HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Олег Сидько

Черниговские зарисовки

Обсудить

Сборник рассказов

 

Купить в журнале за февраль 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2016 года

 

На чтение потребуется 1 час | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 28.02.2016
Оглавление

4. Факт биографии
5. А снег идёт


А снег идёт


 

 

 

Сильный, резкий ветер дул мне в лицо. Если бы он дул мне в спину, было бы не так неприятно, но он дул прямо в лицо, и лицо это было моё. Он дул, конечно, и в другие лица, и мне было их тоже жаль, но не так сильно, как своё – у моего лица слезились глаза, а нос моего лица был заложен. Короче говоря, хотелось быстрее добраться домой.

Проносились машины, тускло горели фонари; магазины и магазинчики проглатывали и выплёвывали людей. Всё обычно, буднично, по-зимнему неуютно. Дом был уже рядом, и я решил зайти в магазин, ибо знал, что и холодильник пуст и хлебница пуста.

Визуально знакомая кассирша была на своём месте, я счёл это добрым знаком. Она была очень красива, кассирша эта, и я всегда, когда была её смена, становился в очередь в её кассу. Пару раз я пытался заговорить с ней. О том, что с её внешностью в кино надо сниматься. Или, как минимум, в офисе за компьютером сидеть, а не за кассовым аппаратом. Но, странное дело: ничего, кроме неприязни, ненависти даже, после моих слов у неё на лице я не видел. Уж не знаю, в чём тут дело. Я, кстати, часто в последнее время так обжигаюсь. Видимо, всё же дело в моём возрасте – я забываю, что мне не тридцать, даже не сорок, а хорошо за пятьдесят. Там, где раньше комплименты проходили на ура и заканчивались знакомством со всеми затем вытекающими, то теперь они вызывали в лучшем случае равнодушие, в худшем – раздражение и ненависть.

 

Кассиршу звали Юля. Так, по крайней мере, было написано на бейджике. Я взял палку «Еврейской», яиц, хлеба и встал в небольшую очередь в Юлину кассу. Картошка и консервация у меня есть дома.

Работала девушка спокойно, уверенно, изредка улыбаясь покупателям. Ничего, пусть улыбается... Сейчас я ей выдам очередную порцию своих комплиментов, и на её лице выражение доброжелательности сменится злобной неприязнью. Когда подошла моя очередь и Юля начала пропикивать мои покупки, я стал судорожно соображать, что бы такое выдать.

– Устали?

Она бросила на меня взгляд и перевела глаза на монитор перед собой.

– Вы хотите меня взбодрить?

Пока я думал, что ответить, мои покупки были пробиты, я расплатился и отошёл от кассы. Я смотрел на Юлию, но она, видимо, уже и забыла о моём существовании. Дурацкое положение... Нужно уходить, но не хочется. Девушка продолжала спокойно работать, небольшая очередь таяла, я мялся с ноги на ногу у камер хранения, охранник скучающе стоял рядом.

 

Юля рассчитала последнего покупателя из своей очереди; охранник отошёл и, стоя с какой-то девушкой, видимо, знакомой, сильно кривлялся и извивался, что-то рассказывая. Я поймал Юлин взгляд и улыбнулся. Видимо, эта гримаса сработала не в мою пользу – девушка равнодушно отвернулась.

Я всё же подошёл ближе, спросил:

– Скажите, вы умеете жарить картошку?

– Умею, – она подняла на меня глаза.

– Модное у вас нынче имя, – сказал я.

– Кто знал, кто знал, – она вздохнула. – Чего вы ко мне привязались?

– Да понравились вы мне, неужели не понятно?

– У вас дети постарше меня будут? – спросила она.

– Зато внуки – младше!

 

Она мне нравилась всё больше и больше, но всё больше и больше меня окутывала безнадёга. Действительно, что это я, старый дурак...

– Шли бы вы домой, – сказала Юля. – Уроки у внуков проверить надо. Или они у вас старшеклассники уже, не потянете?

– Дался вам мой возраст...

– Ну, а я тут при чём? – Юля смотрела на меня, но ни ненависти, ни неприязни во взгляде я не увидел. Ласковости, впрочем, тоже не было. Было лишь холодноватое, почти равнодушное, любопытство.

– Хочу, чтобы вы мне картошки нажарили. С чесноком и лавровым листом.

