Литературные пародии

Незабываемое

Повстречались мне в разные годы две чудных девицы,
мы ходили на танцы, а после на сеновал.
(Вячеслав Казакевич. “Кто назовёт меня братом?”)

Лет пять назад я был моложе
И приезжал в своё село.
И там с девицами, похоже,
Мне как и в городе везло.
На танцах все мне были рады,
И каждая, с кем танцевал,
Потом, наверное, в награду
Вела меня на сеновал.
Но вот попались две девицы
Настолько чудны, как в кино.
Одной я предложил жениться.
Она: “Я замужем давно”.
С другой была иная сцена.
“С тобою, – шепчет, – хоть куда”.
А я в ответ: “Мой друг бесценный,
Вот стану классиком – тогда”.

Эпохальное

Мы кратким дыханьем летучим
с эпохою обручены.
Она, к сожаленью, не лучше,
и, к счастью, не хуже, чем мы.
(Юрий Михайлик. “Однажды в сентябре”.)

Не лучше нас эпоха, к сожаленью.
Жить, сознавая это, всё трудней.
С тоской пишу свои стихотворенья
И счёт веду ползущей ленте дней.
Но, к счастью, и не хуже нас эпоха,
И этому я бесконечно рад.
К тому ж стихи пишу совсем неплохо
На первый и на тридцать первый взгляд.
Пишу о том, что обручён с эпохой,
Хоть невдомёк и это ей пока.
Я связан с ней летучим кратким вздохом,
Что подтверждает каждая строка.
Как критике теперь меня коснуться?
Ведь что мои стихи критиковать,
Что нагло на эпоху замахнуться –
Теперь одно и то же, так сказать.
Лишь пародист в гордыне непомерной
Меня порой рискует задевать.
Но это он от зависти, наверно,
А на завистников мне просто наплевать.

Рифмоносец

Когда из быта выйду я, весь в рифмах, как в судьбе,
я иногда завидую немного сам себе.
(Зиновий Вальшонок. “Полуденный поезд”.)

Весь в рифмах выхожу из быта,
Завидуя немного сам себе.
Душа моя о быт совсем избита –
Пора менять тропу в своей судьбе.
Что ж, я свободен. Прочь уйду от быта.
Теперь в воздушном замке стану жить,
И мне Пегас, людьми почти забытый,
Конечно, будет с радостью служить.
С собой не взял ни денег, ни романов:                В дороге рифмы стали тяжелее,
В воздушных замках это лишний хлам.              Но я тащу старательно их нить:
Я рифмами набил два чемодана,                        Чтоб крылья у Пегаса не слабели,
И связки рифм свисают по плечам.                     Его я стану рифмами кормить.

Приятные воспоминания

Полцелины уже исколесили.
Нам за выносливость положен приз!
Нас подвозили.
Что-то подносили.
А что – не помню.
Только не кумыс!
(Егор Полянский. “Антоновка”.)

На целине я жил как в сказке:
Такого, помню, не бывало дня,
Чтобы, узнав, что я – поэт Полянский,
Народ не вёл в шашлычную меня.
Однажды прочитать стихи меня просили,
Не помню, как владел казахским языком,
Но помню – пили, чем-то закусили,
А чем – не помню, но не шашлыком.
Потом мне целина нередко снилась:
Просторы, реки, дивный вкус ухи…
О той поездке что-то сочинилось.
А что – не помню. Только не стихи!

Радостные встречи

И я от прежнего себя
Без боли отрешусь
И, новым пёрышком скрипя,
В бумаге отражусь.
Вот так, хоть на подъём тяжёл,
В неведомую тьму
Я от себя опять ушёл…
К себе же самому.
(Борис Сиротин. “Живи, человек”.)

От себя я к себе ухожу,
На бумаге маршрут отражаю,
Сам с собою часами брожу,
Как никто сам себя обожаю.
Я без боли бросаю себя,
Чтоб сейчас же к себе устремиться.
Сам себя бесконечно любя,
Я себе посвящаю страницы.

Загадка века

Мой бермудский треугольник
Начинается с порога.
(Дмитрий Толстоба. “Жить на земле”.)

