HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Владимир Соколов

Дневник провинциального писателя 1980 года

Обсудить

Повесть

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года

 

На чтение потребуется 4 часа 15 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf
Опубликовано редактором: Вероника Вебер, 6.12.2016
Оглавление

8. Август
9. Сентябрь
10. Октябрь

Сентябрь


 

 

 

2 сентября

 

Гена Панов сидел пригорюнившись в скверике рядом со знаменитой змеиногорской вазой. Нелёгкие мысли, похоже, одолевали его. Очи были потушены и даже мимолётный взгляд не скользил по стайкам юных пердучих пигалиц.

– О чём задумавшись?

– Зарубили меня в крайкоме. Запретили писать «Слово о полку Игоревом», – загробным голосом полупростонал он.

Я присел на скамейку и полилась неспешная беседа словами тихими – насколько они могут быть таковыми при гудящем, как заводящийся танк, басе Панова – на томные цветы соседней клумбы, асфальт, мусорницу и прилегающие предметы.

Насчёт «зарубили» и «запретили» – это, конечно, из области метафор. Никто ничего ему не рубил и ничего не запрещал, а просто когда он в очередной раз приносил свои древнерусские стихи, куда он ударился в последнее время, в альманах ли, издательство ли, там недоуменно пожимали плечами: а это к чему? Теперь вот, похоже, и в крайкоме впали в непонятки.

– Мне уже пятый десяток, а я всё молодой и задорный комсомольский поэт. Надоело. И сам я коммунист и сёстры стали комсомолки. Такая гадость – просто удавись. В конце концов и у меня здесь, – Гена хлопнул себя сначала по лбу, потом подумал, что это не совсем правильно, и приложил руку к сердцу, – кое-что есть.

– А чем тебе не угодили комсомольские стихи?

– Штамп на штампе.

– А ты не пиши штампами. Находи новые свежие слова, обновляй наш великий и могучий. Кто тебе мешает?

– Пообновляй тут. Эти редактриссы и редакторишки чуть что не то, что крамольное – у меня и в мыслях крамолы нет – а просто необычное увидят, так тут же верещат: ваша тематика требует филигранного обращения со словом, а вы пишете, извините, не литературно.

Гена смачно сплюнул, и мимо мусорницы. Нехорошо, подумал я.

– Да дело даже не в редакторах и критиканах. Если начальство что необычное увидит, так меня только по головке не погладят, а их сразу под зад коленом, и работай вместо тёплого кабинета на народных стройках текущей пятилетки. И даже не в цензуре дело. И даже не в идеологическом отделе.

– А в чём?

– Да самому в голову только и лезут одни штампы. «…», «…». Как заводская лошадь хожу по одному кругу и даже в мыслях не могу вырваться из него. Тут нужно шагнуть куда-то в новое, неизведанное.

– А чем тебя не устраивает Пушкин?

– Пушкин меня устраивает всем, но и он давно уже разобран на цитаты и давно заштамповался. Пятистопным ямбом пишет каждый мальчика в забаву. И даже октава перепробована на десятки ладов. Стихоплёты и не читали Пушкина, а нашпигованы до краёв «неземной красотой», «волнением в груди», «очарованьем вечеров осенне-зимнего отопительного периода» и т. д. Наши классики обращались за подмогой к живой народной речи. Но сегодня и этот источник захирел, как наша Пивоварка. Сегодня народ – это не носитель живой образной речи, а нашпигованная телевизионно-газетными штампами быдломасса. «Суровые уроки жизни», «волнительный момент», «время всё быстрее движется вперёд», – он снова сплюнул, но на этот раз точно попал в мусорницу. С метра. Просто класс!

– Чем тебе время не угодило?

– Время не может двигаться ни вперёд, ни назад. И даже стоять на месте. Время – оно всего лишь способ измерения и оценки изменений.

– Ну и что? Мы же говорим: «Поезд медленно отошёл от перрона. Мимо окон поплыли провожающие, мосты, здание вокзала», хотя плыть они, понятное дело, никуда не могут. Так и время, которое движется. Нормальная метафора.

