стенами выставочного зала уже ревёт и беснуется огромная толпа. Она жаждет либо откровения – некого сигнала дающего человеку право называться «человеком без кавычек», либо, ясно, безумной крови обманщика – того, кто на каждом шагу вопил о совершенстве, но изнутри его не постиг и поэтому не оправдал надежд мира на шанс. Свои чувства в э т о т кульминационный момент я могу охарактеризовать кратко: стыдоба…

– И тут появляюсь я с лавровым венком для мозгового супа. Нет! В золотой колеснице, на которой мы драпаем от возбуждённого хама, понятное дело, в небеса…

– Почти, почти так – ты внушаешь мне решимость – даёшь обыкновенный втык, взываешь к разуму и вручаешь этот проклятый, священный инструмент совершенства. Ну а дальше, за мгновенье до того как в зал врывается толпа, я с присущим мне лёгким, игривым артистизмом восстанавливаю все свои нетленные шедевры в первозданном, а вернее сказать, в п е р в о с о з д а н н о м виде.

– Ну – и куда деваться! – глория?

– А то… Ты, я, мы – все остальные, кого я презирал, любил, терпел, желал осчастливить, как соучастников моего счастья жить, – сливаемся в необъятный раскалённый клубок тел, высоких желаний, чувств, различий и сходств. И этот огненный шар освящает высоким смыслом «про» и «контра» нашего всеобщего появления на свет, он насыщает нас жаждой действия в гармонии, прозрачной необходимостью нового, красивого, радостного жизнеустройства… Иначе говоря, я так представил себе глорию – не пирамидой, на вершине которой сижу я и высокомерно смотрю вниз, а неотделимостью своей жизни от жизни остальных людей, и даже тех, кто по первому моему мнению вовсе не должен был родиться.

– Прогрессируешь.

– И очень быстро, я уже говорил. Да, а потом шар потерял целостность, переплавился в индивидуальные формы, народ – понятное дело! – меня хвалил, тискал и благодарил за обретение целостности в себе…

– Чего в тебе только нет! Кроме хотя бы талантика скромности…

– О да, моё ежесекундное чудо! Скромным надлежит быть в успехе, а в притязаниях необходимо быть нахальным, жадным, страстным, всепобеждающим! Причём, как я уже тебе говорил, в притязаниях не узкокорыстных, шкурных, а подразумевающих эстетику общего и имеющих конечной целью возможность счастья для всех. Нам-то что беспокоиться – мы свою жизнь организуем на загляденье, а они?.. Найдут ли люди в себе внутренние мотивы вырваться из болота серятины – не заденет ли своим негативом это паскудство «общего» и н а с – вот в чём вопрос? Но ты права, мы естественно оттуда улетели, потому что мне надоело восхищённое суесловие. Оно пища не для моих ушей, так как я, вроде, уже был ослеплён следующим проектом, и мы взмыли над этой околодуховной вознёй, в которой сам творец не имеет права участвовать.

– Почему околодуховной?

– Прости за радикализм. Для меня… – я понимаю, что это похоже на бред величия – духовное есть исключительно личное, созидательное, развёрнутое творческим посылом во вне.

– А смотреть, внимать, слушать, расти над собой – разве это не признак души? И потом, «своё» вы отдаёте «нам» – зачем тогда?!

– Это условие взаимообмена. Но давай позже доспорим о существе комплекса души, а пока дай закончу. Одним словом, мы пронзили собой потолок зала и полетели ввысь. Мы стали объединёнными молекулами водорода и кислорода – водой, паром, взвесью, дождём, туманом… Мы вобрали в себя недоступную снизу красоту природы, жизни и замысла… Мы пролились, наконец, хмельным весенним ливнем на землю, деревья и города, мы целились в головы людей, птиц, зверей, и упали влагой в траву счастья, в овраги предостережений, в истомлённую ожиданием разума пашню… И скорее всего, мы взошли бы, как подоспевшее зерно в этой ожившей пашне чем-нибудь необыкновенным, большим, великим, но… Тут я неожиданно и предсказуемо проснулся от потока дидактических адвокатских бредней о праве человека на жизнь, и вообще о её праве…

– Почему бредней?

– Потому что я их вообще не разобрал. И потому что это – не моё, насильно склеенное со мной, привнесённое, неощутимо чужое, можно сказать, параллельное.

