РеалIST

С женщинами можно спорить лишь, когда ты неправ: будет хороший повод извиниться. С ними вообще бесполезно настаивать на своем. Помню, договаривался о встрече с одной из представительниц рекламодателя. Предлагаю:

– Давайте встретимся на Баррикадной в центре зала. Я невысокого роста, в черном плаще и очках, как у Гарри Поттера.

– Ой, это сложно! Лучше запомните мои приметы, будет гораздо проще.

– Хорошо, – соглашаюсь. – Как я вас узнаю?

– Представьте себе женщину-пегаса!..

Мы так и не нашли друг друга…

…Надин позвонила часов в пять:

– Женья, приезжай, я в шопе.

– В магазине?

– В полной шопе!

– Позови Савку, – говорю, – он же тебе почти муж.

– Не хочу его слышать!

– Прости, у меня горит сценарий. Чем тебе Савка не угодил?

– Он окуевает от издатости своего нефибенства!

– Ого! – восхитился я. – Зато усовершенствовал твой русский: даже я так не умею.

– Он перевернул тормашки моих восприятий! – бушевала Надин. – Приезжай, Женья! Друг узнается в биде!

– Убедила. Что случилось?

– Мы гулять с подружка. Теперь она в мусорке.

– Где?

– Описянник! Тюрьма! Сажать!..

– В милиции, что ли?

– Уи, уи! Арбат! Отделение пять!..

Я вспомнил, что однажды уже отдыхал за решеткой из-за отсутствия регистрации. Повторять ситуацию категорически не хотелось. Надин, между тем, не унималась:

– Берту хотеть грабить. Она уметь борьба и ударить вора в яички!

– Всмятку?

– Вполне по-человечески. А тот вызвать мусорку. Говорить, что он – крутой. Я ничего не понимать!..

– Деньги ментам предлагали? – спрашиваю.

– Зачем деньги?

– Взятку, – объясняю, – взятку! – Мне, действительно, не хотелось ехать.

– Это есть преступка и коррупсьон! – возмущенно констатировала Надин. – Ты толкать меня в тюряжку?

– А ты попробуй, – убеждаю, – попытайся. Дай им пару тысяч рублей. Поможет, вот увидишь. А потом перезвони.

Я положил трубку. Походил по комнате. Все-таки неприятно обнаружить в себе труса. Минут десять я нарезал круги по комнате, пока, наконец, вновь не зазвонил телефон. Надин восторженно сообщила:

– Ты – Генка!

– Кто?

– Гениалка! Мы выйти из мусорки и ехать к тебе. Встречай на Бодуническом!

– У меня времени нет! – взмолился я.

– Будем через полчаса!..

Короткие гудки не оставили мне шанса отвертеться.

На станции «Ботанический сад» было полутемно. Здесь вообще постоянные проблемы с иллюминацией. Впечатление, будто Чубайс лично выкрутил половину лампочек из-за непогашенного долга.

Надин выскочила из электрички, ведя за руку пухленькую брюнетку среднего роста. Она буквально тащила ее ко мне, рискуя оттянуть ей руку. Подбежав, затараторила:

– Менты целый час травили бабайку!

– Байки, – уточнила пухленькая.

– Уи, – подтвердила Надин. – Они говорить, что Берта – бандюжка!

– Бандитка, – поправила ее брюнетка.

– Вымогашки! – не унималась Надин.

…Родители Берты эмигрировали в Германию двенадцать лет назад, когда их дочери было пятнадцать. Они поселились в Мюнхене; здесь же Берта окончила колледж, после чего поступила в Берлинский университет на факультет журналистики. После защиты диплома ей удалось устроиться работать на телевидении, где несколько лет она ассистировала «звезде» ток-шоу Кэтрин Вельт. Кэтрин была вздорной истеричной блондинкой, всюду подозревающей заговор конкуренток. Однажды, опаздывая на программу, шоу-дива подавилась жевательной резинкой. Несчастную Кэтрин доставили в клинику, а Берте доверили спасти эфир. Случай, который нельзя упускать, Берта использовала блестяще. Молодую ведущую заметил медиамагнат Бруно Кальт, и предложил создать цикл передач о современной России.

– Твоя родина стремится к советскому реваншу, – скорбно сообщил он, доставая из деревянной коробки толстую сигару и мечтательно нюхая ее. – Русские недра полны ресурсов, но агенты КГБ используют их в своих целях.

– Я давно не была в России, – предупредила Берта.

– Тем лучше, – кладя сигару обратно в коробку, резюмировал магнат и поинтересовался: – вашу семью пытали в КГБ?

– Нет.

