Коридор

 

 

 

Дверь вдруг распахнулась как от порыва ветра, и в комнату вбежала женщина в белом халате, а за ней вошли два санитара с носилками. Женщина молча показала на меня, и они легко переложили меня на носилки. Затем она положила руку мне на лоб, что-то пробормотала и скомандовала санитарам: в курилку ее.

Я попыталась что-то возразить, но она жестом велела мне молчать. Пока санитары выносили меня из офиса, а потом тащили в кромешной темноте куда-то по коридору, она успела ощупать меня со всех сторон, накрыть мои ноги неизвестно откуда взявшимся пледом, приподнять мне голову и смочить губы ватным тампоном. Я была так измучена, что чувствовала себя готовой принять любую помощь, от кого бы она ни исходила. Мне вдруг стало легко и спокойно.

Впереди вдруг забрезжил электрический свет. Санитары направлялись к небольшой нише с левой стороны коридоры, в глубине которой, на стене, висела табличка «Помещение для курения». Там уже стояло несколько кроватей, накрытых одеялами так, что невозможно было определить, лежат ли на них люди, или это особым образом свернуто постельное белье.

Санитары перекинули меня на одну из кроватей и отошли в сторону. Врач подошла ко мне и присела на край узкой и неудобной железной койки.

– А теперь, милая, – весело сказала она, – будем рожать, кто бы у нас там ни был. Время пришло. А я пойду покурю – ведь это, в конце концов, и есть помещение для курения, – добавила она.

– А я, – закричала я в панике, – я не умею рожать, я даже никогда не была беременной за свои 30 с небольшим, доктор, помогите мне ради бога!

– Я здесь не для того, чтобы помогать тебе рожать, – строго сказала она. – Если серьезно, я тоже не знаю, как рожать. Я врач, мое дело – доставить тебя в нужное место, привести в правильное расположение духа и тела, помочь тебе собраться с мыслями и выполнить ту работу, ради которой ты сюда попала.

– Я не умею, – упавшим голосом сказала я. – Я не смогу.

– Ты сможешь, – убежденно ответила она, – у тебя не так много времени. Тебе еще надо успеть в 17-й подъезд.

– А где мы находимся, раз уж я здесь? – глупо спросила я.

– Мы в помещении для курения 11 подъезда, если это так важно для тебя. А теперь кончай спрашивать глупости и займись, наконец, делом, – сказала она и ушла. Санитары исчезли вслед за ней.

Я осталась рожать одна в помещении для курения. Вокруг стояли больничные койки, тускло горели лампочки в нише, в коридоре было пусто и гулко. Боль внутри меня разрослась до вселенских масштабов и требовала совсем иного к себе отношения.

Кое-как я слезла с койки и встала на четвереньки. Мне стало чуть легче. Я начала выть и раскачиваться, словно волчица, лампы плясали перед моими глазами. Принимая во внимание то, что я даже не знала, кто так настойчиво рвется из меня наружу, положение принимало слишком отчаянный оборот. Я вдруг вспомнила совет, данный мне Хозяйкой, и поняла, что вряд ли когда-либо я попаду в худшую передрягу. Собрав остатки человеческого в себе, я набрала дрожащими от напряжения пальцам номер 8-4-1 на мертвом мобильнике и приложила его к уху.

Однако мне никто не ответил, хотя сразу вслед за длинными гудками я услышала оглушительный, многократно усиленный акустикой коридора тон. Скорее всего, это и был мой звонок, не услышать который мог только окончательно мертвый человек.

Но Хозяйка по-прежнему была жива, в чем я убедилась буквально через несколько секунд, когда она живьем очутилась возле меня – все в той же белой блузке и юбке до колен, со слегка сбившейся на бок прической.

