Сожги свою жизнь, мальчик

На чтение краткой версии потребуется 5 часов, полной – 5 часов 20 минут | Цитаты: 1, 2, 3 | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за сентябрь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Вид здесь оказался унылый до крайности. Сразу за жилыми домами начинались терриконы, имевшие зябкий и неприглядный вид; некоторые дымились. Те из громадных груд шлака, что находились подальше, озеленили, высадив акацию; другие торчали из степи просто голым отвалом, как нарыв. Рядом с ними тянулся бетонный забор, опоясывающий территорию завода. Там было пусто и безжизненно: предприятие давно не работало. Плиты забора кое-где вынесло прямым попаданием, и проёмы кое-как закрутили колючей проволокой, чтобы не шастали посторонние.

Степь имела один цвет – бурый, и кисла под нависшим тяжёлым брюхом неба. Их привезли сюда на старом грузовике, который весь скрипел и каждую минуту грозил развалиться, но машины хватило на то, чтобы прокрасться между холмов по раскисшей глинистой колее. Бойцы набили себе синяков, ворчали.

Света в городе не было уже три дня – подстанцию разбомбили, а электрики боялись идти чинить ее даже под угрозой попадания «на подвал». Подстанция превратилась в «горячую точку», били по ней и украинцы, и ополченцы. В жилые кварталы старались не целить, а завод не щадили.

Проверка в этот раз проводилась более серьёзная, даже жёсткая, мурыжили Илью долго, а потом распределили в один из отрядов. Разница с летом оказалась колоссальная, ощущения того, что это всё большая историческая реконструкция, уже не возникало. Это уже была осознанная война, впереди – враги, и невозможно было представить, что с ними можно о чём-то вести переговоры или, тем более, совместно крыть крышу в перерывах между обстрелами. И люди стали другими.

Люди изменились, стали злые и беспощадные. «Во имя мира», – говорили они, – «Во имя свободы». Правда, у Ильи закрадывалось подозрение, что многие, кто так говорил, приехали издалека. Украинской речи уже нигде не было слышно.

Местное мирное население – те, кто не уехал, а таких осталось не так уж и много – привыкало к войне, приспосабливалось, с обречённым философским спокойствием спускалось в заменявшие бомбоубежище подвалы пересидеть обстрелы, покупало (если было на что) втридорога продукты и бензин из гуманитарной помощи, который моментально разлетался по ещё оставшимся заправкам. Иногда ездили на украинскую территорию, к родственникам, оформлять документы, за товаром. Туда ездили даже ополченцы – 400 гривен на блок-посту, и все дела.

Ходили автобусы, и странно было наблюдать на улицах города или на дорогах между посёлками пазики, обыденные старенькие машины с маршрутной табличкой на лобовом стекле, терпеливо пережидающие на остановке движение колонн военной техники – мощных «Уралов», волокущих пушки, БТРов, танков.

На заснеженном поле под Волновахой, перечёркнутом чёрной ниткой шоссе, как-то вдруг вздыбилась земля, забила множеством фонтанов, разбрасывая мёрзлые комья и сталь, и разнесла в клочья такой автобус. Местное кладбище пополнилось 12 свежими могилами, и обе стороны поклялись отомстить: ополченцы – «кровавой хунте», а украинцы – «террористам и убийцам». Этим обстрелом закончился период новогоднего затишья, впрочем, оно было весьма относительным. Сразу вцепились в аэропорт, бились яростно, размолотили комплекс в бетонные ошмётки. Этой зимой оттуда вывезли немало тел.

Илья не раз слышал обрывки разговоров гражданских, шёпотом ругающих новые власти и проклинающих Россию, но при виде ополченцев люди замолкали. Один раз вышел на площадь сумасшедший и долго кричал, проклиная оккупантов и бандитов, захвативших его родной Донецк, его вопли метались между стен обожжённых домов и таяли в сером небе, с которого сыпало на больной город мелкой снежной крупою, потом его увели, и больше несчастного никто не видел.

Илье казалось, что он, вернувшись сюда, сможет вновь почуять почву под ногами, обрести хотя бы какую-то уверенность и цельность, которые он утратил во время летних боёв. Что касается войны, он ещё летом понял всю её бессмысленность.

Его привело в Донбасс желание разобраться во всём самому, увидеть всё своими глазами; и он увидел людей, обыкновенных людей по обе стороны фронта, которым зачем-то сказали взять в руки оружие и убивать друг друга. Люди послушно взяли оружие и стали друг друга убивать, и это оказались такие люди, которые быстро привыкли к этому и уже не могли остановиться.