– Вот именно. Нормальная. Беда в том, что все эти метафоры так вошли в нашу речь, что уже перестали ощущаться метафорами. А поэт должен возвращать словам их первоначальный смысл или находить новый. А где его найдёшь? Шукшин и Высоцкий что-то там пытаются извлечь из жаргона, но кроме грубостей и пошлостей ничего не извлекают. «Поели, попили в кафе гранд-отель, но леший поганил своими ногами, и их попросили оттель». Это что, поэзия? Всё это низкая природа, изящного тут кот наплакал. Я сам люблю матерные стишки. Но это в компании, под выпивку и закусон. А литература, как ты сам говоришь, это belle lettre – изящная словесность: здесь нужно совсем другое.

– Да, пожалуй, ты прав. Древнерусская литература может быть звеном той цепи, ухватившись за которое, можно будет классно оживить нашу затосковавшую и затасканную по непотребным кабинетам и точкам общепита словесность. Тебя вот в древность затащило, а мне понравилось освежать себя славянскими языками. Почему в качестве иностранного у нас преподают английский? Польский или чешский были бы много лучше. Тут одна и та же база, а каждый славянский народ построил на ней свой язык по-своему.

Допустим, у нас «след», а по-польски «шляд». От нашего «следа» идёт «наследник». А от польского «шляда» – «нашлядовец», который вовсе не наследник, а последователь, продолжатель. Ихний же «наследник» имеет совсем другую родословную. От слов «брать» – «брачь» по-польски и «падать» – «падачь». Видишь, опять похожесть феноменальная. От «падать» – «падачь» – поляки производят «спадек» – то, что наследство у них – это не то, что получается во след, а то, что спадает, выпадает. Обратно же, по-польски, «наследник» – это не тот, кто идёт вослед, а кто берёт наследство – «спадкоберса».

– Во-во, – оживился Гена, тема, похоже, его очень увлекала. И он в ответ на мои примеры ответил целой пулемётной очередью из своих.

Панов, похоже, до краёв захвачен своими переводами из древнерусской литературы.

– Знаешь, я «Слово» уже и академику Лихачёву посылал, советовался с ним. И он не стал пузыриться, я-де великий знаток той эпохи, а кто такие вы. Наоборот, он одобрил мой замысел, сказал, что именно независимый, вольный перевод «Слова» исключительно важен сегодня.

А я в долгу не остался:

– И заметь. Как такое сопоставление позволяет понять, что язык условность, и отловить, как воришек, укоренившиеся и уже не замечаемые метафоры от прямого употребления слов. По-русски «вывод», и по-польски «вывуд», то есть то, что выводится из чего-то или откуда-то. Вывод людей, вывод скота. А вот вывод в смысле «выведение одних мыслей из других» у поляков отсутствует. У них мысли не выводятся, а наоборот вносятся. Наш «вывод» в этом смысле = ихнему «внесек».

Завязалась оживлённая перестрелка, длившаяся довольно-таки долго и закончившаяся вничью.

Такое языкокопание и тебя стимулирует к свободному языковому творчеству, – подвёл я баланс. – Только кому это у нас нужно? И кто это поймёт? Свобода выражения она ведь ведёт к свободе содержания. А это в унифицированном обществе, когда мы все едиными рядами куда-то там двигаемся, вещь опасная. Особенно если кто-то идёт туда же, но своим путём.

 

 

3 сентября

 

Всё могут короли,

Всё могут короли,

И судьбы всей земли

Вершат они порой –

 

пела наша известная актриса, –

 

Но что ни говори,

Жениться по любви

Не может ни один

Ни один король.

 

Говорят, эта песня намекала на первого секретаря Ленинградского горкома, который хотел развестись с женой и жениться на своей любовнице, другой известной актрисе. Ему якобы сказали: да ты с ума спятил, что ли? Член Политбюро – и развестись с женой? Такое только президентам позволяется. Но у нас-то президентов нет.

Так это или не так, чёрт его знает. А вот что много могут короли, но чего-то никак не могут – это медицински доказанный факт. Только что Комитет по делам полиграфии, издательств и книжной торговли отклонил в который раз как нецелесообразное издание книги Невского – его автобиографии «Голубые снега Алтая». Невский ещё во времена своего инструкторства в Славгороде домогался поэтической славы: вечно его фамилия с подписью под стихами украшала полосы районной газеты.