– Занятно ты себя бодришь.

– По-другому не получается… – Н виновато вздохнул, щёлкнул резинкой плавок о тело и был таков – нырнул, что называется, в пучину.

Под водой он стал извиваться, вертеться, иллюстрируя собой, эпизод достижимости слияния с душами тех, кто эти невидимые новообразования имеет, потом несколько раз перекрыл бассейн и вылез, умаявшись, поглазеть на море. Его безупречная в своей зеркальной простоте гладь отливала стальной монументальной мощью. «Вот каким должен быть воин совершенства: вооружён покоем воли, – сказал себе Н. – Нельзя объять необъятное, но примериться-то можно. Ещё и ещё раз действие!»

На выходе из бассейна они столкнулись с М и Ж, перебросились с ними ободряющими замечаниями, и кстати… Н удивил их известием о шуточной – вернее узкоспециальной – встрече «нового года по творческому календарю», предложив ближе к вечеру созвониться. «О чём речь! – воскликнул М, – всё, что нужно для праздника, у нас всегда с собой. Звоните, если наметится что-нибудь отвязное…» Дуэты, пританцовывая каждый своё нетерпение, разошлись, и спустя четверть часа Н усаживал Л в одной из многочисленных кафешек курортного парка.

Вскоре приковыляла наспех накрашенная официантка «без искры» с предложением какой-то тяжёлой артиллерии: горячих блюд, того-сего, мясных закусок, винца и покрепче…

– Ты как? – с сомнением взглянул Н на музу и, заметив, что её чуть передёрнуло, прокашлялся, – нет, девушка – кх-х-х! Это слишком уж для прозрачного светлого ещё утра. Но, может быть, у вас есть в меню что-то необязывающее, лёгкое – на завтрак? Ну, не знаю… бутерброды, кофе с молоком, пирожные?

– Ах, забыла – есть блины!

– Что-о?!.. – Со смешливым ужасом округлил глаза Н.

– А что вас так удивило?

– Нет, ничего… – он многозначительно поперхнулся, – блины ох-м-м!

– Вернее даже не блины, – спасла положение официантка, – а блинчики с мясом, творогом, рыбой, фруктами. Они глубокой заморозки – в микроволновке за пять минут дойдут до кондиции. И пирожки тоже есть замороженные.

– Ты будешь блинчики?

– Да, парочку.

– Тогда нам блины – три мне, два даме с разной начинкой, сметаны побольше, кофе с молоком и пару пирожных.

– Мне пирожных не надо, – вытянула губы Л.

– Несите, несите – я тебе помогу, – одобрительно махнул носом Н.

Когда официантка ушла, Л поинтересовалась:

– Что это было… с блинами?

– Неважно, – усмехнулся Н, – печальный фрагмент из жизни идеального. Потом как-нибудь расскажу – не застольная тема.

Сказать, что Н с аппетитом поел, значит, ничего не сказать – он попросту порвал завтрак. Ко всему проглотил, не пережёвывая, «чужое» пирожное, выпросил в бонус ореховый коржик, ещё стакан кофе, умял это всё без какой бы то ни было застенчивости, потом смахнул со стола полдюжины нечаянных крошек и опал, шмыгая чуть помокревшим носом:

– Эк, меня прорвало!

– Диву даюсь твоей прожорливости! – Весело подмигнула ему Л. – Как такого мужика содержать – хлопот не оберёшься!

– Что ты! – хитро рассыпался Н, – я в быту непритязательный, экономичный, но сегодня день особый, и я запасаюсь силами, так сказать, впрок. Слушай, у нас в запасе есть некоторое время – предлагаю сходить туда… к театру.

– Хочешь увидеть Д?

– Конечно, надо предложить ему поехать с нами – ты не против?

– А против чего в этом случае возражать?

– Вот дайте мне топор!

– Ты что?!

– Я отсеку себе палец!

– Не валяй дурака.

– Даю палец на отсечение, что ты – муза!

– Хватит льстить, причём грубо – с белыми нитками по краю, – она стукнула его кулачком по плечу, – пошли.

