Пробуждение

На чтение потребуется 2 часа 40 минут | Аннотация | Скачать: doc, fb2, pdf, rtf, txt | Хранить свои файлы: Dropbox.com и Яндекс.Диск

 

 

 

«Бог! Если ты есть и хочешь, чтобы я поверила в тебя, сделай, пожалуйста, так, чтобы я попала в женский монастырь! Помоги узнать, где есть монастырь, куда берут таких как я! Ведь где-то же он есть, должен быть! Бог! Я буду всегда верить в тебя, если ты поможешь мне. Мне некуда идти, Бог! Мне нужен монастырь!» – я повторяю эту придуманную мной молитву уже несколько дней.

Сначала я очень стеснялась произносить обращение «Бог» даже про себя. Но теперь привыкла. Совсем без обращения моя импровизированная молитва выглядела и вовсе глупо. Слово «Господи» я себе и вовсе позволить не могла.

Мысль о монастыре пришла ко мне совершенно случайно. Женский монастырь – вот единственное в мире место, где я смогу жить после всего, что случилось. Тайно, тихо и смиренно, не отвечая на вопросы, без необходимости объясняться. Просто жить, что может быть лучше? Поверю в Бога, поверю!

 

Мне нравится, когда в больницу приходит вечер. После ужина медсёстры включают в небольшом холле телевизор, перед которым рассаживается вся ходячая половина нашего отделения.

Именно в это время можно остаться в палате одной. Мои соседки по палате сменились уже не на один раз, и каждому новому коллективу требуется примерно одинаковое время, чтобы понять бесполезность попыток втянуть меня в компанию.

Я не считаю дни и не интересуюсь, какое сегодня число или даже месяц. А если и узнаю случайно, то это почти ничего не даёт, так как точка отсчёта благополучно забыта.

Я все время работаю над собой, убедив себя, что если мне всё-таки не удалось покончить с реальностью, нужно, по крайней мере, научиться её принимать.

Возможно, я и есть – самоубийца. Ведь прыгнула же я из окна. Думать об этом придётся, никуда тут не денешься, лучше уж сразу расставить всё по местам. Итак. Прыгнула. Весь мир об этом знает. Но ведь никто не знает, что я этого не хотела. И сказать об этом у меня тоже не получится, потому что придётся тогда рассказывать всё, что произошло… Нет.

 

 

*   *   *

 

Сашин отец не вышел из своей комнаты, когда мы, поднявшись на четвёртый этаж, вошли в квартиру.

В коридор вышла худенькая, немолодая женщина, которую Саша назвал Ниной. Меня он при этом Нине не представил.

Нина молча приняла Сашину дублёнку, которую он буквально свалил ей на руки. Ахнув про себя, я тут же приказала себя ничему не удивляться и, когда она, пристроив на плечики Сашино богатство, протянула руки за моей шубкой, молча позволила Нине принять и её. Та молча поставила перед Сашей комнатные тапки и занялась нашей обувью.

Хозяина дома я увидела лишь час спустя, когда Нина позвала всех обедать.

До этого мы с Сашей сидели в его комнате, которая оказалась совсем не такой, как я её себе представляла.

Никаких плакатов на стенах, магнитофонов или радиодеталей в ней не было. Не было также ни книг, ни журналов. Не было забытых на столе кружек, пепельниц, да и стола, собственно, не было тоже.

Комната выглядела просто спальней, какие стоят на выставках в больших мебельных магазинах. Из мебели – огромная кровать с тумбочками по бокам и большой шкаф с зеркальными дверцами. Несмотря на очевидную роскошь мебели, обстановка мне не понравилась. Подумалось даже, что такой интерьер подошёл бы какой-нибудь девице на выданье, но уж никак не моему Саше.

 

Вообще, я чувствовала себя довольно глупо. Трудно сказать, чего именно я ждала от приезда к Саше, но сидеть в этой роскошной спальне на краешке богато убранной кровати, тихонько разговаривать и, главное, не знать, сколько ещё это продлится, было очень неуютно.

Да и разговаривать получалось как-то очень уж трудно.

– Саш, а кто такая эта Нина? Тётя твоя, что ли?

– Не тётя. Помощница. Приготовить там, постирать, убраться…

– За деньги, что ли?