– Ага! А потом полезете ко мне, обсыпая перхотью и тряся нижней губой.

– Злая вы. Злая и красивая.

– Уж какая есть, – сказала, и вдруг спросила: – Плохо вам?

– Плохо. – Я чуть не добавил: «дочка», но вовремя осёкся.

– А вы у нас часто бываете. Живёте рядом?

– Живу. Ожиданием. Увидеть вас.

– Да ну вас! – она, наконец, улыбнулась. – Идите домой. А мне ещё работать и работать, блин.

 

– А что, к вам уже лезли?

– В смысле?

– Ну, тряся нижней губой?

– Нет! – она засмеялась, – но как представила... Не обижайтесь. Но действительно, как представила!

– Плохи мои дела, – сказал я шутя, но на душе коты скреблись. – Ну так что, придёте в гости?

– Не хочу вас обидеть... А впрочем... Да нет, чепуха какая-то... Как вас, кстати, зовут?

– Сергей.

– Сергей-воробей! Отчество ваше как?

– Не надо отчества!

Я вышел из магазина, формально так и не закончив разговор. Формально, ибо говорить, по сути, было больше не о чем. Мучительно остро захотелось домой. Благо дело, дом был недалеко, и я быстренько, по-старчески семеня ножками и оскальзываясь, ринулся восвояси.

 

...Шёл крупный снег. Снежинки падали медленно и вертикально. Было тихо, лишь иногда слышался из-за дома шум проносящихся по проспекту машин. Ночной двор выглядел сказочно: деревья, детская площадка, скамейки и столики были засыпаны снегом. Впрочем, коммунальщикам и жэковским дворникам завтра будет не до зимних красот – ругать они будут снег нехорошими словами. Я вернулся в квартиру и закрыл балконную дверь. Спать ещё рано. Почитать разве что...

Из спальни я прошёл в зал. Отодвинул штору и гардину, посмотрел на проспект. Прохожих почти нет, хотя время не позднее – чуть за десять. Дорога и тротуары почищены – скоро выборы мэра, и нынешний, надеясь, старается.

Я пробежал глазами по книжным полкам, вытащил томик Стругацких с «Понедельником...» Как раз сегодняшняя погода соответствует погоде, когда Привалов дежурил в НИИЧАВО в Новогоднюю ночь! Очень люблю этих авторов, ныне, к большому сожалению, покойных. И очень люблю «Понедельник начинается в субботу», особенно первые две части!

У меня с первой частью повести связаны вполне реальные воспоминания. Ещё школьником, на летних каникулах, работал я лаборантом в Институте микробиологии. Само здание института расположено в красивом готическом замке, а всевозможные запасники были раскиданы по одноэтажным домикам вокруг. Послали меня чего-то там принести из одного из запасников. Я открыл ключом дверь, вошёл в дом, распахнул дверь в комнату и остолбенел. Я оказался в комнате, где по книге остановился Саша Привалов. Ярко светило солнце, у стены стоял диван, на противоположной стене висело зеркало. Было пыльно, за окном покачивал ветвями дуб. Не было лишь кота. Я замер, не переступая порога. Ощущение, что я попал именно в ту комнату, было невероятно сильным. Таким сильным, что порога я так и не переступил – боялся разрушить каким-нибудь несоответствием этот невероятный, сладостный накат литературного произведения на реальную жизнь.

Я вернулся в лабораторию, так и не принеся то, зачем меня послали. Сказал, что не нашёл. Меня никто не ругал – что со школьника возьмёшь. А радостное томление в груди долго не проходило, и я сознательно больше никогда не переступал порога того дома. Те люди, для которых в шестидесятых-семидесятых годах двадцатого века каждая новая книга братьев была громадным событием, меня поймут.

 

Проснулся я поздно – всю ночь вместе с Приваловым бродил по Научно-исследовательскому институту чародейства и волшебства – события книги плавно перешли в сон. Проснулся на удивление с хорошим настроением, хотя ностальгические колья всё же, по обыкновению, торчали в моей душе. Была суббота, на постылую работу – не идти. Большая беда – постылая работа. Это в НИИЧАВО понедельник начинается в субботу! А в реальной жизни, к сожалению... Хотя сейчас не очень-то харчами перебирают.

