День рождения

На чтение потребуется 1 час | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за март 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Он проснулся от жажды. Сухая, колючая лапа близкой, бескрайней пустыни схватила худенькое тело подростка и больше не отпускала. Пить! Вот главная мысль, весь обезвоживающийся организм просил воды. Просто воды, ведь это такая малость. Оказывается, для жизни надо совсем немного – воды. Не надо ни деликатесов, ни красивой новой одежды, ни интересных книжек, ни заслуг перед старшими, ни высокого статуса среди сверстников, ничего. Для жизни достаточно всего лишь воды.

Вспомнилось прошлое воскресенье, когда отец принёс огромную, спелую и душистую дыню. Как большим широким ножом они разрезали её шершавое продолговатое тело, как сладкий, ароматный сок тёк с ножа, а жёлтая мякоть надреза была покрыта капельками выделяющейся влаги. Влага, дыня, вода, пить. Пить!

А ещё были арбузы, виноград, сочные персики и прозрачные от спелости и сока абрикосы, черешня. А ещё мама иногда варила компот из сухофруктов. Хоть бы немного сейчас, хоть один, самый маленький, даже неспелый арбузик. Они с ребятами ходили этим летом по улицам и, увидев на земле упавший от спелости абрикос, давили босыми ногами его мягкое сочное тело и брали лишь косточку. А ещё Славка однажды забыл выключить воду на школьном огороде и вода, залив грядки, потекла по дорожкам, а пожилой сторож, дед Мурад, надрал ему уши за неуважение к воде. Пить!

А ещё стало как-то тяжело дышать. И жажда тут ни при чём: тяжёлый запах, ощущаемый всё сильнее, проникал в лёгкие всё глубже. Просто смрад, нечем дышать, но некуда деться. Вспомнилась дырка в бетонной глыбе справа – когда измерял, нащупал, – наверно, оттуда идёт воздух вместе с этим зловонием. Слава, насколько позволяла высота его убежища, сел, нашёл отверстие и просунул туда правую руку. Почти до плеча получилось, пальцы нащупали какую-то тряпку. А ну, потянем её. Материал затрещал, но мальчик продолжал тянуть. Ухваченный край оторвался и вытащился довольно большой кусок. Разложив и прощупав ткань, Славка понял, что это рабочая куртка отца, которая всегда висела на стене подвала, большая её часть, остальное было зажато и оторвалось. Ну и ладно, материала достаточно, чтобы укутать нос и рот, тем самым ослабив ощущения от невыносимой вони, которой приходится дышать. Надо вообще всю голову обмотать. Ну вот, уже легче, сейчас можно спокойней дожидаться конца. Пить!

Теперь совсем не хочется ничего измерять: какая разница, в какой могиле умирать? Можно просто лежать и ждать неизбежного конца. Слышны звуки сверху, очень тихие, неясные. Гораздо лучше слышно, как бьётся собственное сердце, как стучит пульсирующая где-то в ушах кровь. Уже понятно, что там наверху происходит. Враги сбросили атомную бомбу, уничтожили, просто сожгли весь город. Погибли все. На уроках Гражданской обороны хорошо объясняли про последствия ядерной войны. Теперь американские войска пришли добивать раненых, случайно укрытых, как Славка, в каких-нибудь подвалах и убежищах. Значит, надо лежать тихо, чтобы не попасть в руки врага. Лучше умереть здесь от жажды, чем от издевательств проклятых американцев. Наверняка мучить будут, а пить всё равно не дадут. А может, удастся их обмануть, пообещать рассказать все, что знаешь, но за это потребовать воды? Напиться перед смертью, ничего им не сказать и погибнуть героем. Если найдут, то так и сделаем. Пить!

Вспомнилась мама. Мама это всё. Её глаза, её руки, её голос, её молчание. Она вообще была весьма молчалива и малообщительна. С недавних пор, с год, наверное, Славке стало интересно, почему два таких разных, можно сказать, противоположных человека, как мама и отец, живут вместе. Ведь молчунья-мама общалась исключительно по делу, должна быть веская причина, чтобы она рот раскрыла. Только со своим сыном часами общалась, а с остальными – лишь вопрос-ответ. И это имея такого много общительного мужа, как Славкин отец. Отец мог сутками трепаться о чём угодно и с кем угодно, лишь бы говорить. Говорил и вообще что-либо делал он очень громко. Иногда было просто удивительно, что от одного человека может быть столько шума. Даже когда спал, шумел на весь дом своим заливистым храпом. А у мамы всё было ровно наоборот: слова не вытянешь, гостей избегает, обществом тяготится и, Славка это заметил, быстро устаёт в присутствии говорливого и шумного мужа, Славкиного отца. Странно всё это, такие разные, а живут вместе. Жили. Сейчас их уже нет, Славка остался один, скоро и ему конец. Всё слышнее звуки сверху, значит, его всё же найдут, значит, враги убьют и последнего Белова. Может, всё-таки дадут попить перед смертью? Пить!

