Наследник проклятого трона

 

Lənətlənmiş taxtın varisi

 

Heir of the cursed throne

 

 

 

 

О, милосердный Аллах! Помоги выбраться из этой беды! Если алчный до чужого добра эмир поймет, что купец Саид решил улизнуть от него, не испросив на то разрешения и не одарив на прощание богатыми дарами, то ему точно несдобровать. Нет, лучше всего соврать. Не стоит возбуждать ярость в буйволе. Обычное дело для купца – лгать и продавать.

– О нет, великий эмир! – уверенным тоном выпалил купец, и невинно захлопал короткими ресницами. – Я всего лишь понабрал немного товара и везу в Хорасан на продажу.

– Да будет Аллах тебе в помощь! – заботливо проговорил Минкиджавр и громко и облегченно вздохнул. – А я уж подумал, ты сбежать собрался. Представляешь, что подумали бы тогда обо мне завистники и всякие сплетники? Что я плохой правитель, губитель и мучитель. И мне было бы очень обидно слышать подобную клевету в свой адрес. Разве не я забочусь о вашем благополучии дни и ночи? Защищаю покой народа, ночами не сплю, все думаю, беспокоюсь. Дороги вон обустроил для караванов, чтобы товары ваши в долгом пути не портились. Страж понаставил повсюду, чтоб от разбойников вас поберечь, каналы с водой провожу. Живи, одним словом, и не тужи. А кто это там у тебя из паланкина выглядывает? – неожиданно переменив тему, вдруг спросил он.

– О каком паланкине вы ведете речь, мой повелитель? – растерялся Саид.

– Ох, и бестолковый же ты, купец! У тебя всего один паланкин, – с Минкиджавра любезность сняло как рукой.

Саид почувствовал, как его сердце замерло в груди, готовое остановиться. Горький комок подкатил к горлу. Во рту пересохло.

– Ах, там, эээ, рабынь везу.

– Продавать? – снова улыбнулся эмир.

– Д – да, мой повелитель. Продавать!

– Ну, так продай их мне. Мне как раз нужны несколько позарез. Свои поднадоели чуточку. Хочу обновить гарем, да вот все дела да дела. Главного евнуха казнил на прошлой неделе. Замену ему пока никак не могу найти. Волей-неволей приходится самому всем заправлять, – и Минкиджавр грустно пожал плечами.

Густой, липкий пот ручьем потек по лбу и грузным, обвислым щекам купца Саида. Волосы под чалмой намокли, и теплые капли медленно прокладывали себе путь по спине бедняги. Чем больше он бился, тем сильнее увязал подобно легкомысленной букашке, попавшей в сети коварного паука. Призвав на помощь все свое красноречие, купец сказал:

– Но эти рабыни недостойны вашего внимания, мой повелитель. Я взял их с собой скорее не для продажи, а для собственной утехи. Чтобы не скучать в долгом пути, хе-хе-хе.

– Ты лжешь, купец! В начале нашей беседы ты сообщил мне, что продаешь их, а теперь пытаешься поменять волынку? Разве ты не знаешь, как я поступаю с лжецами? Я приказываю слугам вырвать таковым негодникам языки или сажаю их задом на кол. Эй, велите погонщику привести сюда этого чертового верблюда с паланкином!

Купец Саид поперхнулся и застыл с немым ужасом в глазах. И Гиаса как назло нет рядом. Заставил его остаться в городе и заняться продажей лавки. Будь он здесь, то непременно что-нибудь придумал бы. Вызволил из лап этого кровожадного зверя. Может в ноги повалиться этому окаянному псу, порождению злобного шейтана?! Признаться во всем и покаяться?! Да Минкиджавр только того и ждет! Сразу посадит на кол. Конфискует все его добро. А его семья? Они же умрут с голоду!

Пока купец терзался душевными муками, Минкиджавр внутренне посмеивался и от нечего делать забавлялся этой своеобразной игрой в прятки. Хорошо, что Саид сразу не признался. Пришлось бы его тотчас казнить. За привередливость и невыплату компенсации. А так, хотя будет чем заняться, пока сундуки не прибудут. Молодой эмир вытянул шею и на несколько долгих секунд вперил взгляд в самую дальнюю точку на горизонте: не маячат ли там его возы с заветным кладом? Затем опустил глаза и довольно усмехнулся.