Литературная слава привлекала его не меньше, чем кардинала Ришельё, и служебная карьера так же. Последняя ему удалась, а вот первая не давалась и только. Раз за разом её отклонял и наш альманах, и издательство, и все кому не лень. А он пытался и пытается вновь. И вновь и вновь получает отлуп. Вот ведь. Секретарь по идеологии, которому достаточно телефонного звонка, чтобы кого угодно протолкнуть или кого угодно отклонить, не может ни в какую постоять за себя. И каждый раз мотивы отказов разные: то рукопись сыровата, то план уже свёрстан. Но каждый раз чья-та невидимая рука отводит Невского от печати. А не положено высокопоставленному партийному функционеру быть писателем.

Вот и получается, что

 

Всё могут секретари,

Всё могут секретари,

И судьбы всей нашей литературы

Вершат они порой –

Но что ни говори,

Но что ни говори,

Опубликоваться по желанию хоть в журнале, хоть в издательстве

Не может ни один

Ни один секретарь. Особенно по идеологии.

 

 

4 сентября.

 

Ну и денёк, честное слово, мало когда было такого. Такого бешеного и богатого новостями давно не припомню.

Для начала зашёл в издательство, а там – если не столпотворение, так уж смятение натуральное. Редакторы, технические службы ни черта не делают, а ходят и вполголоса перешёптываются, как когда в доме покойник. Покойник был налицо: много лет проработавший и переживший не одного директора, главред Казанцев, человек ни рыба ни мясо, уходил на пенсию.

А на его место был назначен срочно отозванный с Высших литкурсов из Москвы наш поэт Володя Башунов, с которым мы ещё в конце той недели общались по телефону. Иван Степанович Казанцев пришёл в издательство из партработников и партработником и остался. Был большим мастером работать с подтекстом. Всё видел, всё понимал, чего даже не видел и не понимал ни автор, никто.

В одном из рассказов Квина герои играли в «слова». Предлагалось угадать советскую команду из 5 букв, обладателя Кубка СССР 1944 года.

– Вы на что намекаете? – спросил Казанцев. – Это надо немедленно убирать.

– Почему? – спросил Квин.

– А вы что, не знаете, по какому ведомству проходит эта футбольная команда? – это же авиазаводы!.. Прочитают про «Зенит» те, кому не положено, и смекнут сразу: ага, значит, у них на Алтае авиазавод завёлся. Так-с. Ставим галочку, посылаем шифровочку».

– Ну и хорошо. У нас ведь нет никакого авиазавода: введём врага, так сказать, в заблуждение.

– Мы, советские писатели, не имеем права врать, – безо всякого пафоса, как какую-то общедоступную детям истину выдал Казанцев…

Поняв, что от издательских при нынешней пертурбации сегодня толку ноль, я пошёл в Союз.

А там сразу две новости. Плохая и очень плохая. А какая хуже – и не понять.

Владимиров таки угодил в психушку, пока только на обследование. Ему родители на паритетных началах оставили дом в Новоалтайске. Владимиров был человеком холостым, а брат – напротив, женатым. И вот половина брата, недовольная половиной дома, начала плести интриги, чтобы оттяпать вторую половину у Владимирова: ведь целое больше, чем часть. Писала письма, жалобы, что де он постоянно пьёт, в пьяном виде невменяем, гоняется за ней и её детьми, своими племянниками то есть, с топором, несколько раз пытался дом поджечь.

Приезжала по этому поводу неоднократно и милиция. Милиция однако оказалась квёлой, и возлагавшихся на неё надежд не оправдала. Как рассказывал мне Фанас Нурулович, который работал тогда в милиции (вот он провинциальный город, даже и с 700-тысячным населением: разговоришься вроде бы с малознакомым человеком и обязательно обнаружишь общих знакомых), приехали они к нему раз. Ну поддатый сидит. Пьяненький. Но вполне вменяемый, трико на коленях пузырями, улыбается, никаких зверских повадок не демонстрирует.

Да и вообще, кто хоть раз видел Владимирова, а тем более кто много раз, вечно и по-доброму улыбающегося, тому поверить в его брутальность никак не возможно. А поскольку он пьяный у себя дома, то что ему может предъявить милиция?

