Основания для лучшей жизни

 

 

 

Мне всегда нравились дневники путешественников. Но не тех, что отправляются в путь, мечтая открыть для себя и для остального человечества новые страны, что-нибудь этакое новенькое и подробно описать. Лучше, если они выехали или отплыли по каким-нибудь иным соображениям, по торговым делам, например, или вообще против собственной воли очутились… Ничего не желая описывать, не собираясь делиться никакими впечатлениями. И вдруг что-то буквально заставило их отыскать в карманах обломок карандаша, клочок бумаги…, создать какой-то письменный документ, памятник мысли, чувству, действительному событию без всякой преднамеренности. Собственно, тогда получается, что я люблю не дневники, а попутные, даже «вынужденные» записи.

 

 

 

 

 

 

В музее я видел картину: человек в древней восточной одежде, в облачении пустынного странника сидит на берегу светлой, широкой реки. Сидит себе на камешке и смотрит в сторону дальнего берега. У его ног чистая прозрачная вода, над головой ясное небо, и такими же ясными и чистыми, как небо над головой и вода под ногами, кажутся мысли человека. Поза, лицо, глаза… всё говорит о безмятежном, возвышенном состоянии сидящего на берегу. Человек и окружающий пейзаж – природа – близки, как двое влюблённых: отражаясь друг в друге, находя отражение своей любви, радуются взаимности, наслаждаются созвучием, обмениваются… – чем они обмениваются? – какими-то ласковыми, тёплыми лучами…

«Мечты» - называется картина.

Что за слово такое – «мечты»? Мечтателями называют людей, «оторванных» от земли, а здесь созвучие …. Иногда, наоборот, «мечты» связывают с какой-нибудь корыстью: существуют, допустим, мечты о некотором количестве денег, мечты о таланте, об удаче, о лучшей участи, о счастливой семейной жизни, многие мечтают построить дом, что-нибудь купить…. А о чём мечтает этот человек? О чём бывают мечты, от которых… так светло вокруг, которым созвучна сама природа?

В юности, когда я впервые увидел картину со странником, я не задавал себе подобных вопросов. Я знал ответы. Не переводя их в словесные формулы, радовался затаённому в глубине души знанию. И как хранитель сокровища, ходил слегка самодовольный с гордо поднятой головой…

А вспомнил о картине много лет спустя, сидя однажды в своём саду. Теперь мне было просто любопытно, что вообще означает слово «мечты»? Оно не раздражало, как это случается совсем уж с неясными словами, но и не находило, к моему удивлению, прежнего понимания и отрадного созвучия в глубине души…. «Мечты» зависали где-то в воздухе без опоры и душевной поддержки, готовые улететь, испариться… «Мечты» испарились и улетели, так и не прояснившись. И перестали меня беспокоить... Но тотчас же моя не очень пытливая мысль наткнулась на другое малопонятное, связанное с картиной слово «странники». «Странники» задевали больше. – В ту пору я как раз занялся добросовестным садоводством. – Странники – кто это такие? Почему они бродили по свету? Места что ли себе не находили? Почему им не сиделось на каком-нибудь клочке земли, скажем, как мне сейчас в своём огороде...? Я только полюбопытствовал, снова вспомнив о картине… И в то же мгновение несколько картин иного рода одна за другой промелькнули перед глазами. Они, эти «картины», слегка превосходили мои «вообразительные» способности. Будто кто-то на секунды приоткрыл завесу в несвойственные мне представления. Необычные образы вспыхнули и погасли, некоторое время я обдумывал их, дорисовывал кем-то начатые линии по своему разумению, и позже уже не мог отличить увиденное от придуманного. Мне казалось, что я просто напросто сочиняю сказку. Никто не знает, откуда приходят самые неожиданные мысли, только одни обращаются в больные, разрушающие, сводящие с ума кривые вымыслы, другие – в красивые сказки. С возрастом сказки сочиняются реже, и эта меня порадовала. Я увидел или сочинил, что на берегу широко раскинувшейся степной реки остановились двое путников в нездешних одеждах. Вот они гуляют у самой кромки воды на закате солнца. Река блестит золотом у их босых ног. Они что-то чертят веточками на мокром песке, беседуют … – я не слышу, о чём, но всё, что хочу знать о них, как будто уже знаю и знал всегда…

Вот она, сказка.