Он понял, что человек быстро адаптируется даже к войне, и даже на войне продолжается жизнь. Но что это за жизнь? Подсознательно он ожидал яркости ощущений и эмоций, Илье казалось, что здесь жизнь окажется яркой и желанной, как нигде больше, потому что её контраст со смертью на фронте виден наиболее отчётливо. Илье грезилось, что первый же день в Донецке явит ему железные доказательства правоты тех, на чьей стороне он подрядился воевать, и он страстно хотел получить их – или хотя бы доказательства обратного, понять, что он ошибается, и правы те, другие, которые стоят со своими миномётами за посадкой.

Ему казалось, что получить доказательства легко, но Илья ошибся. Он лишь убедился, как легко людей превратить даже не в зверей, а в роботов, в механизмы, он и сам превращался в такой механизм. Он не нашел на войне никакой яркости, здесь всё выкрасили в серый цвет.

Отправляясь первый раз в Донбасс, Илья в значительной степени задавался вопросами, которыми особенно не заморачивались другие ополченцы, особенно пришлые и идейные. Для них всё было ясно: на святое дело идём, братцы, на защиту Руси, русского народа, от фашистов и зверей. Их убеждал в этом каждый обстрел, каждая смерть, каждое попадание.

Его же взгляды, которые Илья отнюдь не хотел подвергать сомнению, в значительной степени оказались поколеблены ещё Крымом. Как Крым по принципу домино вызвал Донбасс, так и Илья после командировки на полуостров оказался на востоке Украины. Но он помнил лицо украинского майора, до последнего не сдававшего свою часть, он помнил, что в Симферополе ловил на себе не только ликующие, но и презрительные, а то и полные ненависти взгляды, и это вынудило его задуматься: а так ли справедливо то, что мы делаем? Неужели прав тот псих-журналист, писавший все эти гадости в «Фейсбуке»?

И Илья попал на Донбасс в расчёте опровергнуть такие рассуждения, он хотел найти на стороне ополченцев справедливость, благородство и цели, за которые стоило воевать, он стремился отыскать доказательства зверств украинской стороны, чтобы оправдать для себя эту бойню, убедиться в справедливости содеянного его родным государством, которое ну никак не может так ошибаться.

Ничего этого Илья не нашёл. Он нашел обыкновенных людей. Обыкновенных людей, которым дали автомат и научили убивать. Илья не видел ни справедливости, ни высоких целей, ради которых стоило бы это делать, и сам взял в руки оружие только потому, что он уже приехал сюда и не мог развернуться и послать всё это к чёрту, а когда он взял в руки оружие, он начал стрелять, потому что только так мог выжить. Вот и вся цель, вот и всё, что он понял.

Он не мог найти оправданий для тех, кто начал эту войну, никакие лозунги и цели не могли служить таковыми; и если в прежних войнах, думалось ему, одна из сторон действительно сражалась за правду, свободу и прочие высокие цели, то в этой войне эти слова, в изобилии применяемые и украинцами, и ополченцами, девальвировались и служили лишь ширмой, за которой угадывалась только раскисшая донецкая грязь, смерть и дым от пожаров. Впрочем, Илья понимал, что и с прежними войнами дело обстояло не так просто, он в них не участвовал, а лишь читал о них, и составлял своё мнение на основе книг. Каждая сторона убеждает себя, кто воюет за правду, и эту веру невозможно опровергнуть, пока кто-то не победит.

Эту же войну он увидел воочию. Он увидел: там, где можно было мирно договориться, некая злая воля, чьё-то холодное решение, череда непродуманных действий и мнений, всё это учинило бойню, в общем-то, на пустом месте.

Крым сделал возможным Донбасс, но его сделала возможным и революция в Киеве. Горстка людей, ослеплённая надеждой на могучего соседа и идеями великого возрождения, решила, что стрелять – гораздо проще, чем попытаться уладить дело миром. И другая горстка людей, разгорячённых революцией и сменой власти, решила, что подавить протесты следует силой, а не словом. Эйфория охватила все стороны, и всем «русской весной» казалось, что теперь всё будет быстро – построение Великой России, подавление непокорного востока Украины... Дело нескольких дней, как в Крыму. Раз плюнуть. Разжечь пожар всегда легко – кинь спичку, оно и загорится, а если ещё и бензинчику плеснуть, совсем хорошо получится. А вот попробуй-ка его потуши...