Если скука, рутина, но нормально платят – куда ни шло. А если грязь, да на пуп, да почти даром – вот беда! У меня что-то среднее... Это не брюзжание неудачника, не вписавшегося в изменившуюся и изменяющуюся жизнь. Это взгляд на окружающую действительность, где много... не вписавшихся. Оправдываюсь. Да и вообще – громадное несоответствие зарплат и пенсий с ценами на товары и услуги. Действительно, правильно говорят: получаем по-украински, а покупаем по-европейски.

Душ, кофе – всё привычно, только время не около семи утра, а полдень. Никаких дел у меня на сегодня нет. Разве что к своим сходить... Жена с дочерью живут в доме напротив, только через двор перейти. Бываю у них часто; доня мне рада, мама её – под настроение. Ко мне ходит женщина, очень красивая и очень толстая, и жена об этом знает. Она часто беззлобно высмеивает габариты моей зазнобы, но не забывает напомнить, что мы ещё не разведены.

Я расшторил окно, долго смотрел на прохожих. Снег ещё сыпал, хотя и не такой сильный, как вчера. Поднялся ветер, и люди шли, нахохлившись и опустив головы. Быстро прошли трое мужиков, не нахохлившись, а оживлённо переговариваясь. Эти – или за бутылкой, или уже купили; снег и ветер им сейчас нипочём.

Мне пить не хотелось. Сейчас. Может быть, как-нибудь потом. Может быть, минут через пять... Однажды я не пил семь месяцев. Нет, я не ставил себе такую цель, нет... Просто, то желания не было, то возможности. Жил, да и всё, не испытывая никакого дискомфорта. Мой приятель на вопрос, чем занимаешься целыми днями, отвечает – не пью! Тоже занятие. Трудоёмкое для кого-то.

Выпив водки после семи месяцев трезвости, я испытал целую гамму чувств. После первого стакана я немедленно вырос на несколько сантиметров. Заметно выровнялись мои кривые ноги, я казался себе остроумным, снисходительным, всепонимающим. Я прощал другим их слабости, беззлобно посмеивался над дураками, находил оправдание негодяям. После второго стакана я стал злобным, мрачным и подозрительным; кому-то прямо в лицо громко и обидно смеялся, кому-то не подал руки, а лишь холодно кивнул, кого-то мысленно пнул под зад. Такие вот метаморфозы...

 

Хотя выпить иногда бывает просто необходимо. И одному, и за компанию. Помню, прошлой осенью вошёл я в пригородную электричку – ехал с рыбалки домой. В электричке было прохладно. Я сел у окошка, состав тронулся; смотрел на пробегающие станционные постройки, скользнул взглядом по попутчику напротив. Пригляделся – учились в школе вместе. Я забыл его имя и фамилию, помнил только кличку школьную – Буня. Поймал его взгляд. Он тоже всмотрелся, равнодушно кивнул и отвернулся в окно. Мне говорить тоже не хотелось – хотелось домой. «Вагоны шли привычной линией. Подрагивали и скрипели», вспоминались блоковские строки под монотонный стук колёс.

– Живём в одном районе, а годами не видимся. Почему? – выдавил всё же Буня.

Я пожал плечами – говорить не хотелось.

– А у меня бабушка ещё жива, представляешь? От неё еду.

Я молча выразил неподдельное удивление.

– А вот другая бабушка... – он помолчал, – умерла уже. Не родная. И даже – не двоюродная. Чужая бабушка. Чья-то. Просто, была у меня женщина, пожилая женщина. Разница в возрасте большаяя была. Подумай только – больше тридцати лет. Что ей от меня… Знаешь, люди всегда хотят быть выслушаны. Даже – без каких-либо выгод. Нет, даже не выгод, не так сказал… Без всяких последствий полезных, просто быть выслушанным. Выслушанной… Ну, и женщиной она была ещё… Даже в свои за семьдесят. Напьюсь, лежу – сплю. Придёт тихонько из другой комнаты, ляжет рядом и лежит. Я, хоть и пьяный, почувствую… Тепло её почувствую… Не до неё мне, но начну ласкать, и пошло-поехало. Утром тоже… У меня после пьянки, утром, особенно остро, до стона, а она радуется, что мне так хорошо. Да и она тоже – женщина, хоть и…

Знаешь, я с каждой нашей встречей, разницу в возрасте всё меньше и меньше замечал.

А потом и вовсе она стала как бы моей ровестницей. Нет, если на людях там, родственники её зайдут или соседи, то по имени отчеству, на «вы». Ну, а так, какое отчество… Ты знаешь, а она любила меня! Точно!