– А как, по-твоему, за «спасибо»? – Саша едва заметно раздражался.

– Так она и живёт здесь? – я не могла скрыть любопытство.

– Не живёт, не живёт она здесь. Приходит и уходит, она в соседнем подъезде живёт. У неё сын инвалид, а мужа нет. Подрабатывает она здесь, понятно?

Непонятно было многое, но задавать вопросы дальше я не решилась.

 

За стол сели втроём.

– Ну-с, барышня, давайте знакомиться начнём? Я – отец оболтуса этого, Капитанов Валерий Дмитриевич. – Без сомнения, именно этот голос раздражённо отвечал мне по телефону в Сашино отсутствие.

Смотреть на Валерия Дмитриевича, разглядывать его не хватало духу. Я всё время не знала, куда девать глаза. И в то же время чувствовала, как он цепким взглядом внимательно наблюдает за мной и даже, показалось, оценивает.

– Валерия. Валерия Пономарёва, – у меня сдавило горло. С ужасом подумалось о том, что придётся ещё и есть.

Я умоляюще глянула на Сашу, но тот делал вид, что увлечён салатом.

Нина молча разливала по тарелкам суп из красивой пузатой супницы, стоящей посередине большого овального стола. Действовала она очень умело, поочередно стоя за спинами, и совсем при этом не мешая. «Надо же, – отчего-то подумалось мне, – ловкая у вас домработница, капиталисты чёртовы».

– Ага, тёзка, стало быть! Значит, вы, Валерия Пономарёва, в гости к нам прибыли, правильно я понимаю? – голос его, без сомнения, был голосом начальника. Привыкший к тому, что к нему прислушиваются, он позволял себе говорить негромко, не сомневаясь в том, что будет услышан. – И сколько же вы намерены у нас пробыть?

К такому вопросу я была не готова. Только сейчас я поняла, что, отправившись к Саше, я как-то совсем не думала, сколько я здесь пробуду. Да хоть всю жизнь! Я изо всех сил смотрела на Сашу. Но тот увлечённо ел суп.

– Ну ладно, не буду своими вопросами вас мучить, давайте лучше обедать станем, – смилостивился вдруг Валерий Дмитриевич.

 

За мой приезд отец с сыном выпили по маленькой стопке водки, я отказалась. Пить водку я ещё не научилась.

Я кое-как ковырялась в своей тарелке вилкой и недоумевала: был ли этот обед особым, праздничным, или в этом доме и всегда так и столько едят?

В семье моих родителей такого продуктового изобилия не случалось даже в новогодние и прочие именинные праздники. Неведомый мне паштет, диковинный салат, свежие овощи посреди зимы – к такой роскоши я была, как минимум, непривычна. Или меня хотели удивить? Я тайком поглядывала на Нину и каким-то образом поняла, что – нет, никто здесь и не думал меня удивлять.

Этот дом жил своей обычной жизнью, Нина привычно подавала к столу деликатесы, протирала добротную, совсем несоветскую мебель, натирала настоящий дубовый паркет в огромной, не имеющей ничего общего с привычными для меня «хрущёвками», квартире.

– Лерочка, после обеда Нина покажет вам вашу комнату, – повернулся ко мне Валерий Дмитриевич, а затем, обращаясь уже к Саше, добавил: – Я думаю, мы эти... хм-хм… моменты, так сказать, обобществлять не будем. Все согласны?

– Угу, – Саша очень сосредоточенно ел. Мне вдруг ясно увиделось, как же сильно он тяготится моим присутствием за этим столом. И одновременно я отчётливо осознала смысл выражения «кусок не лезет в горло».

 

«Моя» комната оказалась точной копией Сашиной, лишь кровать была чуть поменьше, да цвет мебели был немного другого тона. Но общий вид комнаты – такая же спальня.

Прошло, наверное, полчаса, а, может, и целый час с тех пор, как Нина церемонно проводила меня сюда и сама донесла мою сумку. Мне показалось, что несла она её несколько брезгливо.

Я сидела на кровати, переодевшись после дороги, так и не осмелившись попросить разрешения принять душ. В шкафу, на самом краешке одной из пустых полок, уместилась жалкая стопка моей немногочисленной одежды. Под ней стыдливо пряталось бельё и несколько пар носков. В одну из тумбочек возле кровати я аккуратно сгрузила косметичку и паспорт. Тапочки, привезённые из дома, задвинула глубоко под кровать. Туда же впихнула и сумку.