Что это было? Злой рок, чья-то фатальная ошибка или невероятное по своему масштабу преступление? Илья не знал, но он понял, что стоило прозвучать первому выстрелу, этот чудовищный гнойник начал расти и развиваться, и не оказалось лекаря, который мог бы его вылечить, и никто не хотел сдаться и уступить, и были убиты Батя-второй, Карась, Хромой и плотник из-под Луцка, и погибли ещё многие, и многим ещё суждено умереть – умереть ради чьих-то амбиций, из-за чьей-то обиды и ненависти, во имя трескучих пустых слов, несущихся с экранов телевизоров, лопающихся в ушах, словно мыльные пузыри.

А те, кто не умрёт, что будет с ними? Война вытеснила все из этих людей, они уже не помнили ничего другого, они узнали, что стрелять гораздо проще и убедительнее, чем разговаривать. Они приобрели боевой опыт и стали хорошими солдатами, они умели укрыться на местности, остаться в живых и максимально нанести урон противнику. Некоторые так гордились своим новым умением, что выходили в Интернет и писали пространные посты про то, как они били «укропов» или «ватников», щеголяли военной и технической терминологией, выставляли напоказ свой патриотизм и личную храбрость и вызывали бурю эмоций у тех, кто сидел дома в Москве и Киеве и читал всё это. Что будет с этими людьми, когда наступит мир? Илья не знал этого, но понимал, что многие не смогут вернуться к нормальной жизни. Цена крови оказалась слишком высока.

Да, Илья многое понял, ещё больше осталось непонятного, но всё это ему дорого стоило: он потерял себя, своё место в мире, и надеялся, что в новой поездке в Донецк он обнаружит утерянное, обретёт покой хотя бы в бою. Но эти чаяния оказались тщетны: приехав в Донбасс зимой, он просто отупел, как и все вокруг.

После лета он напоминал вылупившегося из яйца цыплёнка, со страхом глядящего на новый, страшный мир. Зимой Илья попытался вернуться назад в скорлупу, но это оказалось невозможным.

Его поставили в отряд, как гайку, накрученную на винт, он стал частью этой машины, бездумно выполнял приказы, он вновь стрелял из АГС, только рядом теперь не случалось тактанье батиного автомата и никто не выпевал: «Очень меня достал этот их миномёт, Молчун. Попробуй ещё раз, Молчун. Давай, Молчун, попробуй». Таня не хотела приходить, её образ размывался, бледнел и растворялся в памяти. И пёс не тыкался мокрым носом в руку. Илья редко теперь вспоминал о них. На войне нечего вспоминать. И некого.

Единственное, что Илья чувствовал остро – это свою вину, свою причастность к войне, и иногда ему думалось, что он бы отдал, не жалея, всё, чего он в этой жизни достиг, чтобы изменить ход событий, чтобы никогда не видеть Донбасса. Но ведь и дома он не находил покоя. Не было мира в Донбассе, не было мира и в душе у Ильи – ни дома на диване, ни в стылом окопе.

Он не обнаружил и боевого братства: разумеется, ополченцы общались между собой, дружили, ссорились, мирились, материли украинцев и обсуждали своих баб, но Илья не мог вписаться в эти отношения, и большую часть времени, как и всю свою жизнь, молчал. Это походило на нудную, нелюбимую работу, где коллеги – отнюдь не друзья, и надо следить, чтобы тебе не подставили подножку; где и люди, и само дело изрядно надоело, но оставить его незавершённым почему-то нельзя.

Их перебросили в терриконы, и они разворотили на пару с украинцами подстанцию, оставив город без света, и Илья уже не размышлял, зачем они это делают. Несколько дней они били по подстанции, затем пошли вперёд по чавкающим скользким колеям и заняли несколько населённых пунктов, в которых хаты покосились и чернели дырками в занесённых снегом крышах. Потом ополченцы перерезали какую-то трассу, подбросили артиллерию и долго и гулко ухали вдоль дороги, снаряды улетали к маленьким домикам на горизонте. Отсюда они казались совсем игрушечными.

Горизонт в ответ огрызался огнём. Тогда в этот горизонт пошли танки и подмяли под себя окраины крупного города.

Этот город назывался Дебальцево. Илья до этого даже не знал о существовании города с таким неблагозвучным названием, которое, разумеется, сразу начали переделывать на матерный лад. Дебальцево, крупный железнодорожный узел, важный стратегический объект. Очень важный.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за сентябрь 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение сентября 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.