Ну опросили на всякий случай соседей. А что соседи? Нормальный мужик, никогда никого не трогает, если попросишь, поможет, деньги берёт в долг, но чтобы не отдавал, на памяти такого случая не было. А вот баба его брата, о-о-о... и тут единодушное мнение быстро распалялось: стерва каких мало. Так что никакого дела в тот раз, как и в другие, милиция на него заводить не стала. Во-первых, потому что милиционеры попались нормальные. А кроме того, Чесноковка (долгое время жители с отвращением относились к её переименованию в Новоалтайск) – городок совсем маленький, это вам не Москва, не Ленинград, чтобы вот так с бухты-барахты взять да и посадить человека ни за что ни про что: да на тебя все жители потом пальцем показывать будут.

Тем не менее пасквили от той бабы продолжали ходить по всем инстанциям, в том числе дошли и до писательской организации и там стали играть свою роль.

И доигрались.

Другая новость тоже ещё та. Галкин, наш поэт хлеборобного направления по должности, а по призванию певец своей любви, своей печали или многих своих любвей, своих печалей, спутался с нашей машинисткой – бледной Наташей. Жена его уехала в командировку, и он тут же притащил её домой. Притащить-то притащил, а она от него не уходит. Почему-то подумала, что этот бабник на этот раз всерьёз и надолго. Да и что он там наплел ей про отсутствие жены, ещё неизвестно.

И вот жена возвращается, а на её месте другая баба. Всё бы ничего. Да та женщина серьёзная, никак не вертихвостка, написала жалобу в Союз. К счастью, на этот раз разруливать ситуацию поручили не мне. Дело серьёзное, и сейчас главное не вынести этот сор за пределы нашей писательской избы.

Ну и хорош же Галкин. Не мог удержать свой кобеляж unter vier Augen. То ли редакторша, застуканная голой мужем в компании не менее обнажённых мужчин. Такая же бодрая и жизнерадостная. Разгуливает по издательству, ставит авторам глупые вопросы, и как с гуся вода.

 

 

9 сентября

 

По шныряющим глазам увидел: Боря Капустин варганит, то есть собирает мелочь на пузырь.

– Двадцать копеек, конечно, не дашь? – спрашивает.

– Конечно, нет, – отвечаю весело и в такт вопросу.

– Ну и не надо.

В своё время он занял у меня пятёрку и, что естественно для него, так мне её и не отдал. И я дорожу этим его долгом – ведь если он отдаст, он попросит снова, а так я глядя ему прямо в глаза в наглую отказываю и всё. А есть хоть кто, кто может похвастаться, что Капустин отдал ему долг? Правда, и сам, когда даёт деньги, никогда не просит назад. Только вот таких случаев у него бывает всё реже и реже.

На что он живёт – Бог его знает (пишу это слово с большой буквы, ибо никакому богу такое знать и не снилось). Долгое время он жил возле самого крайкома, через дорогу в своём частном логове, а за домом располагалась гостиница «Алтай», самая фешенебельная в крае. Это логово окружал, не замыкая из-за сгнивших досок до конца периметра как бы подчеркнуто кособокий забор. Само логово было небольшим бревенчатым пятистенником, довольно старым уже, с почерневшею и слегка осевшей тесовой крышей. Дом, как говорится, явно под снос. А когда его снесли, Борис получил с матерью, с которой и на деньги которой он жил и пил, квартиру на выселках. Мне часто приходилось быть в тех краях – а кому из барнаульцев не приходилось? Ведь это центр со всеми более или менее значимыми магазинами – и много раз я видел Бориса. И каждый раз он сидел на завалинке: летом, весной, осенью и даже зимой, если погода потеплее. Сидел и смотрел на прохожих.

– Доброе утро (день, вечер), – говорил я ему.

– Доброе или утро, или что там по графику, – отвечал он.

– Что делаешь?

– Как что? Живу.

Марк Иосифович называл его «гениальным бездельником».

– Он же талантлив, как никто из нас, но относится к своему таланту, как распоследний транжир, – говаривал он.

Хотя, что имел в виду Юдалевич, я так и не понял. Капустин, даром что целыми днями сидел на завалинке, прочитал массу книг, а написал стихов в разы больше, чем все наши занятые и деловые поэты.