Среди диких сухих степей после долгого перехода двое путников повстречали широкую полноводную реку. – Откуда происходит такая щедрость? – подивились путники, будто никогда в жизни не видели полноводных рек. Видели, конечно, видели… Они родились в богатой и щедрой плодами стране, с достаточным количеством полноводных рек, где люди не задавались вопросами о щедрости самой земли, просто владели дарами, делили их, как могли, иногда за них воевали. И, как водится, одни были богаты, другие – обездолены. Не найдя никакого смысла в делёжке богатств, эти двое пришли к известному в тех местах отшельнику и сказали:

– Мы не знаем, за что и почему дана нам жизнь. Пользуемся, как звери, дарованным богатством или бедностью, не ведая причин ни того, ни другого. Процветает земля – процветаем и мы, умирает – и мы умираем с ней. Чем люди лучше червей и лягушек, грибов да водорослей? Какой прок в человеческом разуме, если он не способен постичь источник жизни, источник блага и несчастья для себя? Возможно ли познать этот источник и стать творцом, а не рабом своей судьбы?

– Раб есть ученик, что здесь зазорного? – Ответил отшельник. – Источник, о котором говорите, мне знаком. Но зачем вы допрашиваете меня? Разве не знаете, как недорого стоят готовые ответы? Поверите на слово…? – А если я ошибаюсь? Как проверить…? Будете сомневаться всю жизнь. Обязательно будете сомневаться… Вот, что: вы молоды, полны сил и можете сами решить задачу. Для чего же смолоду даны силы, как ни для поиска «источника блага»? Но каждый ищет на свой манер, и в сущности, каждый находит своего рода «источник блага», ищите и вы. Однако, вопрос ваш красив и с вами моё благословение.

Отшельник поднял с земли камень и подал пришельцам.

– Возьмите его с собой. Он лежит у моих ног без движения столько лет, сколько сижу здесь я. Камень сродни мне и имеет мудрость от своей неподвижности. Мы сдружились, когда я устал от беготни… – А вы не похожи на уставших. От вас веет свежестью, как от журчащего мимо ручья. Человек со свежими силами находит истину не только для себя… Ступайте дальше, куда глядят глаза. Ваша мудрость – мудрость текущей воды. И водный путь приведёт вас к знанию. Где найдёте «источник блага» оставьте мой камень.

Двое отправились, куда глядели глаза. Путь привёл их в безводные пустыни, в сухие степи. Несколько раз от голода и жажды они едва не расстались с жизнью. – Не пошутил ли старик, не пусты ли его слова о водном пути и о мудрости текущей воды? Под ногами всё больше песок да растрескавшаяся земля… – Отгоняя сомнения, странники продолжали идти…. Усталость и мысли о тщетности усилий приближали отчаяние…. Потому явление необыкновенно полноводной реки среди пустых и скудных степных берегов показалось настоящим чудом и свершением пророчества. Свежесть, широта ветреного речного пространства, пахнущего рыбой, водорослями…, самой жизнью, поразили путников.

– Откуда происходит такая щедрость? Должно быть, в удивительном месте берёт начало эта река, в самом чудесном месте, где небеса и небесные знаки нисходят на землю. Вот он наш водный путь! Где найдём источник реки, там найдём и познаем источник блага.

Они двинулись вверх против течения искать необыкновенное место и исток реки.

Месяцы, быть может, годы прошли в поисках. Путники пережили много лишений, страданий, опасностей, но чудесного источника так и не нашли. Только бессчётное количество притоков, мелких родников и ключей, а вместо сказочной страны – непроходимые леса, скучные равнины, заселённые полудикими племенами… Путники не видели земли под ногами, не замечали времён года, избегали людей, и упрямо каждый себе твердил: «Ищу чудесный источник». Без источника Блага им стал не мил весь белый свет. Отвращение к зримому миру, досада и ожесточение блестели в их глазах. Когда же были истрачены последние силы и потеряна надежда, снова на самом пороге отчаяния они открыли для себя истину, которую не могли узнать раньше. Странники поняли вдруг: великая благодать происходит из множества малых, едва заметных истоков. И не как иначе. Поняли, что и они сами, и люди вокруг – те же малые истоки… Им захотелось вернуться и приглядеться ко всему, на что раньше в поисках «источника великой благодати» смотрели с презрением.