Выкручивались с легендой – как? Для родственников, если неурочно зайдут, я друг соседа, которого дома не застал, и вот теперь, чтобы не на улице ждать… Для соседей – дальний родственник без своего жилья, прихожу проведать, иногда заночую. И ночевал всё чаще и чаще. Не скажу, что сильно любил её, но шёл к ней с радостью. А она, после того, как в Харькове умерла её дочь, ещё сильнее ко мне привязалась.

Дочка её пошла за хлебом. Возращаясь – видно, плохо стало – присела на лавочку, не дойдя двух подъездов до своего – и умерла. Одна она у неё была! Ездила на похороны, приехала вся чёрная… А меня после этого вообще со слезами только от себя отпускала! Сначала даже не ласкалась – ляжет рядом, тесно прижмётся и лежит молча… Часто – с открытими глазами. У меня скулы сводило от жалости.

Что я мог поделать… Бесконечно жить я так не мог. Жениться… Какая женитьба – тридцать четыре года разницы! Она хоть и смотрела за собой, и стройная, и почти без морщин, но – старуха! Это где-то там открыто живут, даже официально женятся с таким люфтом возрастным… Актёры там всякие! Меня бы дома не поняли, ведь думали, что я с ровестницей поджениваюсь, когда дома не ночую. А ей бы что сказали брат и племянницы?

Нет, о женитьбе не могло быть и речи, но нужно было что-то решать. Решилось… Умерла она. Сначала упала на крыльце, сломала руку. Я стал реже бывать у неё, реже стали мы с ней… Ну, понимаешь! Реже бывать стал потому, что к ней фактически племянница переселилась, когда с рукой такое случилось. Они ведь не знали обо мне всего, что и я мог бы…

Там у племянницы не было никакого шкурного интереса, просто она помогала растить её в своё время, и Наташа к ней была чисто по-родственному привязана. А хата была уже давно переписана на харьковского внука. Рука так и не зажила полностью, а потом болячки всякие посыпались… Умерла она. Похоронили её, на девять дней меня не позвали, позвали на сорок… Они так и не поняли моего статуса…

Я стал быстро забывать Валентину. Хотя уже и не юноша, но жизнь потекла безалаберная, часто – пьяная. Девки хорошие всякие… Но иногда такое вдруг накатит! Еду специально в центр города, хожу вокруг дома, где провёл столько счастливых, теперь я это понимаю, часов!

Дом одноэтажный, на несколько входов и семей, и я не останавливаюсь, просто не спеша прохожу мимо. Я даже не знаю, кто там сейчас живет, а Наташе позвонить не решаюсь.Так хочется зайти в квартиру и просто немного там посидеть… Потом еду на Яцево, кладбище наше городское; поискав, нахожу могилу… Выпиваю чекушку, зажёвываю колбасой и смотрю, смотрю на портрет. С него глядит и улыбается мне моя Валя. Там ей лет тридцать, и когда она снималась, меня, возможно, и на свете ещё не было…

Жизнь потом снова закручивает… Валентину вспоминаю, только когда поминальную записку в церковь подаю или когда увижу среди живых похожее, пожилое, миловидное лицо. И тогда снова – круги вогруг дома, кладбище, фотография и щемящая, но всё же какая-то светлая тоска. Хотя, какая тут светлость – это, видимо, защитная реакция мозга и сердца. Чтобы не сойти с ума.

Я не большой любитель поэзии, но когда-то довелось прочесть стихотворение Евтушенко, написанное на смерть Корнея Чуковского. Запомнились такие строчки:

 

Не люблю я красивых надрывностей.

Причитать возле смерти не след.

Но из множества несправедливостей

Наибольшая всё-таки – смерть.

 

Вот видишь, выговорился. Спасибо что выслушал. Ты не думай, это очень большое дело – выслушать.

Напились мы тогда с Буней. В Чернигов приехали и напились. Сергей Бунцов оказался нормальным мужиком, он стал моим другом. Со странностями, конечно, но кто без них? Бывает, выпиваем, и мне не удаётся и пять копеек своих вставить – рот у Буни не закрывается. Скачет со вчерашнего футбола на школьные воспоминания, с соседки-разведёнки на армейское ретро… А бывает, вторую бутылку заканчиваем, а кроме «Ну, давай», ничего от него не услышишь.