Воскресный парк только начинал жить гуляющими: мелкие одиночные комочки мыслей перекатывались по его пока совсем не праздничным артериям. Но природе неведомы выходные и праздничные дни, ибо у неё – праздник каждый день. Понятно со сноской на меланхолию осеннего недельного дождя или противнейшую сукровицу раскисшего снега. Тогда праздник обретает философский, аналитический характер, предуготовленный для натур сильных, хлёстких, заряженных на борьбу, потому что главное в нём – не самозабвение эпизода. Праздник – это перманентный полёт ума, выстрелы в обстоятельства живой тканью себя, противостояние – столкновение атомов преодоления, радость движения, то есть всё, в чём нет монотонного застоя. И этот первоапрельский день не был исключением: разбуженные солнцем, перспективой длинного беззаботного лета неисчислимые живые твари выползли, выскочили, выпорхнули из своих разнообразных логов и взревели! и слились воедино в смешанной симфонической песне радости увидеть однажды солнце, небо, море, землю и допустим… друг друга. А почему нет!.. Ведь, если разобраться, то связи между нами всеми, то есть живыми тварями, гораздо мощнее аргументов взаимонеприязни или отторжения. Человеку доказать это – под силу, но «это» уже не право его, как можно было бы подумать, а обязанность…

Интуиция Н не подвела – они застали Д на знакомой лавочке, можно сказать, в эпицентре кипящего смерча состоящего из неустойчивого весеннего оптимизма.

– Привет!

– Привет!

– Мои хорошие, ну как вы?

– Одни восклицательные знаки!

– Охотно верю. Когда?

– Делать нечего – сегодня.

– Я как чувствовал. Где, здесь… или?

– Да, появилась более объёмная идея.

– Как, неужели всё?!

– Ещё не знаю – возможно.

– Замучил он тебя? – Дед усадил Л рядом с собой.

– Нет, что вы! Вернее, что ты…

– Умница. Значит терпишь? Ну что ты стоишь, виновник торжества? Давай, садись!

– Мне бы лучше прилечь…

– Не умничай!

– Второй раз сегодня это слышу! – Сдержанно заржал Н.

– А когда первый?

– Четыре часа назад, при странных обстоятельствах.

– Во сне?

– А где же ещё! Пока не работаешь творчески, сны кажутся интереснее жизни, а когда непрерывно сбрасываешь фантазию, например на холст, то жизнь превращается в сон.

– Понятное дело.

– Отец, сегодня у нас – у моих друзей намечается тусовка – отмечаем новый год по календарю сотворения… Я хотел бы пригласить тебя отпраздновать его с нами, а по ходу решим и наш с тобой вопрос.

– Не могу, у меня другие планы.

– Какие?

– Ежесекундно наслаждаться тающими в вечности мгновениями.

– Иначе говоря, скучать покоем?

– Эх, сынок, скучно скучному… Сейчас для меня каждый миг – наслаждение. У вас в душах весна, у меня – осень. Видишь, как горят золотом листья! Как они скатываются по струйкам ветерка наземь – я просто не могу оторваться от этого зрелища, ведь для меня они, воистину, последние… Эти руины и я – мы одно целое, мы своё уже взяли и не имеем претензий на большее. Мы не имеем права навязывать своё понимание будущего, потому что нам в нём органично не жить – возможно только скользнём по нему как эти, в яростном блеске угасающие, листья… Когда мои сверстники, из тех кто поглупей, бодро шагают к избирательным урнам, и на вопрос: зачем? – отвечают: во имя будущего, то я смеюсь – какие дураки! Сколько же у вас было времени создать «лучшее», а вы – пакостники оставляете после себя лишь кучки дерьма, как дворняги на газоне, да ещё и лаете: будущее… ав-ав! Хочу туда… Ерунда всё это полная! Ваше время дерзать, сынок, вы на это имеете право – пользуйтесь им, и живите потом в том, что создали, со всеми вытекающими последствиями. А нас простите, за то, что отдаём вам вместе с чем-то хорошим и вот это вопиющее доказательство нашей фактической зряшности… Вы что, дочка, специально ко мне сюда зашли?

– Да, отец, надеялись застать тебя и уговорить ехать с нами. Может быть, ты всё-таки согласишься?

– Нет, солнышко, не могу, но это не значит, что я не с вами. Я буду рядом… Ведь, собственно, мы с ним – одно целое, только в развитии. Зачем мастеру дублёр? Я исчерпал свой «ресурс вмешательства» и теперь могу быть лишь заинтересованным зрителем. А вообще, если получится, с подтекстом и без… то подходите ближе к вечеру сюда – поговорим о метафизической чепухе, задержим взгляд, пристальнее взглянем в себя и винца, как встарь «из под лавки», хлопнем.