И узнали странники, как неповторим вкус каждого родника. Заметили, что самый малый ручеёк, самая тонкая струйка непременно несут в себе чистоту, свежесть, новорождённую детскую радость, будто происходят из бесконечного резервуара радости, свежести и чистоты. Удивились, когда подумали, сколько сплетений корней нужно омыть ручью, сколько прорвать запруд, проточить гранитных скал, ненасытных песков напоить, чтобы на исходе сил встретить и поддержать другой слабый поток и, слившись с ним, пробивать ущелья и русла, и после, собрав множество потоков в один, породить на своём пути плодотворную долину… И разве не полна была могучая степная река той же радости, свежести и чистоты, что нёс от рождения каждый её родник…?

С тех пор не избегали странники встреч с людьми, а, напротив, преодолевая опасения и недоверие, искали со встречными общий язык, чтобы рассказать о том, о чём теперь хотелось рассказать. Что каждый человек есть источник блага… И как в малых родниках большие реки, увидели они в новорождённых, полудиких племенах будущие народы. Из маленьких благородных порывов людей сложили образ Нового Человечества. И представилась им страна будущего, лучшая страна…

Окрылённые новым знанием, возвращались они домой. Плыли вниз по течению в маленькой узкой лодочке и остановились на том самом степном берегу, где повстречались с рекой. На восток простиралась необозримая плоская равнина, откуда пришли странники. А противоположный западный берег возвышался пологими синими горами. Солнечный день клонился к вечеру. Они причалили, чтобы отдохнуть от водного пути и приготовить пищу. Зной на широкой реке под куполом беспредельного неба истомил. Радостно было размять уставшие в лодке ноги. Они бродили по мокрому прохладному песку у самой воды. Волны ласкали их голые пятки. Странники смотрели на дальний берег, на отражение синих гор в воде, на ослепительные бело-жёлтые песчаные отмели-косы, рассекавшие речное течение. К началу лета земля: берег, острова покрылись свежей зеленью молодых ив и серебристыми побегами дикого тополя. Восточный ветер нёс с собою запахи цветущей степи, бескрайнего ароматического океана с терпким привкусом полыни.

По-прежнему дики и пустынны были здешние места. Но чистый, светлый образ природы звал, манил к себе будущую жизнь. И странникам легко сейчас думалось о будущем. Точно мираж, на горе, на дальнем берегу привиделся белый город, белыми сахарными кубиками рассыпался по синему склону; и словно рука, к дальнему берегу потянулся мост… Странники увлеклись беседой, рисуя что-то на мокром песке. Окружение, казалось, подслушивало их, так затихло всё…

Солнце спускалось за горы.

Странники развели костёр, приготовили пищу. За ужином наблюдали, как темнело лиловое небо и одна за другой загорались звёзды. Воздух над рекой стал прозрачным и влажным, звёзды сделались крупнее и дрожали в речном испарении, мерцали разным цветом, будто огранённые драгоценные камни. Река и степь запели свою многоголосую вечернюю песню. Пересвисты соловьёв и бессчётных птиц, слетевшихся на ночь в прибрежные заросли, сливались со стрёкотом сверчков и лягушек. Но весь этот легкомысленный треск и в сравнение не шёл с гулким речным эхо. Река гудела. Словно неведомые подводные твари и множество разнообразных рыб издавали вместе какие-то особенно низкие затаённые звуки и отвечали беспечному земному щебету серьёзно и грустно, как более мудрые, эволюционно старшие существа. Небесное же эхо, напротив, звенело хрустально и высоко. Звуки улетали легко и безвозвратно в недосягаемую высь. И даже птицам была недоступна такая высота и беспечность… До глубокой ночи продлилась беседа странников. Пылал костёр. Снова стихло всё. Небо отражалось беззвучно в широкой и тёмной реке. Казалось, что нет ни воды, ни тверди земной – только звёздная бездна вверху и внизу; и нет ни усталости , ни тяжести, есть лишь свободное парение среди звёзд… И сами звёзды слушали их слова. И слова были легки. И глаза светились, как звёзды…

