Жизнь, которую никто не видел

Дело было так. Поселился у меня рыба Гоша. Ну, потому что он. Поэтому – Гоша. Пришел, представился и говорит: «Не против, если я у тебя поживу?». Я был не против. Собственно, почему нет? Я живу один, а теперь будет не так скучно. Правда, Гоша был большой любитель смотреть новости, зато в остальном – очень положительный рыба. И вот что странно, жил я один, жил, а теперь вот так. Не то чтобы сильно веселее стало, ведь Гоша все же рыба, молчаливый он. Хотя иные события готов обсуждать с пеной у рта до потери пульса… В курсе всего хочет быть, ругает правительство, Штаты, Украину, Корею и домино. А в остальном всем доволен.

Как-то в гости зашел Пол Мэйсон, принес свое «как всегда». Тут оказалось, что Гоша – непьющий рыба. Удивительно. Он как раз смотрел теннис, хотя больше любит волейбол. А по мне – что одно, что другое, разве только в волейболе народу побольше и сетка выше. Пол Мэйсон за бокалом новости разные рассказывал про наших общих знакомых и на Гошу странно косился. А Гошу его россказни совсем не интересуют, потому что с ним у нас общих знакомых нет.

Так и зажил у меня рыба Гоша, остался. Я только до сих пор не понял, какая он рыба, но даже и не спрашивал. Похоже на что-то из карповых. Я работаю, рисую, а он возьмет и пол вымоет, или, например, кровати заправит ровненько. Домашний такой, хозяйственный рыба.

Еще Гоша любит зиму. Только пошел красивый и пушистый снег, он пулей вылетел на улицу и долго-долго ловил снежинки своими рыбьими губами. Снежинки кружатся, будто вальс танцуют, падают тихо, мягонько, без грохота. Я тогда еще подумал – как бы одна из снежинок не оказалась наживкой, и кто-то огромный, там за облаками, не вытащил бы его из нашего садика. А то я бы снова остался один. Это, понятно, сказки и фантазии. Просто Гоша же не обычный, он – рыба, оттуда и ассоциации.

Интересно, что моими интересами Гоша почти не интересовался, как и я его. Я любил старый добрый английский рок, а Гошу вообще не прельщала никакая музыка. Абсолютно он был равнодушен к джазу, который показывали по телевизору, к дешевым кривляньям поп-звездочек и к симфоническим опусам. Я подумал, что у рыб просто-напросто нет музыкального восприятия, но уточнять не стал.

А тем временем, пока мы медленно узнавали друг друга, пришла весна. На самом деле, мне кажется, что это только я узнавал Гошу, а он жил в свое удовольствие и думать не думал, что я за птица. Но пришла весна. Какое-то особенное настроение появилось вокруг и внутри. Так всегда бывает. И Гоша тоже расцвел. Реже стал смотреть новости, говорил, что там все равно показывают одно и то же. Он делал из прочитанных газет бумажные розы, которые стояли у нас на подоконнике, такие черно-белые, в буковках и картинках. Он чаще прежнего стал прибираться, больше времени проводить в ванной комнате, но совсем перестал выходить на улицу. Я подумал – может у него какая-то аллергия, но так и не поинтересовался.

Потом очень быстро наступило лето. В мае. Стало очень жарко, солнечно и просто, как в детстве. Только рыба Гоша сильно от этого заболел. Совсем перестал смотреть телевизор, был горячий, будто жарили его на сковороде без масла, много бредил. Что-то про друзей, Тошу, Лешу, самую милую, нежную, блестящую Прошу и про город Ленинград. Я волновался. Сосед все-таки. Потом приходил врач, лечил Гошу рыбьим жиром, говорил, что своего ему катастрофически не хватает. В бреду пролежал он почти две недели, а когда очнулся, сразу включил телевизор – там, оказывается, начался Чемпионат Мира по футболу, который Гоша никак не мог пропустить. Я хотел сказать ему про Прошу, но не решился его отвлечь.

Лето прошло как сон, и наступила красивая, желто-рыжая осень с розовым небом. Гоша за пару месяцев заметно прибавил в весе, чем очень гордился. На его пузатом тельце бликами играло яркое осеннее солнышко, когда он, развалившись в шезлонге и напялив большие стереофонические очки в красной картонной оправе, лениво листал какой-то еженедельный бизнес-журнал.

С приходом каждого времени года я знакомился с совершенно новым Гошей, который и без того был более чем необычным соседом. К примеру, 12 сентября он очень долго, сдвинув очки на лоб, наблюдал за суетной стайкой обычных московских воробьев, которых раньше, казалось, вообще не замечал, и сказал тогда, что не прочь бы отведать воробьиного шашлыка, да так, чтобы проглатывать каждого воробушка, аккуратно снятого с шампура, целиком. А когда я ел йогурт или пил кефир, шутил, что сам не ест молочных продуктов, потому что селедка с молоком, как известно, может дорогого стоить для слабого и изнеженного желудка. Зимой Гоша любил придумывать незамысловатые и глупые рифмы, повторяя их целый день. «Елка в лесу, сопли в носу». Или «Все едят железный блин, без зубов я не один».

Целый год прожил у меня рыба Гоша. Пока в наши небольшие двухкомнатные апартаменты с совмещенным санузлом не пришли странные люди с хищными лицами, которые сначала долго говорили про какие-то документы, про закон, про «тем более твоего соседа», то есть про меня, а потом Гошу просто увели. Он не попрощался. Просто ушел и не вернулся. Я подумал, рыбы не прощаются, но у кого мне теперь об этом спросить? Рыба Гоша читал газеты по утрам, теперь их читаю я. Их до сих пор приносят на его имя: Георгий Зурабович Пескария. Вот так.