Нынче знает каждый школьник:
На Земле загадок много.
Мой Бермудский треугольник
Начинается с порога.
Утром, выйдя на работу,
Вовсе не стремлюсь я к тайнам.
У меня одна забота:
Как попасть в вагон трамвайный.
Все спешат начать трудиться,
Мчат из дому, выпив чаю.
Только радости на лицах
Что-то я не замечаю.
Кто нас и зачем морочит,
Остаётся жгучей тайной,
И никто понять не хочет,
Что всё это не случайно.
Может, опыты проводит
Чуждая Земле культура,
Может быть, нас за нос водят
Гуманоиды с Сатурна?
За рубеж за новым чудом
Улетел доцент знакомый.
Ну и пусть. Мои Бермуды
Начинаются за домом.

Только на танцы

Из состоянья пагубной печали
всего сподручней в радость перейти
посредством вальса!
В музыку отчалить…
Обнять объкт и ножками грести.
(Глеб Горбовский. “Видения на холмах”.)

Когда моя душа в плену печали,
То я, сложивши руки, не сижу:
Себя в костюм шикарный облачаю
И медленно из дома выхожу.
Затем решаю, что посредством вальса,
Пожалуй, лучше в радость перейти.
Причёску поправляю, модный галстук
И продолжаю ножками грести.
На танцплощадке множество “объектов”,
Царит сверканье пуговиц и глаз,
Но что-то вальса, вальса что-то нету,
Ах, боже мой, быстрее был бы вальс.
И наконец раздался долгожданный
Прелестный, мягкий, величавый звук.
Я приглашаю молодую даму –
И всё плывёт и кружится вокруг…
Теперь, читатель, буду я умнее,
Прогноз, конечно, делать не хочу,
Но только каждый вечер, как стемнеет,
На танцы я к “объектам” полечу.

Идут чёрные силы

Идут белые снеги…
(Евгений Евтушенко)

Идут чёрные силы
По России окрест…
Век от века России
Волочить тяжкий крест.
Сколько бед приносили
В этот мир силы зла!
Всех спасала Россия.
Лишь себя не спасла…
Идут чёрные силы,
Зло мешая с добром.
И дрожит от насилий
На Руси каждый дом.
Сколько праздных мечтаний,
Сколько тщетных надежд,
На вождей упований
И засилья невежд!
Мы живём, как подранки,
Вдаль по жизни скользя.
Я б уехал в загранку,
Да, наверно, нельзя.
Можно жить без усилий
На чужой стороне,
Но как жить без России,
Коль Россия во мне?
По России несётся
Чёрных сил хоровод.

Над Россией смеётся
Расплодившийся сброд.
Но как Феникс Россия
Вновь из пепла встаёт.
И взашей черносилье
Гонит русский народ.
Но ошибка лишает
Нас победы опять:
Снова жалость мешает
Нам врагов добивать.
Идут чёрные силы,
Слышишь, русский народ?
Зло нельзя бить вполсилы,
Зло само не уйдёт.
Идут чёрные силы…
Что же, нам не впервой.
Поднимайся, Россия,
Вновь на праведный бой!

 

На подходе к атеизму

Но ведь душа – не банька,
Не улей, не бисквит –
Она как Ванька-встанька,
Подняться норовит.
(Михаил Зайцев)

Моя душа – загадка,
Не улей, не бисквит,
Не школьная тетрадка,
Не сокол и не кит.
То вдруг уходит в пятки,
А то в небытие.
Моя душа – загадка.
А может, нет её?

Откровение

Сяду я на молчаливый камень
и окаменею, помолчу.
А затем – ногами и руками
оттолкнусь – и в небо улечу!
(Глеб Горбовский)

Если вдруг меня читать не станут,
Средь людей я жить не захочу.
Выйду я на берег океана,
Сяду на скалу и помолчу.
И решу: не чтите – и чёрт с вами,
Вам мои стихи не по плечу.
Обопрусь я о скалу руками,
Оттолкнусь – и в небо улечу.
И уже оттуда, наблюдая
За смешной людскою кутерьмой,
Я увижу, что меня читают,
И вернусь с победою домой.
И опять я, скромный небожитель,
Заживу как свой среди чужих.
Жизнь поэта, что ни говорите,
Это где-то в чём-то детектив.