– Жаль, – искренне огорчился Бруно Кальт. – Но хотя бы вербовали?

– Если принудительное вступление в комсомол считать вербовкой… – начала Берта.

– О! Комсомол! – оживился босс. – Это превосходно! Патриотизм на грани безумия: Зоя Кошевая!

– Космодемьянская, – уточнила Берта.

– Именно, – согласился Бруно. – Кузьма Демьянский. Партизан и агент КГБ! Ваша задача погрузиться в атмосферу новой России, понять и измерить ее потенциал.

Так Берта оказалась в Москве: с умом, но без аршина. Поселилась в гостинице «Измайлово». Там ночью ее укусил клоп, и тогда Берта решила снять квартиру. Это оказалось непросто: цены были вдвое выше, чем в Берлине. И тут она познакомилась с Надин. Это случилось в универмаге, где Берту попыталась обсчитать кассирша. Зоркая Надин, стоявшая рядом, увидела, что вместо тысячи рублей покупательнице дают девятьсот, и расшумелась. Вопли француженки поведали Берте о богатом сексуальном опыте кассирши и ее родственников. Выйдя из магазина, девушки разговорились. Надин притащила новую знакомую к себе на Кутузовский, а уже к вечеру договорилась с соседями об аренде их квартиры. Берту восхитила способность Надин к выживанию в агрессивной среде. Француженка пообещала провести для нее курс адаптации…

Моя новая обитель потрясла Берту:

– Как ты здесь живешь?

– Мы купить тебе отличную гадость, – сообщила Надин, выставляя на кухонный стол бутылку портвейна.

– У меня и закусить-то нечем…

– Будешь вегетарианец. Никого не есть, но пить все подряд.
– У меня сценарий, – отнекиваюсь. – Ничто не заставит меня напиться!

– А трезвость?

Пришлось поддержать компанию. Надин выпила, даже не поморщившись. Заявила:

– Я хотеть вас знакомить. Берта недавно приехать в Россию. У нее нет бойфренда. Ты можешь подходить.

– Вряд ли. Неся такую ответственность, могу надорваться.

– Но ты ее уже спас! – напирала Надин.

– Наше воровство, – уточнил я, – зиждется на государственных интересах. Я же – далеко не герой. – И постарался перевести разговор на общие темы: – Берта, как тебе Москва?..

– Как Европа, – ответила она, – много дорогих витрин. Правда, нищих еще больше. И бродячих собак. У нас такого нет.

Мне стало неловко. Не оттого, что иностранка, пусть и русского происхождения, задела мою гордость: скорее, от бессилия что либо изменить. Захотелось сказать какую-нибудь патриотическую грубость, но тут в комнате зазвонил телефон. Это был Гельфанд:

– Надин у тебя?

– Да.

– Трахни ее от моего имени.

– Что?!

– По голове! Она тут такое устроила! Одноразовые тарелки порвала, вилки пластмассовые поломала! Оставила на столе оскорбительную записку…

– Что пишет? – спрашиваю.

– «Попиздовал как грузовик, а мог бы, гад, окончить ВГИК!..» Каково? – свирепствовал Савка.

– По-моему, гениально.

– Позови ее!

Я вручил трубку Надин, а сам вернулся на кухню. Разлил по стаканам остатки вина. Берта нашла в столе сухое молоко и яичный порошок. С сожалением заметила:

– Жаль, у тебя нет яиц…

– Я, – говорю, – вообще бесхребетный.

– Тебе омлет как сделать?

– Как хочешь. Только гуманно.

– Надин сказала, ты – писатель?

– Она так считает. Но – только она.

– Дашь почитать?

Я порылся в сумке, что стояла в коридоре, нашел диск с файлами:

– Тебе не понравится: много мата.

– А вдруг?.. Я могла бы разместить это в Интернете.

– Там и без меня матерщинников полно…

Ужин прошел под непрерывный монолог француженки. Надин возмущалась поведением русских мужиков. Потом вдруг засобиралась: «не могу, когда Савка там один». (Чем не русская жена?) А у меня шепотом спросила:

– Можно Берта оставаться?

– Зачем?

– Ноу комментс… – И ушла.

Мне стало неловко. В мои планы не входило развлекать иностранок, но Берта сама спасла положение: подошла и, обняв, тихо сказала:

– Надин утверждает, что в России много талантливых неудачников. А ты такой несчастный…

Дальше все произошло само собой: настолько буднично, что обшарпанная кухня явилась органичной декорацией нашей близости…

Прежде чем уйти, она смущенно улыбнулась:

– Ты не подашь на меня в суд за домогательства?