– Ну что, милая? – панибратски ласково спросила она, глядя на меня, скрюченную на четвереньках, сверху вниз. – Несладко тебе приходится. А ведь я предупреждала – не ходи одна по абсолютно прямому коридору, наделаешь глупостей. Зачем-то полезла наверх, на крышу неба, и вот результат – ребенок, которого и нормальным-то не назовешь – одно слово, ангельский выблядок, – сказала она вдруг неожиданно резко и грубо. Ее лицо внезапно потемнело, и она стала медленно наклоняться ко мне. Я вспомнила, что в коридоре у нее нет и не может быть надо мной власти, но мы были в помещении для курения, и оно могло быть приравнено к офису. Ее глаза из пронзительно-синих стали темно-фиолетовыми, она явно трансформировалась во что-то гораздо более ужасное, чем я могла себе представить. В эту последнюю минуту, разрываемая болью пополам, я сделала единственное, что могла – громко закричала: на помощь!

И тут же прибежали санитары и врач. В мгновение ока они вытолкали Хозяйку как не имеющую права присутствовать на родах и запретили ей приближаться ко мне как сейчас, так и в течение 40 дней после родов, дабы, как выразилась врач, не травмировать мать и дитя. Засим они вновь пожелали мне удачной работы (не иначе, как они были англичанами) и удалились.

Я даже не стонала – мне казалась, что я полна огромным бревном, которое медленно, но верно, против воли и разума, прокладывает путь сквозь мое тело. Я потеряла счет времени, а потом и само оно утекло сквозь пальцы, и я не заметила, где оно закончилось.

Когда я открыла глаза, сквозь грязное стекло просачивался слабенький утренний свет. Я лежала на кровати, укрытая одеялом. Рядом со мной, обняв меня ручкой, мирно сопел ребенок лет 5-6, светловолосый и светлокожий, красивый, словно ангел, встреченный мной на крыше мира.

Я разом села на кровати. Это был мой ребенок, я его родила в эту ужасную ночь, а он вырос и стал большим. Нет, не стал, он становился. С каждой минутой его лицо менялось, как будто он взрослел на глазах. Теперь я видела, что это мальчик, самый прелестный мальчик, которого я когда-либо видела.

У меня в голове было пусто, словно после генеральной уборки. Единственная живая мысль, пронзившая меня минуту спустя, была гениальной и простой – я должна во что бы то ни стало выбраться из этого чертова коридора вместе с сыном, а уж потом я что-нибудь придумаю про то, откуда он свалился за два-то дня на мою голову.

Я прикоснулась к его нежной щечке, и он спросонья обвил руками мою шею и прижал к себе.

– Мама, как хорошо, что ты проснулась, а то я думал, что ты умерла. Ты лежала такая неподвижная и не дышала, когда санитары положили тебя на кровать. А потом я лег рядом с тобой и стал тебя гладить, и ты задышала, и я понял, что ты просто спишь.

– Cладкий мой, – сказал я, сама себе удивляясь, – нам пора идти. Здесь оставаться опасно, мы должны выйти из коридора на улицу и поехать домой. Мама очень устала, но мы отдохнем дома.

– Дом, – широко раскрыл глаза мой прекрасный сын, – а что это такое?

– Я потом тебе все объясню, малыш, а пока мы должны поторопиться, – ответила я, понимая, что в любую минуту здесь может появиться кто или что угодно, и крепко взяла его за руку. Он послушно вылез из кровати, но оказался абсолютно голым – таким, каким и появился на свет. Я наскоро замотала его в простыню и надела ему на ноги наволочку, разорвав ее сверху и снизу на манер юбки.

Мы пошли вперед по коридору, но он быстро устал, и я взяла его на руки. Вскоре он закрыл глазки и заснул, и хотя нести его с каждой минутой было все труднее и труднее, я не могла не любоваться этим чистым детским личиком, таким спокойным, таким безмятежным. Он напоминал мне Маленького принца из сказки, он и был принц – сына ангела и прекрасной земной женщины, подумалось мне. Только что это ангел тьмы говорил мне про то, здесь я мать Спасителя? Я просто мать, ускоренно выносившая и родившая ребенка, но он не должен жертвовать собой во имя спасения, да и кого тут спасать. По-моему, все, за исключением меня, довольны существованием в коридоре, давно приспособились к нему и не мечтают ни о чем другом.

Внезапно коридор так же прервался, как и в прошлый раз, но, толкнув, стеклянную дверь, я увидела лестницу, явно ведущую в подвал. Сердце мое дрогнуло и замерло, но мальчик, вырвавшись из моих рук, уже весело прыгал вниз. Иного выхода у меня не было.