Спаситель

Я заблудился в Подмосковье,
Устал кружить в честном лесу,
Встал в удобрение коровье,
И что-то чавкнуло: “Спасу”.
(Геннадий Касмынин)

Не пишется сегодня что-то,
И я подумал: как же быть?
Собрался, вышел за ворота,
Чтобы прогулку совершить.
Весь день провёл я в Подмосковье:
Ходил, стоял, сидел на пне.
Встал в удобрение коровье –
И Муза подошла ко мне.
Придя домой, себе не верил –
На целый сборник сочинил.
А вскоре вдруг открылись двери –
Мой друг-редактор заскочил.
И первым делом мне: “Помойся…”
Прочёл, что я писал в лесу,
И говорит: “Не беспокойся.
Неси в издательство – спасу”.

Он и я

Я люблю надвинуть креном
Козырёк на правый глаз.
Я люблю окрошкой с хреном
Заправлять российский квас.
(Владимир Костров)

Он не любил, когда плевали в душу,
И потому безвременно ушёл.
Он песней мог мещанский мир разрушить,
И это знали очень хорошо.
Его при жизни всячески кололи
Бездарности, которых пруд пруди.
Я не хочу себе подобной роли
И нелюбовь свою держу в груди.
Что не люблю, про то никто не знает,
Зато известно всем, что любо мне:
К окрошке с хреном я любовь питаю,
Российский квас по вкусу мне вполне.
Люблю я козырёк на глаз надвинуть
И средь толпы таинственно бродить.
Порой люблю в свои стихи подкинуть
Намёк на то, что я умею жить.

Моё открытие

Пока мы тщетно бьёмся над разгадкой,
поймать не в силах истины момент,
дельфины изучают нас украдкой
и, может, ставят свой эксперимент.
(Зиновий Вальшонок)

Дельфины в море, люди на земле –
Веками нас природа разделяла.
И вдруг однажды стало ясно мне,
Что этого для разделенья мало.
Уж люди лезут покорять моря,
Дельфины тут и там людей спасают,
И это всё, поверьте мне, не зря,
Идея здесь заложена простая:
Идёт вовсю чужой эксперимент,
Хоть деньги платим мы своим учёным.
Ведь это нас, купив на то патент,
Дельфины изучают увлечённо.
Мы – темы анекдотов и стихов,
И, несомненно, темы диссертаций,
Возможно, мы для них род чудаков,
Что вечно лезут в океан купаться.
Для них мы – звери в клетке голубой,
И, если слишком глубоко ныряем,
Хихикают дельфины меж собой,
Обратно нас на землю выдворяя.
Быть может, прочитав стихи мои,
Они поймут, что мы их разгадали,
И скроются от жителей земли
Куда-нибудь в неведомые дали.

Счастливая жизнь

А теперь в довольствии и праздности
Я живу с собой наедине.
(Василий Макеев)

Жил в общежитии, в гостинице, в палатке.
Теперь живу с собой наедине.
С меня, как говорится, взятки гладки,
Поскольку всем доволен я вполне.
С собой наедине живётся дружно.
Я сам себе прощаю все грехи
И сам себе, когда бывает нужно,
Читаю сочинённые стихи.

Бескрылый монолог

И рассвету улыбнусь по-детски,
И почую, как, в простор маня,
Что-то шевельнётся молодецки
Там, где были крылья у меня.
(Александр Ананко)

Больше не летаю: повзрослел,
Завязал с небесным пилотажем.
На земле по горло стало дел,
Так как я теперь поэт со стажем.
Там, где были крылья у меня,
Нинче шевеленья молодецкие.
Но я, все полёты отменя,
Отмету и игры эти детские.
И почую трептной душой:
Шевеленья от меня откатят.
Ну и пусть. Летать-то хорошо,
Но за это гонорар не платят.