На рассвете после короткого сна странники расстались с рекой, и ушли в сторону восходящего солнца, в океан полынного аромата. На берегу остались угли потухшего костра, полуразмытые рисунки на мокром песке, лодка…. И ещё – здесь они исполнили просьбу старика-отшельника: «Где найдёте «источник блага» оставьте мой камень». – И камень остался на берегу.

 

Я живу недалеко от реки. Мой сад – бывшее дно. Река отступила, изменила русло, размывая синие горы западного берега и оставляя на восточном плодотворную равнину. – Где-то я слышал, кажется, на уроке географии в школе, будто русла рек от вращения земли смещаются на запад. – Дальняя часть сада в направлении от реки поднимается выше над её уровнем и завершается крутым подъёмом, ступенью, после которой ровная степь до самых азиатских пустынь. Ступень – бывший, древний берег. Отрывая глубокие ямы в конце сада, я не раз находил речные ракушки и известковые отложения. А в прошлом, в годы аномальных разливов, случались, отмеченные местным краеведением, подтопления города почти по эту ступень. Отсюда с возвышающейся ступени в дальней части сада виден весь путь отступления воды: широкая плодотворная долина, заселённая и обжитая, разделённая и разгороженная заборами на приусадебные участки, садики, палисадники; пестрящая разноцветными крышами частных строений, белеющая многоэтажными микрорайонами. Из городского парка у реки торчит колесо обозрения, рядом блестит маковка церкви, а дальше: сама речка с островами и песчаными отмелями, мост и большой город на том берегу – россыпь сахарных кубиков по склонам синих гор. Там, в белом городе на синих горах в музее изобразительных искусств висит картина со странником-мечтателем… Ночью вся долина: два города и река – скопление огней, тысячи разноцветных электрических звёзд, умноженных речным отражением – будто центр галактики среди редких созвездий ночного неба. Весной под ступенью древнего берега разливается океан цветущих садов…

Стать садоводом я решил не сразу.

Дальний конец сада, ступень старого берега с детства для меня – любимое убежище и место пребывания. Самые волшебные, сказочные сны связаны с этим местом: здесь к моему удивлению во сне вдруг обнаруживалось, что сад не кончается, что глубина его беспредельна. Собственно сны были путешествиями в разного рода бесконечности. Например, в бесконечность вкусов. Удаляясь в неизведанные глубины сада дальше и дальше, я срывал с деревьев и пробовал плоды, похожие на простые яблоки, груши…, но вкуса бесконечно разнообразного, необыкновенного, можно сказать, неземного. А какого же ещё, если его даже близко ни с чем не сравнить? После весь диапазон вкусов наяву мне показался ограниченным, неинтересным. Так – набором кислот и сахаров. Бесконечность вкусовых ощущений там во сне соединялась с другой – бесконечностью моего собственного сознания: я каким-то образом узнавал, припоминал… вкусы, вспоминал, что сам в разное время выбирал, прививал именно эти сорта, выращивал деревья…. И после такого воспоминания, они оказывались не совсем деревьями, а как бы разветвлёнными следствиями необычных действий, поступков. Воссоздавались и сами действия, и сопутствующие обстоятельства, в которых я как будто бы жил, которые, несомненно, переживал, физически чувствовал, знал до мельчайших подробностей, любил…, но…– как об этом сказать? – числу обстоятельств тоже не было конца…. В подобных же снах в бескрайней протяжённости сада обнаруживались неисчислимые клады, мною некогда зарытые; утраченные в прошлом ценности и напротив – вещи самые пустяшные, незначительные, но неожиданно радовавшие напоминанием о себе. Я листал пожелтевшие тетради, собственноручные записи, сделанные, страшно подумать, когда, но отвечавшие на самые насущные сегодняшние вопросы. Находились игрушки, детские рисунки…. Всё оказывалось важным, открывалось в своём значении и смысловой красоте, хранилось надёжно, и никуда не исчезало, а складывалось в поразительно стройном порядке. Да. Сонное сознание выстраивалось, воссоздавалось в противоположность рассеянности, противоречивости, ограниченности, почти слепоте сознания явного. А какой древности были находки, знания! Невообразимой древности…. Среди прочих бесконечностей в дальней части своего сада я находил бесконечность величин и расстояний, бесконечность превращений, бесконечность мысли и чувства…. Но разве возможно пересказать все сны?!