 

...Путы литературных произведений прочно держали меня лет до тридцати пяти... Затем я стал понемногу освобождаться. Я перестал мысленно вставлять эпизоды собственной жизни в прочитанные романы; перестал мысленно менять сюжеты, заставляя героев совершать те или иные поступки, отличные от выписанных авторами. Оставаясь для меня безусловной ценностью, литература перестала заслонять от меня реальную жизнь. Мне стало и легче и труднее одновременно. Легче, ибо я перестал нагружать свой мозг часто непосильной работой; труднее, ибо не мог уже, спасаясь от реальных проблем, уйти в выдуманные другими людьми миры.

Выйдя во двор, я понял, что напрасно волновался за жэковских дворников: снег, по крайней мере, во дворах, по случаю субботы никто не чистил. С третьего этажа соседнего подъезда молча наблюдал за мной приятель детства Саша Гнып. Саша – почти не пьющий и почти не читающий, и, тем не менее, я с ним уже много лет поддерживаю дружеские отношения, и нам всегда есть о чём поговорить. Гнып помогал мне избавляться от литературно-алкогольной зависимости, ибо много лет я говорил исключительно о литературе, и исключительно – выпимши.

Я кивнул Гныпу, здороваясь, поправил шапку, и пошёл, оскальзываясь, вдоль дома. Гляжу на окна... За ними живут много незнакомых или малознакомых мне людей – постепенно, с начала девяностых, старожилы стали сменяться другими людьми. Люди умирали, разменивали квартиры на лучшие или худшие; квартиры первых этажей стали выкупать под филиалы банков, магазинчики; есть аптека и даже секс-шоп. Но я здесь прожил почти всю свою сознательную жизнь, здесь прошла моя молодость, и мне дорог и этот дом, и этот двор. Хотя строение и земля вокруг него – всё же не главное. Главное всё же – люди, но уже многих нет, а те...

 

Меня раздражает постоянное самокопание. С сопутствующим самоедством это сильно изматывает. Меня многое изматывает. Многих изматываю я. Но – терпимо. Терпимо и с той, и с моей стороны... Я не встречал идеальных семей, да и вряд ли есть такие. Но есть некая грань, когда семья перестаёт быть семьёй. Это когда или ругань, или обиженное молчание сменяется просто молчанием, потом снова руганью. Такая вот семейная философия...

Двор наш красив! Красив в любое время года, но особенно – зимой и летом. Летом он шелестит листвой, которая ломает солнечные лучи, усеивая ими землю... А снежной зимой двор выглядит, как гениально написанная картина. Особенно если глядишь из окна... Я провёл много хороших часов в нашем дворе! Ещё в те времена, когда предпочитал дому улицу. Сейчас я люблю смотреть на наш двор из окна своей квартиры. Причём, в любую погоду, даже тёплую и солнечную.

Дом, где живут жена с дочкой, выходит своим торцом тоже в наш двор. В этом же доме когда-то жил мой бывший одноклассник, уехавший с семьёй лет десять назад в Израиль. Уехал, говоря, что у нашей страны нет нормального будущего. Очень хочется мне, чтобы он ошибся, и я всё жду его, нормального будущего. Одноклассник каждое лето приезжает с женой в Чернигов проведать тёщу, которая у него украинка, и которая напрочь отказалась уезжать из страны.

Меня, вероятно, видели в окно: едва я набрал номер квартиры, дверь тотчас же открыли. На моё приветствие жена молча кивнула и по-свойски ушла в глубину квартиры. Дальше, мол, сам знаешь, что делать: и дверь закроешь, и разденешься, и тапочки свои найдёшь. Я всё это проделал и расположился на диване, закинув ногу за ногу, часто, но негромко простужено пошморгивая носом. Я был почти дома – здесь жили моя жена и моя дочь. Моя семья. Юля мне сейчас представлялась далёкой и не нужной, не имеющей никакого отношения к моей жизни.

 

Я человек настроения, и чем старше становлюсь, тем труднее становится мне подавлять внезапно возникающие импульсы. На работе мне может страшно захотеться домой. На диван, с недочитанной вчера книгой. Профессиональный книгочей, я, в общих чертах, могу просчитать, что там будет дальше, но... И хотя, как правило, это не детектив – люблю только Маклина – всё же очень хочется скорее добраться до книги.