Благодетель

Среди коряг, деревьев и колдобин,
Поймав букаху на листке в лесу,
Я, великану доброму подобен,
Торжественно в руке её несу.
(Виктор Максимов)

Я – благодетель тех, кто сердцу мил.
Тружусь я безвозмездно и упорно.
И если я кому не угодил,
То этот человек, бесспорно, вздорный.
Но люди – несознательный народ:
Их к счастью тащишь, а они – кусаться.
Иной тебя тираном обзовёт,
Бывает так, что даже лезут драться.
А я на них не обижаюсь, нет:
Пожалуйста, пускай живут, как знают.
Они ещё хлебнут свои семь бед
И, без меня оставшись, зарыдают.
Иду в природу отдохнуть душой.
Здесь всё разумно, чётко, гармонично.
Устроен мир довольно хорошо,
Как будто всем руководил я лично.
Поймав букаху где-нибудь в лесу,
Я на руке, подобно Гулливеру,
Торжественно домой её несу,
Чтоб счастья её отсыпать полной мерой.
Пускай живёт в коробке за стеклом,
А я ей буду сыпать вкусных крошек.
И ежедневно убеждаться в том,
Какой я бескорыстный и хороший.

Тоска о прошлом

И не сказать,
Что нету прежних сил,
Но тяжело
От горечи отметин…
Когда-то я
По воздуху ходил,
Когда-то я
И вправду был бессмертен.
(Юрий Дудин)

Когда-то я
И вправду был бессмертен.
Но эта должность
Выборною стала.
И вот приговорён я
Кем-то к смерти
Нехваткою
Единственного балла.
И не сказать,
Что нету прежних сил.
Но я надломлен
Завистью людскою.
Когда-то речи
Сам произносил,
Теперь чужие
Слушаю с тоскою.
Ходил по воздуху я
В прежние года.
Как мелки с высоты
Людские лица!
И мысли я не допускал тогда,
Что сам в пыли
Я стану копошиться.
И вот теперь
Я стал одним из них.
Как тяжко
Сознавать своё паденье.
И я вливаю
Эту тяжесть в стих,
Чтоб лёгкость ощутить
Хоть на мгновенье.

Тяжёлый бой

Я с собой
                вступаю в бой,
Чтобы стать
                самим собой.
(Дмитрий Смирнов)

Трудно стать самим собой,
Когда сам не хочешь это.
Сам с собой вступаю в бой
Я за звание поэта.
Бой жесток. Себя схватив
И сбив с ног одним ударом,
Убеждаюсь, отступив:
Это не прошло мне даром.
Нет ребра, разбита грудь,
Плохо вижу левым глазом.
Помогите кто-нибудь,
Мне с собой покончить разом.

К вопросу о цензуре

Жесток и мнителен, как Цезарь,
не первый день, не первый год
во мне живёт незримый цензор
и строки лучшие сечёт.
(Зиновий Вальшонок)

Незримый цензор обнаглел:
Во мне живёт он без прописки,
И ставит гласности предел;
И строки лучшие в огрызки
Он превращает много лет.
А я пред ним совсем бессилен:
Ведь я, как и любой поэт,
Противник всяческих насилий.
Вот почему мои стихи
Критиковать вы не спешите.
Там вовсе не мои грехи –
Претензии в цензуру шлите.

Нелёгкая жизнь

Эх, как ангел ношусь в поднебесье
и кричу сам себе: отзовись!
(Виталий Мухин)

Видно, что-то сломалось во мне:
Всё наскучило, что одобрял,
Я не в силах стал жить на Земле,
Где давно сам себя потерял.
Жребий брошен. Я в небо взлетел,
Где пока ещё нет толкотни,
Нет никчёмных плодящихся дел,
И текут в размышлениях дни.
Но и здесь я себя не нашёл,
И одна только мысль на уме:
Ведь Христос с неба к людям сошёл –
Может, нужно спуститься и мне?
И, не в силах решенье принять,
Я кричу сам себе: отзовись!
Но меня тоже можно понять:
Отзовёшься – и вновь не та жизнь.
И ношусь я как ангел в ночи,
Продолжая потерю ловить.
Только, видно, кричи – не кричи,
Невозможно судьбу изменить.