– Подам, если не скажешь рифму на слово «стирашка».

– Каталажка.

– Ты все о том же… Тебя проводить?

– Не надо. Я поймаю такси.

– Смотри, опять не попадись.

Настаивать было бессмысленно. Тем более, что к вечеру я устаю извиняться.

КУЛЬТУРНЫЙ ПЛЕВОК

Об уровне культуры населения я сужу по количеству плевков на асфальте.

В деревне Хлыновка никто на асфальт не плевался: во-первых, не было асфальта, а во-вторых, практически отсутствовало население. Когда-то в Хлыновке было около полусотни дворов, но с приходом к власти большевиков зажиточных крестьян раскулачили, лишив всего имущества и отправив в Сибирь. Потом туда же выслали сочувствующих. Дальше была война, многие мужчины погибли на фронте.

В период брежневского процветания Хлыновку посетил министр сельского хозяйства, ужаснулся, и приказал объединить умирающую деревню с близлежащей Масловкой, где были восьмилетняя школа, сельпо и даже Дом Культуры. К концу восьмидесятых в Хлыновке осталось семь дворов, и когда умирал очередной житель деревни, на похороны звали мужиков из Масловки. За пару бутылок самогонки они сколачивали гроб, рыли могилу и несли покойника к месту захоронения.

К 2006-му году Хлыновка насчитывала три двора. В одном доме жила восьмидесятилетняя Клавдия Матвеевна, старая патриотка, ненавидящая Масловских алкоголиков; в другом – стоящем рядом полуразвалившемся домишке с дырявой крышей – ее сорокашестилетний племянник Тимоха Гальченко; в третьем – еще достаточно крепком доме – проживал знаменитый на всю округу самогонщик Макар Черемыш. Однако, во время подготовки к очередным майским праздникам, его аппарат взорвался, не выдержав нагрузки, и заодно убив своего владельца. Так что Первомай Масловское мужичье справило с особой помпой. А в июне дом Макара купила какая-то москвичка, и с тех пор там началось строительство. Нанятые в Масловке мужики, надстраивающие в доме Макара второй этаж, утверждали, что новая хозяйка страшна как утренний бодун, и свирепа как доисторический ящер. К октябрю второй этаж был достроен, и Хлыновка вновь обрела привычный покой…

…Гудман заглушил двигатель:

– Вылезай. Приехали.

Я вышел из машины и осмотрелся. Слева от меня стояли два покосившихся старых дома, напротив – обложенное красным кирпичом двухэтажное здание с деревянной хозяйственной пристройкой типа сарайчика. По рубероидной крыше, деловито обозревая окрестности, прохаживалась серьезная ворона. Дом огораживал зеленого цвета забор. От калитки к крыльцу вела посыпанная гравием узкая дорожка. Рядом с соседними хибарами это строение выглядело как предсмертная галлюцинация нищего. Помимо трех домов на километр в округе ничего не было: черное поле, продуваемое со всех сторон холодными ветрами, да темно-синий лес, очерчивающий мрачный горизонт. Глухомань, агрессивно противостоящая цивилизации.

– Нравится? – спросил Гудман, и пояснил: – Отличная натура для съемок. Жить будешь у бабы Клавы. Ада с ней насчет тебя договорилась.

– То есть, я остаюсь?!

– Приказ Шефа, – вздохнул Левка. – Сказал, что здесь к тебе быстрее вдохновение придет, а то он недоволен твоим вчерашним креативом. – И вдруг обрадовал: – Зато у бабы Клавы колодец во дворе. Вода вкусная: я пробовал.

– Там и утоплюсь, – говорю.

– Да ладно тебе! Культурно плюнь и разотри! У Шефа настроение поганое: с утра в трусах резинка порвалась. Он штаны-то снял, чтобы резинку подвязать, а тут Карпина без стука в кабинет влетела. Видит: Шеф стоит, голый снизу до пояса, и в своем трусняке роется. Шеф-то срам прикрыл, а вот челюсти своей он не хозяин. Да и соплям тоже. Целый час сморкался по углам. И Светку чуть заикой не сделал. Вот и сорвался на тебя…

– Уговорил, – сдался я. – На Шефа плюну с удовольствием.

Внезапно позади себя я услышал старческий голос:

– А я гляжу – машина. Думала, люди добрые приехали. А это – вы!..

Я обернулся. В двух шагах от нас стояла маленькая сухонькая старушка, одетая в серое пальтишко времен царя Гороха. В руках она держала массивный топор.

– Дай, думаю, погоню их, а коли не послушаются – так порубаю…

Гудман расплылся в улыбке:

– Баба Клава! Привет вам из Первопрестольной! Я вам сценариста привез. Писать будет про вашу деревню.