Наяву возвышенная часть сада служила свою службу. Сюда, на древний берег я словно выныривал из разных обстоятельств жизни и смотрел на все эти обстоятельства с высоты. Где-то внизу, на дне оставались, тонули и исчезали: школа, всякого рода учёба, работа, домашние заботы, борьба за выживание, взаимоотношения с людьми…. И однажды, так случилось, меня вытолкнуло сюда наверх окончательно из тесной, кипящей котловины жизни. Один лишь сад тянулся ко мне с бывшего речного дна и касался своими ветвями. Сад был старый и запущенный. Как раз к тому времени меня и надоумили стать садоводом.

Я не сопротивлялся. Вообразив себе душевную гармонию садовода, принялся за дело. После нескольких лет моего увлечения, вырубки зарослей, корчёвки пней, выравнивания террас на склоне, удобрения земли, посадки и прививки деревьев сад благоухал весенними цветами и благодарно склонял отяжелевшие к осени от разнообразных плодов ветки. В жаркие дни он дарил густую тень и прохладу, а ночами, как колыбельную, я слушал в открытое окно шелест листьев и соловьиное пение. Поздней осенью сад засыпал. Всякий раз было жаль отшумевшего лета. И моя печаль сливалась с печалью сада. Потом тянулся белый сон. Зима. Деревья в сияющем инее или под тяжёлыми снежными шапками; а чаще, как чёрные безжизненные скелеты, они раскачивались на ветру и скрипели от ледяной стужи. Где только пряталась жизнь? Но неизменно и точно в свой срок сад просыпался. И всё начиналось сначала: цветы, буйная зелень, сочные плоды: красные, жёлтые, зелёные яблоки, груши, рыжие абрикосы, синие сливы…, вишня, черешня, клубника, малина…

И вот в один прекрасный день, сидя в своём благоустроенном саду, я подумал о странниках. Бродили они по разным странам, за это, конечно, их так и называли. Но и «странные поступки» от них произошли, потому слово «странный» не только про путешествия. Я же занимаюсь вполне понятным делом: выращиваю сад. Впрочем, иногда мне снятся «странные» сны, вот – сказки сочиняются…, разговоры с друзьями у меня тоже «странные» – снам и сказкам сродни. И после благоустройства сада этих разговоров как будто стало больше…

Да! Какие удивительные тогда случались встречи! Подобно древним кладам из снов, неожиданно напоминая о себе, находились старые друзья, возникали давно забытые знакомые, одноклассники, однокурсники по училищу, институту, собратья по прошлым увлечениям, сослуживцы по армии, сотрудники по работе… по работам, являлись всегда «к месту», к взаимной необходимости, красиво вплетаясь в строение какой-то общей жизни, попадая в единое созвучие мыслей и чувств. Они встречались случайно на улице или специально приходили ко мне спустя десять-пятнадцать лет после разлуки, будто испытывая потребность в «странных» разговорах, и словно вспомнив, где они «водятся». На ступеньке древнего берега лучше всего получались такие разговоры.