– Хорошо, – Н встал, – нам пора.

– Можно тебя на секунду? – Д приложил руку к груди. – Прости, дочка, у меня от тебя секретов нет, но есть одно чисто техническое – вернее, мужское – замечание для него.

Он отвёл Н в сторонку:

– Когда я испытывал первый образец карандаша на себе, то потерял уйму сил, почти потерял сознание – значит, имей ввиду, что инструмент, как любое созидательное орудие, опасен для творца, можно сказать, обоюдоостр… Тут ничего не поделаешь – без человека он мёртв, но его одушевление требует от мастера не только умения, таланта, развитого мышления, но и ощутимых физических затрат. Одним словом, когда начнёшь, держись за что-нибудь – нет, лучше за неё… Ты даже не представляешь, сынок, какое это сокровище!

– Догадываюсь, отец.

Они вновь сошлись.

– Ну, вот и всё… – дед весело вдохнул, как человек, потерявший пустой драный кошелёк, – дай, дочка, я тебя ритуально что ли поцелую. Держи его – он сильный, но помощь нужна и такому, а он, я верю, тебя не подведёт. Ты же, хулиган, береги свою музу, иначе кого ты будешь выручать в трудную минуту, для кого праздновать героя, и от кого ждать помощи, когда окажешься слабее себя?.. Стержень в каждом из нас один – желание быть человеком, но вдвоём – и это объяснимый феномен: шире точка опоры – создать человека в себе сподручнее. А ещё вам придётся много трудиться, и порой будет сложно, но ты, дочка, сложностей в творчестве не бойся, ибо опрощение растлевает художника, гнёт к земле, и в результате видимая простота выбора идеала многократно усложняет реалии. Не прощаюсь! – Дед лихо развернулся и пропал…

– Ты разочарован? – спросила Л.

– Наличие у человека своей правды не может разочаровывать. В глубине души я написал и такой сценарий развития событий. Нужно только понять, что это не равнодушие к результату, а напротив – чрезвычайная пристрастность к нему, через подавление в себе самого процесса. Д предоставил нам право на возрастной эгоизм и сбежал подавлять в себе бешеное тщеславие надежды на чудо. Но повторюсь: я не хочу чуда, я считаю свою версию «возможного» достижимой обычным трудом, более рациональным употреблением сил собственных и общества. Материального содержания этого, идеалистического, в сущности, но далеко не идеального мира хватит на два-три красивых и совершенных мира, а нам нужен всего один… Мы можем б ы т ь лучше – ж и т ь лучше, но понимаем это только как чудо – почему существует это вопиющее противоречие?! Впрочем, разве не чудо сегодня – быть постоянно доброжелательным, альтруистичным, деятельным, неагрессивным, воспитанным, щедрым и жёстким к себе?.. Общество запуталось в химерах – они душат мысль, угнетают яркое, тормозят движение – тут тебе и религии, и государственные монстры, и потуги на величие ничтожных исторических фигур. Можно признать за всем этим определённую логику «выжить», но где же ощутимый результат деятельности интеллекта, кроме отдельных вспышек здравомыслия? Где тот человек «с большой буквы», где то, что «звучит гордо»? Я не о частностях – за нас я спокоен, но неужели мы обречены на одиночество нашего праздника?

– Ну, ты не зазнавайся, творец! – Л пощекотала двумя пальчиками бороду Н. – А что же твои друзья, дед, те, кто ваял алтарь человеческого духа и миллионы попросту нормальных людей? Все они разве не имеют права называться «людьми» и так ли уж животен наш современник? Ты вообще мыслишь гиперболами – всё или ничего! А мне кажется, что любой шаг вперёд любого человека – уже чудо. И человек может начаться в любой день недели, даже в понедельник, хотя даже на слух понятно, что лучше – в воскресение…

Внезапно Н прижал её к себе, сглотнув: «…Ты это я!» Она поняла позыв близости по-своему, но он всего лишь смахнул о бархатное ушко музы предчувствие нечаянной слезинки… Спустя несколько секунд они уже быстро двигались по аллее, через мост и далее вдоль набережной реки к рынку.


Оглавление

2. Часть 2
3. Часть 3
4. Часть 4
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!