Заняться было нечем. Саша был, по-видимому, у себя. Идти искать его по этой чужой огромной квартире не то чтобы не хотелось, а казалось попросту невозможным.

Я улеглась на кровать с прихваченной из дома книгой. Но читать не получалось. Напряжённо прислушивалась к звукам квартиры, пытаясь среди шума льющейся на кухне воды, где Нина мыла посуду, бубнящего где-то вдалеке телевизора и прочих незнакомых шумов определить звуки Сашиных шагов. Почему он не приходит ко мне?

Странное поведение Саши никак не поддавалось осознанию. Не мог человек измениться так сильно за такое короткое время, просто не мог! Весёлый и часто даже язвительный, самоуверенный, напористо ласковый, знакомый мне до слёз Саша при отце становился вдруг хмурым, неразговорчивым и каким-то даже пришибленным. За обедом он произнёс не более десятка слов.

 

Почему-то я вспомнила, как однажды в общежитии мы варили с Сашей сгущёнку. Водрузили на электроплитку кастрюльку с водой, опустили в неё банку дефицитной сгущёнки, засекли, как и полагается, время. После валялись на кровати, шептали друг другу глупые нежности, мечтали о будущей нашей жизни, долго любили друг друга и, счастливые, заснули.

Проснулись от взрыва. С потолка, со стен «кухонного» угла нашей комнаты свисали густые и сладкие «сгущёночные» сталактиты. Догорала на плитке испорченная безвозвратно кастрюля, пахло гарью и сладостью. В дверь застучала растревоженная запахом пожара соседка Танечка. Успокоив соседку, мы долго смывали сладкую липкость с извёстки, меняли в туалете на этаже воду в ведре, веселились и сетовали, как бестолково мы, сладкоежки, проворонили нашу последнюю сладость.

Куда же делся тот весёлый, уверенный и такой самостоятельный Саша? Я очень надеялась, что он, возможно, тоже не привык к новой и для него обстановке, проведя столько лет вдали от этой домашней роскоши, от отцовского нрава, который, конечно же, заставит оробеть любого, даже собственного сына.

Стемнело, а я всё лежала с ненужной книгой в руках, прислушиваясь к звукам чужого, не слишком дружелюбного дома.

 

– Ну что, маленькая? Устроилась? – наверное, я задремала, потому что не слышала, как он вошёл. В комнате было совсем темно. Саша склонился надо мной, мягко и долго поцеловал. – Лерка-Лерка, чего делать-то будем, а?

– С чем делать, Саш? Всё же хорошо, правда? Саш, давай пойдём, может, погуляем? Город мне немножко покажешь, да и вообще… Глупо я себя как-то чувствую в этой комнате, Саш… Нельзя мне как-нибудь к тебе поближе перебраться, а?

– Не-е… давай лучше старика злить не будем. Я же говорил тебе – он старомоден жутко в этих вопросах. Лучше так пожить, а по ночам я к тебе приходить буду… на цыпочках. – Саша весело расхохотался, но почти сразу посуровел. – В общем, пока так пускай, а дальше видно будет.

 

Гулять мы в тот вечер так и не пошли. Вместо этого Саша ушёл ставить в гараж машину. Меня он с собой не взял, сославшись на то, что в гаражах этих ничего интересного нет, кроме того, что там очень грязно и не мне в моей обуви месить ту грязь.

Хотелось сказать ему, что мне совершенно неважно, куда идти, главное – идти с ним. Но атмосфера этого дома, новая, непривычная ещё Сашина личность и вся новизна ситуации давили, и было невозможно вести себя естественно, как раньше, говорить то, что вздумается и не волноваться за сказанное.

Ночью Саша действительно прокрался в мою комнату. Был торопливым, после сразу засобирался к себе. Так, в трусах, на цыпочках и выскользнул из комнаты.

В эту ночь я впервые не ревела. Раньше слёзы всегда как-то очень легко и охотно приходили ко мне, я часто позволяла себе поплакать, и обиды становились после этого немного терпимее. А вот теперь не хотелось выпускать её, эту, совсем новую ещё обиду, хотелось немного подержать в себе, посмотреть, во что она превратится.