Но стал замечать в себе в последнее время какое-то охлаждение к беллетристике. Здесь уже вмешиваться стала какая-то рассудочность, что ли. Читая и перечитывая гениальную прозу Бунина, начинаю вдруг ловить себя на мысли: а ведь всё написанное – выдумка! Да, писатель описывал людей и положения, как говорится, с натуры, но всё же... И Захар Воробьёв, и Натали вполне могли существовать в реальной жизни, но нам не дано знать, где заканчивается эта реальная жизнь и начинается вымысел, и от этого мне немного неуютно. А где – и дано знать. Я знаю, Оля Мещерская из «Лёгкого дыхания» выдумана Буниным. На Капри забрёл он на кладбище, увидел крест с фотографией на фарфоровом медальоне. Поразили её глаза, «живыё и радостные». Сделал её мысленно русской, придумал имя и фамилию, «стал выдумывать рассказ», и получился он очень русским и гениальным. Но ведь – «стал выдумывать»! Хотя, наверное, были подобные судьбы, если покопаться в полицейской хронике тех лет...

Алексей Толстой написал своего Петра великолепным, смачным русским языком. Но это исторический роман, а исторический роман – своего рода фантастика о прошлом. А вот Катя, Даша, Рощин, Телегин – для меня живые люди, хотя и не существовавшие никогда. Но для Толстого это уже не история – люди с подобными судьбами, биографиями, даже фамилиями жили рядом, жили напротив, были соседями по даче. А значит: мелочи быта, одежда, темы разговоров выписаны по-настоящему – это вам не петровская эпоха...

 

В комнату вошла жена; не глядя на меня села рядом, вздохнула:

– Как ты?

– Да, никак! Ну, в смысле – нормально.

– Ну, нормально, значит – хорошо.

Жена моя... Не живём вместе сколько уже, а, поди ж ты... Хотя, и не ругались мы на развод... Так, по мелочам.

– Голоден? «Г» она выговаривает всегда твёрдо, по-русски, хотя сама чистокровная украинка с Нежинского района.

– Да, но есть не буду. Живот стал расти. Я не барышня на выданье, просто мешает шнурки вязать.

– Бегай. А сейчас – лыжи. Стоят где-то в кладовке.

– Если «где-то», то где-то, а если «в кладовке», то в кладовке!

– Шибко грамотный? Кладовая не карман, она большая, и там действительно может быть «где-то». Так что бери лыжи, и вперёд. В Яловщину или на Кордовку. И толстуху с собой возьми. А если нет у ней лыж – пусть так за тобой бегает. По глубокому снегу, с трудом выдёргивая из снега ноги. Короткие и толстые ноги, – уточнила она злорадно. – Вот будет видончик!

Что тут скажешь... Злится. Муж – не муж; и чужим, посторонним не назовёшь. Жаль мне её. И себя жаль – время ведь летит. Я встал, подошёл к окну; раздвинув гардины, опёрся руками о подоконник, стал глядеть во двор. Маленький агрессивный мальчик, увидев меня, скорбно и злобно сжал губы, снял варежки, слепил что-то вроде снежка и бросил. Снежок не долетел даже до дома; мальчик потерял ко мне интерес.

– Домой пора, – сказал я, не оборачиваясь.

– Ты же только что пришёл! – удивилась жена.

– Доця! – крикнул я. – Собирайся, домой пойдём.

– В наушниках она, не слышит. Что ты надумал?

– Говорю же – домой пошли. Мне без вас плохо.

– А с нами хорошо?

– С вами хорошо, вы – моя семья, и я вас люблю.

Последнее слово я произнёс по-украински, с ударением на первый слог.

Жена ушла в донину комнату; я, оставив ноги на полу, прилёг на диван. Не знаю, норма это или патология, но у меня по несколько раз на дню круто меняется настроение. От полнейшей безысходности до щенячьего оптимизма. Сейчас же было нечто среднее, и я знал – будет нелегко: будет и ругня и нежность, будут ссоры и примирения, будет нехватка денег и вкусные обеды, будут радостные будни и грустные праздники. Жизнь будет.

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за февраль 2016 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт продавца»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите каждое произведение февраля 2016 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

Автор участвует в Программе получения гонораров
и получит половину от всех перечислений с этой страницы.

 


Оглавление

4. Факт биографии
5. А снег идёт

507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!