Давным-давно я собирался построить здесь беседку. А под впечатлением придуманной сказки решил точно построю: строительный материал под рукой, есть силы, свободное время…

 

 

– 2 –

 

На необычные поступки я решаюсь не сразу, потому твердое намерение не превратилось в мгновенное действие. Сначала я чем-то отвлёкся. Потом нашлись разные мелкие делишки и причины для отсрочки, включая обыкновенную лень. Вслед за этим «накрылось» свободное время. Ни с того ни сего на мою голову обрушились, самые что ни на есть, настоящие заботы-хлопоты, явилась страшная занятость. Какая беседка?! Что за срочность?! Беседовать можно, сидя на лавочке…, пока. Да и полезного места она, беседка, много займёт… Чего-то придётся лишиться, в смысле урожая. Всё было прежде так удачно спланировано, засажено полезными культурами, отборными сортами. В наиболее подходящем месте, например, произрастало дерево, привитое двумя чудесными и ценными породами сливы…

Вскоре и строительный материал был востребован и истрачен, скажем так, на более рациональные постройки. На покупку нового денег в бюджете, естественно, не нашлось. В процессе «рационального строительства» силы мои иссякли, накопилась усталость. Потом, кажется, наступила осень, зарядили дожди…

Год прошёл. Следующим летом я почти не вспоминал о беседке, находясь под завалами неотложных дел. Многое изменилось. Вместо «странных разговоров» в глубине сада зазвучали какие-то жалобы. Допустим, я жаловался на дешевизну фруктов и овощей со своего огорода на рынке, а мой товарищ художник – на трудности сбыта картин… Может это были не совсем жалобы, так – обывательское брюзжание, «переливание из пустого в порожнее», ворчание о делах-делишках, кто как живёт-поживает…, говорили о разных проблемах, о ремонте жилищ, о лечении болезней, о том о сём…. Из странности всё пришло в норму. Общение с друзьями сделалось скучным, ритуальным и, кажется, потеряло смысл. Какое-то тонкое связующее вещество испарилось. Красивая, незакономерная для обычной жизни цепочка распалась на звенья. И счастливые встречи больше не случались.

К исходу лета во время работы в саду и даже от простого там пребывания необычное болезненное состояние стало преследовать меня. Являлись слабость в ногах и руках, холодный пот и нервное раздражение. Причём, симптомы болезни возникали только в саду. Я упёрся в это самочувствие, как в неожиданное препятствие, и долго пытался его преодолеть, отнеся на счёт собственной мнительности, надуманности… Ничего не выходило.

Позже и сад стал чахнуть от небывалого нашествия разнообразных паразитов, грибков и вирусов. И на борьбу с ними уже не хватало физических сил. В сложившихся обстоятельствах я поостыл к садоводству. Предвкушаемая и почти состоявшаяся душевная гармония рухнула. Место в глубине сада из любимого постепенно почему-то превращалось в невыносимое. Только «странные» сны про сад некоторое время продолжались.

Последняя приснившаяся бесконечность называлась «бесконечностью однообразия». Однообразие оказалось не серым, а рыжим по цвету. По обыкновению я удалялся в открывшееся продолжение сада. Бродил от дерева к дереву, однако, в этот раз среди зрелых и перезрелых плодов не находил тех самых… с неземным вкусом. Всё словно переродилось. Сад заполонили своеобразного рода сливовые деревья. Почему я называл их сливовыми? Неизвестно. Я считал во сне сливами плоды рыжего цвета величиною с кочан капусты. Вкус тоже не имел со сливовым ничего общего, в нём соединялись соки лучших тропических южных даров природы: манго, персиков, апельсинов, дынь, груш… Мякоть удивляла сытностью. Надкусишь пару раз огромный рыжий шар, и наступает полное желудочное счастье и головокружение от сытости. Почему эти плоды повергали меня в уныние, почти в отчаяние? – Ветви гнулись от них до земли. «Сливы» перезревали и разлагались на деревьях, под ногами. Пейзаж был рыжим. Саду не было конца. И, разумеется, я вспоминал, я вспомнил! когда, почему и при каких обстоятельствах сажал каждое рыжее дерево. – Во всякую минуту страха от предположения бедности и голодной смерти. К великой досаде в своём бесконечном саду я не мог отыскать других насаждений…. То есть я помнил и находил места, где росли, должны были расти, плодоносить радовавшие меня некогда неземным вкусом деревья, но… только символы рыжей желудочной сытости окружали меня.