– Ну и что здесь сложного? – брезгливо процедил как-то Вторушин. Эти ребята – Капустин, Яненко – пишут только то, что хотят. Так любой может измарать кипы бумаги.

– А вы пишете то, чего не хотите?

– Я пишу то, что нужно, – веско и без возражений подвёл он венец дискуссии.

 

 

13 сентября

 

Виктор Николаевич Попов рассказывал о двух своих приятелях-писателях. Один – это Володя Марченко, а другой Лёня Бабанский, врач-трамвотолог, весь такой городской и культурный, читает только импортную литературу. Обоих роднит то, что ни того ни другого уже много лет краевая литература не подпускает к себе, несмотря на все их упорные стуки.

Виктор Николаевич пытается поддерживать обоих, да мало что у него получается. Вот и собираются они у него, жалятся на свою судьбу.

Виктор Николаевич им и потакает, и считает обоих бездарями, ремесленниками, ибо внешне они художественные формы и рассказа, и повести, и даже романа освоили, придраться не к чему.

– Теперь графоман, – говорит Кудинов, – грамотный пошёл. Ты ему на недостатки, а он тебе в ответ столько наговорит, что ты не знаешь, чем и крыть.

Когда эти два писателя-неудачника (неудачник – это не тот, кто плохо пишет, иначе бы неудачниками стоило признать весь наш Союз, по крайней мере, его алтайское отделение, а те, кто не печатается) уже прощались, Бабанский попросил Попова:

– Виктор Николаевич, почитайте, пожалуйста, мою последнюю повесть. Там кое-что есть.

– А мне, – говорит Попов, – так и подмывало спросить: «Где это есть, на какой странице? Я что, геолог – разыскивать это кое-что?».

 

 

16 сентября

 

Услышал от Вторушина сплошную критику наших писательских потуг:

– Что вы пишете про какую-то деревню, про бабушек с ясными глазами. Кому это интересно? Сейчас нужно что? Отважные космонавты. Загадочные планеты. Вот это люди читают, это то, что нужно.

Сказано это было не на встрече с писателями, и на не партактиве, а возле погреба, где мы ждали картошку: усталые не столько от работы – я свои три сотки с сыном выкопал за полтора часа – сколько от всей это неразберихи с транспортом, погрузкой-выгрузкой и где пропустив по пять капель, мы коротали с мужиками время о том о сём.

 

 

17 сентября

 

Новый год, учебный. И первое заседание нашей литературной студии. Полное малолюдство по причине осенних полевых работ, всего 8 человек, 7 из которых на новенького. Что дало мне повод начать с самого начала: как и где нужно учиться на писателя. Обычный ответ, что на писателя вообще учиться не нужно, среди тех, кто пробовал хоть немного писать сам, как правило, не прокатывает.

Наш разговор привычно покатился по колее «у кого нужно учиться». И привычно почти поровну мнения безрезультатно разделились между теми, кто полагает, что учиться нужно у классиков – Пушкина, Толстого, Тургенева – и теми, кто строит прогресс, за современников значит.

– С этим вопросом ясно, что ничего не ясно. Поэтому я хотел бы зайти несколько с иного угла: а как учиться на писателя?

– Чтением.

– Подражанием, – раздалось почти одновременно как два пистолетных выстрела, что обычно и бывает на дуэлях.

– Согласен и с тем и с другим, тем более что одно не противоречит другому. И всё же подражание вторично. Чтобы кому-то или чему-то подражать, сначала нужно прочитать. И снова подвопрос у вопроса: как читать? Как читают простые читатели, то есть у которых и в мыслях нет писать самим, понятно. Проглатывают книгу враз, если она увлекает, смакуют поглавно и постранично – особенно это касается любителей поэзии – или бросают книгу, если не нравится.

А вот чтение для обучения идёт совсем по-другому. Чтобы не ходить вокруг да около – сразу пример. Чтение – вот лучшее учение, когда ты изучаешь иностранный язык. Ты берёшь книгу и словарь, иногда грамматический справочник, и читаешь всё подряд. Как только ты видишь незнакомое слово, заглядываешь в словарь и записываешь его в тетрадку. Если слов незнакомых очень много, ты перечитываешь книгу, главу, страницу или даже отдельные абзацы по нескольку раз. И так постепенно овладеваешь языком.