Опять мама, её глаза, её тихий, всегда спокойный, но уверенный голос. Её рассказы про не только завоевателя и душегуба, но и талантливого правителя Наполеона Бонапарта. Про часовщика и писателя, дипломата и финансиста Бомарше, про яркую, но душевнобольную д'Арк, про пламенного революционера и патологического убийцу Робеспьера. Про бесчинства толпы парижских коммунаров и завораживающее великолепие Версальских дворцов. Мама говорила о том же, что и учебник истории в параграфах о Франции, но по-другому. Она была преподавателем французского языка, но работала в больничной прачечной. Оно и понятно, кому сейчас нужен французский, нынче французы на свалке истории, немцам сразу сдались, под американцев тоже сразу прогнулись, а вся их колониальная империя трещит по всем швам и рушится. «Все закономерно учат немецкий и английский, а знаток французского гробится в прачечной». Так мама говорила, как жаль её, как жаль. Ведь она самый лучший человек на земле. Ведь Славка так её любит, и так сожалеет, что совсем не ценил её, свою маму. Он даже никогда не говорил маме, что любит её, никогда, ведь она мама, что говорить-то, и так понятно. Если бы они сейчас встретились, то Славка говорил бы ей только одну фразу: «Мама, я тебя очень люблю», он повторил бы это тысячу раз, миллион. Мама это всё. Но, только потеряв её, понимаешь о том в полной мере. Как жаль, что не удалось вовремя, при жизни сказать маме, как ты её любишь. Как жаль, что совсем нет воды. Пить!

Наверху продолжают копошиться враги, уже слышны их голоса, всё тот же непроницаемый мрак и удушливый запах, едва сдерживаемый обрывками отцовской куртки. Наверное, уже, сволочи, добрались до него, погибшего, злорадствуют над убитым Славкиным отцом, капитаном милиции. Живым бы он в руки врага ни за что не сдался, это точно. Уж по части службы и патриотизма Белов старший был железным и несгибаемым. Да, да, именно таким. Именно так отец и говорил: «Помни, Слава, что я назвал тебя в честь нашего железного и несгибаемого наркома, товарища Молотова Вячеслава Ивановича». Слава, правда, помнил также, что, когда был ещё совсем маленьким, то у отца друг был, тоже Слава звали, тоже в милиции работал. Дядя Слава остался в воспоминаниях очень большим и добрым, но он оказался врагом народа и потому исчез сразу и навсегда, и из гостей Беловых, и из упоминаний родителей о нём. Славка как-то чувствовал, что спрашивать о нём нельзя, и не спрашивал, именовался в честь Молотова Вячеславом. Отец был строг, непреклонен во всём, что касалось его службы, маминой работы, Славкиной учёбы, линии партии и правительства и передовицы в газете «Правда». Офицер милиции это строго.

Но, дома, в отношениях с женой и сыном, Николай Захарович заметно мягчел. Иногда баловал сына деньгами, а иногда удалялся с мамой в подвал на часок, и Славка даже догадывался, зачем. Уже лет, наверное, пять, как Славка знал обо всём, зачем взрослые уединяются иногда, и что его самого вовсе не аист в капусте нашёл, а вот именно так зачали. Гадко, неприятно, но во взрослой жизни всё по-другому, не как у детей, хотя сами дети из таких же неприятных гадостей и получаются. Вроде всё понятно, закономерно, но каждый раз коробило, что мама спокойно соглашалась идти с отцом в этот проклятый подвал-мастерскую якобы помочь отцу прибраться. Что ж, значит, так надо, значит, для взрослых это необходимо. Но всё равно неприятно. Вот когда Славка станет взрослым… Нет, уже не станет, он умрёт от жажды. Пить!

Шумят всё громче, но по-прежнему мрак, значит, ещё далеко до плена. Да и пусть, голова всё равно замотана отцовской курткой, ничего не будет видно, пусть так стреляют. А куртка ещё хранит запах отцовского пота. Когда-то он был неприятен, а сейчас помогает перебить общий смрад. Всё-таки отец любил сына, пусть и по-своему, совсем не как мама, но заботился о нём. С отцом было трудно, суетно, он был говорлив, шумен, надоедлив, нуден, но он был отцом, папой. Его пусть и суетливую заботу Славка тоже не ценил, совсем не ценил, обижался на него, врал, изворачивался, иногда вообще старался скрыться от отца. Только сейчас, одолеваемый жаждой, в двух шагах от смерти, Славка понял, насколько ему дорог отец, именно такой, какой есть, неисправимый, суетливо-шумный и надоедливый, родной и бесконечно любимый папа. Что ж такое, почему же Славка совсем не ценил того, что у него было, не говорил маме «люблю» и «спасибо», а отцу, нет, папе – «спасибо» и «люблю», почему? Почему человеку надо всё потерять, чтобы ощутить ценность того, что имел? Почему надо попасть в могилу, потерять надежду на спасение и только тогда осознать все свои ошибки и грехи, увидеть и понять, насколько гадко и подло ты жил, почему? Почему Славка не ценил родителей, обижал слабых, врал, ленился, подличал и трусил? Как обидно, что уже ничего нельзя исправить. Ничего. Как жаль, что папа уже не принесёт дыню и не накормит сына сочной, душистой мякотью продолговатого плода. Пить!

