Ныкалка, или Как я был миллионером

Я соскочил на землю с камня-трибуны, и мы с Илмаренком крепко-накрепко пожали друг другу руки, – я даже чуть не взвизгнул от жестких тисков его коротких и сильных пальцев. Он всегда очень крепко, основательно здоровался, словно резиновый эспандер для накачки мышц давил, – но тут…, тут, даже, с каким-то подвохом, сильней обычного, с перетиркой костяшек на моей кисти, с хитровато-значительным взглядом из подлобья…

– Ладно, Илмари! Извини и не держи зла, – я попытался улыбнуться. И мы – как взрослые! – левыми руками слегка друг друга по плечам похлопали, – мол, все нормально! Разобрались! Зарастет – забудется. Нет и повода для давней ссоры…

Тут все наши шанхайские пацаны обступили нас и с радостью обхлопали нас по спинам и плечам, мол, слава Богу! Все нормально, пацаны! Помирились, ребята! Помирились Борька с Илмаренком! Разобрались…

Да… Помирились. Кажется.

Разобраться-то, разобрались… Заросло, но не забылось.

Что-то холодное и тусклое все равно застряло между нами навсегда.

Как незримая прозрачная стена: стекло – не стекло, вата – не вата. И не ущипнуть это нечто, не отодвинуть, и на ощупь его как бы нет! Но есть какая-то перегородка. Стоит чужая и незримая, и никуда от неё не денешься… Дистанция.

Мы, как и прежде, вместе ходили с Илмаренком в школу, вместе возвращались после уроков домой. Вместе играли с мальчиками на улице, – но как-то реже, и игры стали другими. И, случалось, – если я утром замешкаю, то Илмари не дожидался меня, как прежде, у нас на крыльце, чтоб вдвоем вприпрыжку и наперегонки бежать к первому звонку. Да и я не караулил его, как бывало раньше, на крыльце школы, когда он задерживался в классе, чтоб именно вдвоем домой возвращаться.

Дядя Пекка, Илмаренкин отец, наконец-таки достроил свой дом, переселился из барака всем семейством.

Даже его старшая одинокая сестра Сусанна Матвеевна Лесонен переехала к нему из Бесовца и стала жить в их доме в своей отдельной чердачной комнатенке. К ней на чердак был пристроен отдельный вход, а посередине комнаты с невысокими потолками – рукой достать можно! – стояла печка на две конфорки. Сусанна Матвеевна была высокой, костлявой старухой, с темным, каким-то словно ошпаренным лицом. Рассказывали, что это у неё от работы на известковых печах досталось, мол, когда приходилось вручную обжигать негашеную известь во время войны, в Сибири, многие ссыльные такие ожоги заработали. Сусанну Матвеевну как-то язык не поворачивался «теткой Сусанной» называть, её все на нашей улице и в соседских бараках звали только по имени-отчеству. Она мало с кем разговаривала, – только здоровалась и степенно склоняла голову. Очень она любила вязать из шерсти и цветных ниток. Целыми днями Сусанна Матвеевна сидела у себя в светелке и вязала, вязала, – и рукавицы, и свитера и шапочки лыжные. Свитера, шарфы и шапочки она вязала на «заказ», я сам носил её свитер лет пять, пока окончательно не вырос из него, уж очень удобный и теплый свитер у Сусанны Матвеевны получился…

Постепенно, с годами, Пекка Матвеевич засадил свой участок в четыре сотки кустами крыжовника, смородины и яблонями, – в этом ему мой папа помогал.

Мой отец сам очень любил ковыряться в земле на наших четырех сотках, книжки по садоводству собирал, умел делать прививки на яблонях и вишнях и разбирался в северных сортах плодовых деревьев. Особенно холил он свой огород: четыре грядки и два парника. Редиска, свекла, укроп, репа, помидоры и огурцы, – все у нас было своё, а не с рынка. Отец исхитрялся по два три урожая за один сезон с одной и той же грядки собирать. Все посадки у него шли по четкому календарному графику…

– Ты представляешь, Пекка! При Николае Кровавом рабочим Александровского завода по двадцать соток под дом и огород давали! – бурчал отец себе под нос, сидя на корточках и прореживая свежую поросль редиски на грядке. – Да еще по два гектара на семью под пожни, за городом. Чтоб рабочие на себя сено косили, коров держали, ребят своих молоком поили. А наша родная советская власть – четыре сотки фронтовику выделила. Тьфу! Наградили, называется… За пролитую кровь, за раны фронтовые. Отблагодарили, называется… Курице негде высраться… Тьфу! «Землю – крестьянам, фабрики – рабочим!» Тьфу! Курице негде …

– Ты прав, Николай. Тут ты прав. Кур негде держать. Какие уж там коровы? – соглашался с ним Пекка Матвеевич, поджидая свежей редиски на закуску.

Потом дядя Пека поставил у себя на участке баню, и мы часто парились вчетвером: Илмаренок, я и наши отцы. Мы с Илмаренком вдвоем воду в молочных бидонах возили и на пару дрова кололи, а дядя Пекка банную печь топил и за каменкой следил. Париться в хорошей компании в двадцать раз здоровей и веселей, чем в самой дорогой сауне и в одиночку!

Наши отцы по-настоящему сдружились и летними вечерами подолгу сидели вдвоем, – то у нас в саду под яблонями, то у дяди Пеки возле баньки на пеньках. Все рассуждали о чем-то, неспешно и обстоятельно выслушивая друг друга…

Илмаренок увлекся железяками и все свое свободное время чинил какие-то старые велосипеды, сотворял и сколачивал разные самокатные тележки на подшипниках вместо колес. По случаю, он достал себе старинный немецкий мопед-тарахтелку без глушителя, чинил его почти каждый день и до темноты скакал на нем по камням и кочкам на пустыре, в заброшенном карьере за окраиной Шанхая.

Подросшая шанхайская малышня ходила за Илмарем стайкой и восхищенно выпытывала: – «А это как называется?» «А что эта штуковина делает?» «А куда этот винтик надо вкрутить?»

Меня Илмаренкины железяки не привлекали, но подшучивать над его вечно замызганным, в солидоле и машинном масле, носом, я не подшучивал.

Зачем? Обидеться может.

У меня, ведь, тоже были свои увлечения, которые Илмарю до лампочки…

На выпускном вечере после восьмого класса все уже знали своё будущее: кто пойдет в речное училище на механика, кто в строительный техникум на прораба, кто в десятилетку, чтоб потом в университет можно было поступать. Разбегались наши пути-дороги. Всем было немного грустно. Потом вдруг кто-то вспомнил, как когда-то, давно-давно, после пятого класса мы всей оравой несколько лет ожесточенно рубились в пивнухи… И все пацаны с гоготом, перебивая друг друга, друг дружке рассказывали, как Борька неожиданно разбогател, настоящим миллионером стал и однажды чуть было не поссорился из-за этих крышек с Илмаренком…