Очевидно, для писателя такое чтение не подходит – разве лишь для критика и комментатора текстов. Как тогда должен учиться писатель чтением?

– А мне кажется, вопрос этот надуман, – молодые, они часто любят вот так без обиняков резать своё мнение. – Всякий писатель это прежде всего читатель. Он читает, что ему нравится, читает много, и однажды у него возникает зуд написать самому. Написать так же, лучше или совсем по-другому. И он просто берёт и пишет. А когда пишет, он обязательно подражает читанному. Это выходит безо всякой учёбы, само собой.

На этом мы и порешили дискуссию, да и было уже поздно.

Можно сказать, что большинство наших писателей, включая меня самого, так и «училось» писать понемногу чему-нибудь да как-нибудь (пишу «большинство» из осторожности, на самом деле надо бы написать «все», просто всех я не знаю). И это казалось нормальным. Но теперь, на писательском пути дойдя до середины, а может, и перевалив её, я с этим вопросом оказался в некотором тёмном лесе и горько зажалел о своей литературной неграмотности. Я уже давно пришёл к выводу, что писательское чтение должно принципиально отличаться от читательского. Прежде всего читатель и писатель по-разному смотрят на произведение. Для читателя оно начинается с первого слова, предложения, страницы. За первым идёт второе, за вторым третье, и так до самого конца. Потом из этих слов, предложений, страниц вырисовываются характеры персонажей, сюжет и в самом конце – идеи произведения и замысел автора. А для писателя произведение начинается с того, что для читателя является концом – с замысла и идеи. Когда первое слово ложится на бумагу общая идея, сюжет, персонажи уже сложились в голове писателя, хотя бы и смутно, хотя бы только через магический кристалл.

Поэтому и читать писатель должен иначе, чем читатель. Главное для писателя понять, как сделано произведение, которое он читает. А для этого он должен знать замысел автора, сюжет и персонажей. То есть писательское чтение это чтение произведения или автора, по крайней мере, на два раза – первое читательское – знакомство с сюжетом, второе писательское – анализ составляющих элементов и приёмов с высоты понимания идей и отбор полезных для себя.

Правда, и первое чтение не совсем читательское. Ты уже как бы прикидываешь, какие элементы могут быть полезны, на чём сосредоточить внимание. Скажем, у Шекспира бросаются в глаза метафоры. Если ты попытаешься учиться метафорам у русских писателей, тебя ждёт неудача. По этой части мы мало изобретательны. Русские писатели сильны точностью деталей. Но опять же это можно определить только непосредственным чтением. (Заметим в скобках: точность деталей – это не самое то, чему можно научиться. Ибо они всегда по месту: метафоры же, повествовательные приёмы, словесные формулы – универсальны, и их изучение как раз и составляет фундамент писательского образования).

А уже при повторном чтении ты выписываешь метафоры, допустим, или подчёркиваешь их – жалко портить книгу, но увы! иначе нельзя. А потом суммируешь их, разбиваешь на рубрики – метафоры описания природы, человека, обстановки, внутреннего мира. Таким образом они зацепляются у тебя в голове, и когда ты пишешь сам, нужное слово, нужный оборот, нужная деталь у тебя всегда наготове, а не свалены в одну кучу, когда ты пишешь «по наитию».

Сложнее дело с композицией. Здесь уже нужен анализ, выявление схемы и примеривание её на себя: сможешь ли ты писать так же. Чтение русских писателей здесь тоже мало чему поможет. Наверное, потому что русская литература вторична, она училась у французов и там брала готовые формы. А изучать композицию нужно на простых, начальных формах.

Мне нравится, как Гёте призывал учиться драматургической композиции у Мольера:

«Я знаю и люблю Мольера, – говорил Гёте, – с ранней юности и всю жизнь у него учился. Каждый год я перечитываю несколько его вещей, дабы постоянно приобщаться к этому удивительному мастерству. В «Мнимом больном» имеется сцена, которая кажется мне символом совершенного знания законов театра. Я имею в виду ту, где мнимый больной выспрашивает свою маленькую дочку Луизон, не заходил ли молодой человек в комнату её старшей сестры. Другой комедиограф, хуже знающий своё ремесло, заставил бы Луизон рассказать всё как было, и делу конец. Но сколько жизни, сколько действия вносит Мольер в этот допрос, вводя в него разные задерживающие мотивы. Сначала он заставляет малютку Луизон притворяться, что она не понимает, чего от неё хочет отец, потом отрицать, что ей что-то известно. Отец грозит ей розгой, и она падает как подкошенная, но, заметив его отчаяние, с лукаво-весёлым видом вскакивает, как бы очнувшись от притворного обморока, и мало-помалу во всём признаётся».

