Принцип равновесия, или Дубль два

 

 

 

Присев на стул рядом с гардеробом, Павел переобулся, засунул стоптанные домашние тапочки в портфель между двумя объёмистыми пачками перфокарт, оделся, надвинул на лоб шапку и вышел на улицу. Резкий январский ветер пробрался под пальто, кинув в лицо мокрые хлопья вперемешку с дождём.

Трамваем он добрался до института, который встретил его известием о временном отключении электроэнергии и переносе запланированного для Павла машинного времени с вечера на ночь.

Послонявшись по коридорам, перекинувшись несколькими словами с приятелями, Павел отправился домой, надеясь подремать перед ночным бдением в вычислительном центре.

 

Войдя в прихожую, он споткнулся о стоявшую на полу сумку, в дверях комнаты появилась одетая в пальто Вера, в руках она держала стопку сложенной одежды:

– Ты!? – на лице её удивление сменилось смятением.

– А ты что здесь? – не менее удивлённо спросил Павел.

Вера первой пришла в себя от неожиданности встречи:

– Ну, раз уж так получилось, давай поговорим, – вздохнула она, бросила одежду на сумку, прошла на кухню, сняла вязаную шапочку и присела на табуретку у подоконника.

Павел последовал за ней и остановился в дверях, прислонившись к дверному косяку.

– Я ухожу, – не поднимая глаз, сказала Вера, стряхивая со стола несуществующие крошки.

– Ты…

– Я ухожу от тебя, – решительно продолжала Вера, как будто боясь не сказать того, что должна была сказать, не давая себя перебивать. – Я ухожу совсем. По-другому быть не может! Я это окончательно решила! Ох, Пашенька… – она вдруг замолчала, опустила плечи и тихо заплакала.

 

Павел сделал шаг вперёд, опустился на табуретку и взял в ладони Верину руку:

– Как же так? – тихо спросил он.

– Так получилось.

– Кто он?

– Фёдор.

– Федька!? Как же так?

– Так получилось.

– Давно?

– Да. Пашенька, мне и тебя… Я и тебя… Не могу я…. Не могла я разорваться, с тобой мы так давно, что кажется, что всегда. Мне кажется, я вас обоих люблю, по-разному, но обоих, душа разрывается. Такие это муки были! Но теперь уже так нельзя.

– Что?

– У нас с… У меня будет ребёнок, – она решилась поднять голову и посмотрела на бледного Павла, упёршегося невидящим взглядом в узор клеёнки. – А это решило всё.

– Понятно, – медленно промолвил Павел. – Мне уже не тягаться.

– Не надо так! Паша, прости, но я не могу по-другому. Ты же знаешь, для меня это единственный выход, я не смогу отказаться от этого.

– Да. – Сколько лет он обследовался, лечился, но всё напрасно, не суждено его маме стать бабушкой, сколько бы она об этом ни молила того, который то ли есть, то ли нет.

 

– Не упрятал ты меня, – опять вздохнула Вера. – Разве же могла я представить, что такое случится? Это было немыслимо для меня, вся жизнь – это ты. Сколько помню, всегда ты был.

Это было похоже на действительность. Росли они на одной улице, но в разных дворах, ходили в один детский садик, а вот Фёдор ходил в другой, хотя и жил с Павлом в соседних квартирах. В школе же было все наоборот: Павел и Фёдор сидели за одной партой, а Веру родители (мама – библиотекарша, папа – водитель трамвая) чудом пристроили в школу с «языковым уклоном», и, казалось бы, знакомству на этом и закончиться бы, ан нет. Решили Пашины родители, что необходимо их сыну, профессорскому ребёнку, знать иностранный язык, и стали водить его в кружок, в котором рядом с ним опять оказалась Вера. Кружок этот продолжался вплоть до десятого класса, и, если первые годы к концу занятий за Верой и Павлом приходили мамы и разводили их по разным улицам, то ближе к середине школьной поры они стали ходить домой самостоятельно. И как-то естественным образом получилось, что Павел сначала провожал Веру, а потом уже бежал домой. И в этом не было ничего особенного – они дружили с детского садика и ничего более, им было, о чём поговорить, они вообще привыкли к обществу друг друга, понимали друг друга с полуслова, имели длительные (соизмеримые с длительностью их жизни) совместные воспоминания.

Павел никогда не смог бы сказать, в какой момент их отношения изменились и переросли во что-то большее, чем беседы и прогулки, когда сердце начало сбиваться с ритма при встречах, когда начали томительно тянуться часы разлук. Но это произошло

И тогда он начал суеверно прятать Веру от друзей и знакомых, она не знала никого из его друзей, потому что в детстве это было невозможно из-за того, что жили они в разных дворах и им не позволялось самостоятельно пересекать проезжие части улиц, а позже уже сам Павел избегал появляться с Верой в компаниях своих товарищей.

Постепенно, на протяжении долгих лет, развивающиеся отношения не привели к бурной страсти, были ровными, спокойными, лишёнными ссор и вспышек, но были наполнены нежностью и неминуемо привели к свадьбе и годам совместной жизни. Даже было трудно определить, кем они, Павел и Вера, были больше: любовниками или братом и сестрой?

 

И вот всему этому пришёл конец.

Павел не мог себе представить, как же они будут отдельно. Разве это возможно? Нет, он даже не был зол на Веру за измену, он просто не мог осознать, что сейчас она выйдет из квартиры и больше в ней не появится, что не с кем будет ему говорить, некого будет выслушивать, не с кем будет обсуждать происходящие события, и это не то чтобы его пугало, а просто не поддавалось осознанию.

– Как же Федька мог!? – вдруг нашёл он вопрос, который, как казалось, можно обсудить и как бы отвлечься от основного: а что же дальше? Как теперь жить?

– Пашенька, он не виноват, так получилось, нас как будто захлестнуло что-то…

 

Это «что-то», видимо, и было тем самым, что так и не появилось в их отношениях, развивавшихся долго, мирно и предрешённо. Это «что-то», видимо, и является тем, что заставляет человека так решительно ломать ход жизни себе и другим. Это «что-то» способно заставить человека начать всё сначала, броситься из спокойного течения в бурный поток, даже не задумываясь о последствиях и ранах, наносимых близким, понимая, что упусти он сейчас это «что-то» – и уже никогда не простит себе этого, будет всю оставшуюся жизнь маяться мыслью об упущенном и не сможет заглушить эти мысли, уверяя себя, что жертва принесена на алтарь долга и заботы о ближних.

Она решительно встала, поняв, что, промедлив ещё немного, уже не сможет уйти, так всё было привычно, спокойно, определённо и предсказуемо.