Баба Клава оценивающе посмотрела на меня:

– Это он, что ли? Да чего он напишет? Небось, опять все наврет, как эти… газетчики, то бишь… Приезжали тута, носами поводили, аппаратами пощелкали, дорогу до Масловки построить обещали. Никакой управы на них нету. Путину надо звонить…

– Я вам и денег привез, – продолжил Гудман.

– А на что они мне? – махнула рукой старушенция и опасно приблизилась, помахивая топориком: – Давай сюды, покуда Тимоха не видит.

Клавдия Матвеевна пересчитала купюры, аккуратно положив оружие между валенок, и констатировала:

– Чай, пригодятся на похороны-то: мои али Тимохины. Ладно, пошли в дом. Топор не забудьте, а то без него меня племянник убить может…

Гудман усиленно разряжал обстановку:

– А еще, баба Клава, я вам микроволновку привез, миксер…

– А на кой они мне? Я в печке готовлю. Оно все надежнее. Ее еще дед Матвей клал…

Мы вошли в дом. В сенях нас встретил большой черный козел. Заблеяв, мотнул кривыми рогами. Баба Клава объяснила:

– Сарай у меня развалился, скотину продала: сил-то уже нету. А Фома болел сильно, так я его выходила. Жалко резать, да и не купит никто: старый он больно. Вот со мной и живет. Разувайтеся.

В доме пахло теплым хлебом. На полу были расстелены выцветшие розовые дорожки ручного плетения. В центре стоял обеденный стол, справа от него – большая русская печь; чуть дальше – кровать, над ней в углу висела закопченная от времени икона. Над самой кроватью красовался постер иностранного певца. Надпись на нем гласила: «Звезда эстрады Хуило Иглесиас».

Баба Клава пригласила нас к столу, выставила чугунок с вареной картошкой, принесла большую деревянную миску с квашеной капустой. Спросила:

– Может, самогоночки?

– Я за рулем, – с сожалением отозвался Гудман.

– Не откажусь, – интеллигентно ответил я. Мне еще предстояло подружиться с хозяйкой.

– Пьяница? – насторожилась она.

– Отчего же?

– Все писателя – пьянь, – сообщила баба Клава. – Взять тот же Есенин. Пил, пил, да и повесился. Или Пушкин. Тоже закладывал за воротник.

– Я, – говорю, – не такой.

– Значит, и не женатый – сделала неожиданный вывод бабушка, ставя передо мной внушительных размеров бутыль.

– Вы, вижу, тоже замуж не собираетесь…

– А мне-то к чему? – ничуть не обиделась она. – Был у меня муж. Когда выпьет – добрым становился, ласковым. Почитай, всех баб из Масловки приласкал, трясун яичный… Помер двенадцать лет назад… – И, посмотрев в окно, хмуро сообщила: – Вон он! Ползет, хмырины кусок!..

Мы с Гудманом едва за сердце не схватились:

– Муж?!!

– Да Тимоха, племянничек, – пояснила баба Клава и, пряча под стол бутыль, спохватилась: – топор-то мой где?..

Гудман засобирался:

– Мне пора… Жень, пойдем к машине, ноутбук заберешь. Шеф от сердца оторвал. И мобильник с выходом в Интернет для оперативной связи выделил…

– Плевал я на его выделения, – говорю.

Дверь между тем распахнулась, и в комнату влезло нечто человекообразное. Прохрипело:

– Тетьклав… Прости, а?.. – И тут же заметило нас: – И-и-хто это?..

– А ну, выйди, – недобро отозвалась бабуся, приближаясь к нему с топором. – Выйдь отсель, кому говорено?

– Ну, налей, помру ведь, – бормотало существо.

– Вот и мри!

– Ах, ты ж блядь, – беззлобно пожаловался племянничек.

– За блядь – двадцать пять, а за тебя, холуя – ни…

– Пойдем отсюда, – сказал Гудман. – Без нас разберутся.

Мы подошли к машине. Я достал из кармана ключи от квартиры Шефа на Ботаническом:

– Возьми, – говорю, – передай.

– Да ну его, – махнул рукой Левка. – Пусть сам забирает. Была нужда. – Он протянул мне ноутбук и телефонную трубку. – Трафик оплачен. Только не злоупотребляй.

– Непременно позвоню Березовскому, – мстительно отвечаю.

– Я в смысле самогонки. Видишь, какие тут черти ходят?..

– Плевал я на них.

– Это правильно, – одобрил Гудман и зачем-то добавил. – Главное – культурно!..