 

 

30 сентября

 

Прочитал рецензию краснодипломной выпускницы Мордовсого университета Ольги Батаевой на первую часть своего романа, присланную из «Сибирских огней». Где Мордовия, где «Сибирские огни» и где я? Забавный географический треугольник.

– Ну и что скажешь? – выжидательно посмотрел на меня Лев Израилевич Квин.

– Всё ясно:

а) писала дура

б) дура, сексуально озабоченная

в) дура с претензией

г) дура неизлечимая

– Коротко и неясно.

– Тогда по пунктам:

б) «Ото всех бед, ото всех проблем, как личных, так и общественных, спасает любовь во всех её проявлениях: к людям, природе, к нашей великой и прекрасной стране, но прежде всего любовь к дорогому тебе человеку! Когда постоянно думаешь о ком-то, то о других кризисах некогда задумываться, и они как-то сами по себе проходят, а то и не приходят вовсе. Всё это вроде бы тривиально, но действенно».

в) «о эта байроническая усмешка современных и продвинутых технократов, которые полагают, что всё можно расчислить и по математическим формулам»

г) красный диплом филологического факультета, как бы ставящей печать качества пробы на любую её дурь, обозначаемую как «таково моё личное мнение».

– Ты пропустил первый пункт: почему дура?

– А потому что в моём романе между героями и немногочисленными героинями нет вообще никакого романа. Чисто деловые и производственные отношения. И, заметьте, я ставлю себе это в заслугу: мне удалось (или не удалось, но мы старались) нарисовать характеры живых людей, не прибегая к такому заезженному и дешёвому трюку ликвидации одномерности положительного героя, как «ожиляж, оживляж, ты со мной в постелю ляжь».

– Ну вот и ладненько. Напиши всё, что ты мне сказал, только не в твоей залихватской манере – а то подумают, что мы своих авторов чуть ли не на зоне находим, а сдержанно, хорошим литературным языком.

– Не вижу смысла: ну пусть печатают эту пачкотню, если она им нравится. Я за свободу слова. Даже дурам надо давать возможность высказаться, больше поводов будет гордиться собой.

– Ты забываешь, что мы ждём премии от твоего романа, и отрицательная рецензия в «Сибогнях» нам ни к чему.

– Ну так пусть откажут.

– Но отказ-то должен быть как-то мотивирован. У нас в стране слава богу при всех её недостатках журнал – это не частная лавочка, как у них, когда можно или вообще не отвечать автору или отбрехиваться пустышкой: «ваша рецензия нас не заинтересовала» или там «написана не в формате нашего журнала», а государственное издание, которое должно прислушиваться к мнению авторов, кем бы они ни были, и отказывать обоснованно.

– А то, что она пишет не по теме, разве не обоснованно?

– Ну-ну, не корчи из себя младенца. Ты отлично знаешь, что никто в «Сибогнях» твоего романа не читал, читать не собирается, и о чём ты пишешь, они и понятия не знают. Скажи спасибо, что они поступают по-товарищески: присылают нам на наших авторов рецензии: чтобы мы решили, надо ли эти рецензии публиковать.

– Это как бы вроде у автора просят согласия на публикации критик на него?

Квин только махнул рукой: и так дел невпроворот, а ты всякой ерундой голову мне морочишь.

– А всё же не любишь ты филологов, не любишь...

– А филологинь особенно.

– Потому и жена у тебя кандидат филологических наук и преподаёт немецкий.

– Именно за это её и люблю ещё больше.

– Ну да, конечно. Недостатки милых нам людей делают их для нас ещё дороже.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

Купить в журнале за ноябрь 2016 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за ноябрь 2016 года

 

 

 


Оглавление

8. Август
9. Сентябрь
10. Октябрь
507 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 12:03 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!