 

Долго ещё Славкины мысли блуждали в воспоминаниях, досадах и угрызениях совести, пока не остановились на одном – пить! Потом была какая-то апатия ко всему, голову и все мысли заволокло туманом. Не то явь, не то сон, не то бред, не то мысли свои, не то чужие, бессвязные обрывки, куски и обломки. Очень много всего, бесконечно много.

Потоки воды в бане, отец трёт ему спину и поливает из ковшика, а Славка глотает мыльную воду и пьёт, пьёт, а закусывает всё той же дыней. А школьный сторож дед Мурад поливает Славку из шланга и приговаривает: «вода, вода». Немченко с трудовиком Симоняном протягивают Славке кривую ножовку, но не отдают, а начинают пилить ему ноги. Чесаться ноги стали, зудеть, всё тело болит, правый бок колет, сердце стучит с надрывом, в ушах молотками отбивается какой-то такт. Кто-то что-то ворочает над головой, говорит. Всё это уже ни к чему. Зачем все эти движения, оставьте Славку в покое, у него лишь чешутся икры ног и стучит в ушах. Охота покоя, тишины и темноты, не мешайте. Вот уже и мама протягивает ему свои руки, зовёт: «пойдём, я напою тебя». Слава тянется к ней, идёт, сейчас он, наконец, напьётся, и у него перестанет болеть и чесаться, всё и сразу. И уже видно свет, надо туда, к свету, наверх. Но мама кричит вдруг: «Ко мне, все ко мне, здесь и правда живой!», и вскоре чьи-то цепкие руки тянут Славу, но не вверх, а вниз, не пускают к маме, к свету.

Боль, глаза, свет, невозможная боль от света! Отдайте укрывавшую голову тряпку, отдайте, без неё так больно, невозможно больно светит! А Славку всё тянут и тянут, но уже, кажется, наверх, полно голосов, полно, говорят по-русски. Ну, наконец-то, глаза накрывают влажной тканью, глаза уже не болят. Неужели у них есть вода? Пить! И вода тонкой струйкой вливается в рот. Вода! Ещё, ещё, но струйка прерывается, а один из голосов говорит: «Правильно, всё правильно, его сейчас надо постепенно отпаивать, а то сердце остановится. Старик дело знает, молодец, ата, давай, неси его к машине, там ещё напоим, шутка ли – пятые сутки без воды, теперь главное, постепенность. Хлопцы, помогайте ему, держите, чтобы не споткнулся». Его несут, на руках несут, как маленького. Капельки воды стекают с влажной, укрывающей глаза тряпки, текут по щекам. Пить, ещё пить! Хочется закричать, но из пересохшего рта вырывается лишь слабый стон.

Вот опять дают воду, ещё, ещё. Жизнь возвращается. И никакие это не американцы, все говорят только по-русски. И спадает мокрая тряпица с глаз, но уже не больно, сильно прищурившись, можно понемногу осмотреться. Полно людей вокруг, все укутаны в странные костюмы, все в каких-то намордниках. Вскоре и на Славку одевают такой же, и удушливый смрад почти не чувствуется. Опять немного воды, но не много, а хочется ещё и ещё.

Славку сняли с рук и посадили на какой-то большой и мягкий мешок. Можно осмотреться. Он сидит на мешке, рядом грузовик, десятки людей вокруг, все оживлены и смотрят на него, на Славку. А рядом стоит одетый в лохмотья старик и гладит его по голове. Вдруг Славка в просвете между людьми увидел одиноко стоящее дерево, чем-то знакомое дерево. Это айва, развесистая айва из их двора. Но теперь она стоит не во дворе, а среди огромных куч мусора и обломков. Это как же?

– С днём рождения, парень. – Кто-то, такой же, как и все, укутанный трогает Славу за плечо. – Цел, ничего не болит?

Славка отрицательно помотал головой, а его собеседник стал отдавать приказы окружающим:

– Хватит глазеть, продолжаем работу, пусть мальчонка в себя придёт, расходитесь. Осталось два дня, надо всё успеть. Потом будем готовить улицу Свободы к ноябрьской демонстрации. Работаем!

– Весь ты братец в пыли этой проклятой, белый совсем, давай-ка хоть башку да мордаху тебе отмоем, – сказал командир, уже обращаясь к Славке.

Мыли, вернее, поливали водой из большой канистры, сняли с мальчика дыхательный намордник и поливали. Вдвоём, командир лил, а старик опять держал мальчика на руках. Но волосы так и остались белыми. Командир приспустил со Славки штаны. Увидев и там пушок всё того же белого цвета, прошедший четыре года войны и половину Европы лейтенант вздохнул горестно:

– Да, миленький, натерпелся ты в этом подземелье. Совсем седой в таком-то возрасте!

Но Славке это было всё равно, он наслаждался водой и жизнью.

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за март 2015 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение марта 2015 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.