Рядом с купцом Саидом стояла девица с предлинной до пят косой, в алом шелковом платье с узкими рукавами, и в расшитой золотыми узорами темно-зеленой жилетке, плотно облегавшей тонкую талию красавицы. На изящных кистях ее рук тихо и испуганно звенели золотые браслеты.

Минкиджавр вмиг приметил и соблазнительный овал крепких, как гранаты, грудей, взволнованно вздымавшихся под платьем, и белоснежную гибкую шею, так и манившую к поцелуям. От его внимания не ускользнуло практически ничего, что могло остаться незамеченным для других. Он уже ощущал в своих ладонях мягчайший, изысканный шелк ее длинных локонов и мечтал поскорее вдохнуть пьянящий и будоражащий воображение аромат юного и невинного тела. Красавица испуганно и крепко держалась за руку женщины, намного старше ее, и тоже разодетой в дорогую парчу и драгоценные украшения. Сходство между ними было настолько разительным, что даже и невнимательный человек мог понять, − эти двое связаны близкими, родственными узами. Мать и дочь.

– Старуху можешь оставить себе, а девчонка отныне моя, – заявил непреклонным голосом Минкиджавр после непродолжительного молчания. – Знаешь, Саид, сегодня утром мне нашептала одна птичка на ухо о том, что ты собрался покинуть Тебриз, не попрощавшись со мной. И якобы в эту самую поездку ты возьмешь с собой свою семью. А эти два мальчугана, спрятавшиеся за спиной у матери – твои родные сыновья, а не рабы. Но по-моему, все это происки клеветников. Таковы люди. Любят болтать глупости. Не понимают одного – не к месту или не вовремя сказанное слово может принести столько зла и вреда, что иной раз и целой жизни не хватит, дабы исправить содеянную сгоряча ошибку. Так говаривает муж моей сестры Хейдар ибн Кавус, а он достоин всякого уважения и доверия. Я отпускаю тебя, купец Саид, ты можешь идти куда хотел, и да будет Всевышний тебе в помощь. Да, и рабов своих прихвати. Я сегодня добрый.

Минкиджавр лениво махнул рукой, и несколько человек из числа стражи эмира немедленно выступили вперед и, толкая Саида в грудь, попытались оттеснить его в сторону. А тот словно одеревенел. Только глазами, налившимися кровью, бессмысленно водил по сторонам.

– Отец! – закричала вдруг Бушра, и ее тонкий, жалобный голосок звонко и четко отпечатался в безмолвной голубизне осеннего дня.

Минкиджавр с ироничной миной воздел глаза к небу и укоризненно покачал головой. Ну вот, испортила все своим криком. Теперь начнется новое представление. А ему этот спектакль уже надоел. Почему сундуки припаздывают?

– Повелитель! О, повелитель! – заливаясь слезами, громко завыл Саид, и с неожиданной для него силой оттолкнув стражу, он припал к ногам эмира.

– Прости меня, великий из великих! О, прекрасный князь! Прости меня, безумца! Виноват я и только я! Накажи меня, но отпусти на волю мою ни в чем неповинную дочь! Не дай позору лечь на мои седины! Солгал я тебе, каюсь! В Хорасан вернуться хотел, на родину. Знал бы, и шагу не ступил без твоего спроса! Помилуй!

Эмир устало вздохнул.

– Эх, и дурак же ты, купец! Своими же руками себя под петлю завел. Ну что ж, сам напросился, – и не успел он это выговорить, как один из его воинов вышел вперед, держа в руках некий предмет.

– О повелитель! Я нашел это в одном из возов купца Саида.

И он швырнул на землю небольшую золотую статуэтку, изображавшую богиню плодородия Анахиту^[8], облаченную в золотистый плащ и державшую в руке ритуальную ветвь.

Крестьяне, мелкие торговцы и ремесленники, проезжие купцы и обычные путники подходили все ближе к трону, на котором, грозно потрясая кулаками, сидел эмир Минкиджавр. Кто с интересом, кто с насмешкой и безразличием, а кто-то с жалостью и с сочувствием молча наблюдали за развернувшейся нелепой картиной суда и наказания.