Местные новости 1.1

Ты сбился с ритма, дерзкий вопросительный знак.

Теперь ты пьяно блуждаешь в темноте, нахал, не владеющий рифмой.

Беспардонно являешься там, где тебя совсем не ждут.

И бежишь моих пальцев,

Когда без тебя не обойтись.

Недавно понял: я – единственный термометр, который у меня есть. Правды нет. Как нет холода и жары. А есть только удобная одежда и точные слова. Для меня, для сегодня и для сейчас.

Во времена, когда мне приходилось подпрыгивать, чтобы достать до красной кнопки дверного звонка, я уже точно знал, кем хочу быть. Конечно же, писателем, ну или военным… Осторожный мальчик в коротких шортах из вельвета. Тогда я любил писать письма. Назовем это письмами. Крепко зажмуривался. Как можно глубже залезть вглубь собственной головы. И повторял. Через десять лет мне будет двадцать. Хосподи! Как много-то!!! Но я тогда все равно буду помнить. Себя. Сонное волшебство моего детсадовского двора. Горы терриконов, и Ниагары ручьев. Разбитые коленки моей соседки. Всю убогую роскошь моего крупнопанельного детского жития… Всё: до точки и до капли. Пока еще ничем не разбавленную горечь и сладость. Нечто, которое заставляло давать сдачи, упав, вытирать от кровавых соплей разбитый нос и бежать дальше. Жить. Время добавляет воды, но не новых переживаний.

Вертясь на геморроидальном стуле, закинув ногу на ногу, я пишу новости. Местные новости. Всасывая, один за другим красные честерфилды и щербатые чашки очень плохого, но крепкого кофе. Местные новости. Бытовые убийства и торжественные открытия. В комнате, где я этим занимаюсь, много сигаретного дыма и пятен на стенах. От клавиатуры у меня холодеют ладони. И кажется, горечь во рту уже разъедает зубы.

Нет, я не разоблачаю олигархов, не борюсь с коррупцией, не воюю с чиновниками. Я пишу местные новости. Местные новости похожи на деревья бонсай. Такие же, как в лесу, только в масштабе 1 к 20. Мальчик в вельветовых шортах считает, что это колоссальная дезинформация. И за ней скрыт грандиозный, таинственный и неотразимый заговор. Фальшивая витрина.

Предмет заговора – пустота. Скрыть, замазать, замаскировать, заретушировать то, что воцаряется в наших умах, заливает со стен потолков наши комнаты и связывают нас своими невидимыми путами. Будто бы кто-то украл и продал усталой и старой Европе весь наш молодой zeitgeist. А мы все больше начинаем сомневаться в собственной реальности. Кто-то ищет подтверждения в наркотиках, другие тонут в телевизоре, синтетических слабоалкогольных напитках и растворимом кофе в рабочее время, а третьи просто исчезают, о них говорят просто: «Он уехал работать».

Местные новости – это кляксы Роршаха, они похожи на бабочек или фехтовальщиков, но на самом деле это всего лишь пятна. Местные новости – это пересказ событий, которые ровным счетом ничего не значат. Ничего бы не изменилось, если бы они не произошли. Местные новости неинтересны и несуразны, как вымершие животные. Но они были. И это моя работа.

– Всегда думал, что этот мир лучше, чем он мог бы быть. Будто кто-то главный нарушил свое обещание.

– Мне кажется, все чего я еще не знаю, окрашено в радостные оранжевые оттенки. И меня раздражает твой пессимизм. Иногда ты становишься как дождливый день. Такие я всегда ненавидела. Твоя застенчивость заставляет меня думать, что я совершала и совершаю над тобой какое-то насилие. А ведь так не должно быть…

– Так не должно быть. И то, как ты упорно радуешься жизни, не дает мне покоя. Как всякий утренний солнечный луч, который считает себя вправе панибратски растолкать лежебоку и вытащить его из постели.

– Но насколько больше и важнее то, что нас объединяет. Пусть кто-то из нас. Не будем говорить кто.

– Не будем говорить кто.

– Постоянно держит руки в карманах, а другой.

– Или другая.

– Или другая. Вечно носит их наизнанку.

– По вечерам, когда я уже достаточно проснулся, а ты еще не совсем заснула. Мне нравится, как ты выглядишь в свете фонарей. Синем, белом, желтом и оранжевом. Мне нравится смотреть, как ты изящно лавируешь в нарядном киселе вечерней толпы. Мимо темных скверов, скверных монументов, монументальных магазинов.

Я люблю большие магазины. Километры и мили коридоров и галерей с начищенными до блеска полами. Такими скользкими, что можно кататься без коньков. Заманчивые витрины. Там есть столько интересного. Столько всего, что может сделать мою жизнь еще лучше. Больше всего мне нравятся продавцы. Вышколенные, любезные и корректные. Как врачи у постели смертельно больного. Они всегда улыбаются. Мне, которая спрашивает у них: можно ли переплыть на этой надувной лодке океан? гарантирует ли этот двойное семейное одеяло с вышитым портретом Зигмунда Фрейда безбрачное супружество. И тебе, который стоит в сторонке. Делает вид, что это его совсем не касается, поглаживая большим и указательным пальцем свою рыжую бороду. С которой ты совсем не похож на Хемингуэя. Ты стоишь в стороне и пытаешься делать вид, что ты тут не при чем, мой милый Алексей…

Я люблю большие магазины. В них можно бродить целыми днями. Не выходить неделями, месяцами. Годами… И даже во сне видеть свои и чужие возможные покупки и кредитные планы. В минуты отдыха мечтать о скидках. А потом снова рассматривать компьютеры и телефоны, которые еще быстрее, еще надежнее. Разноцветные гирлянды автомобилей похожих на гигантские лакированные ступни. И тут же ряды коттеджей, целые улицы, с холодными мраморными лестницами, теплыми электрокаминами и красной черепицей, в которых мы могли бы поселиться через 10 лет, если начнем копить деньги прямо сейчас. Рассеянно смотреть в глаза манекенам. Удивляться тому, как мы становимся все больше похожими на них. И ускорять шаг. В надежде самым первым добраться до самых лучших, самых редких и самых дефицитных товаров, спрятанных где-то в давящей на глаза перспективе коридоров. По пути случайно умудриться убежать от себя, оставив нечто за поворотом. Между бытовой техникой и бутиком белья. Чтобы услышать: вот новый, кажется, мы еще там не были. Давай зайдем. Посмотри, как дождь на улице, который месяц он уже идет, разбивается о прозрачный пластиковый купол. Кстати, какой сейчас месяц, моя милая Елена?

– Дождь не прекращается, но какое нам до этого дело. Давай посмотрим зонты? Они ведь смогут защитить нас от любых неожиданных невзгод? Вот этот красный в горошек… Какое чудо этот молл!

– Это чудо. Он первый. Ты помнишь, как он появился.

– Как давно это было. Еще когда я была маленькой девочкой. С веснушками и косичками. У нас был гастроном. Мы любили наш гастроном.

– И тогда пришли люди в кожаных куртках. Они построили забор вокруг него. Из светлых, почти розовых, необструганных досок.

– А учителя нашей школы. Солидные женщины с аккуратной сединой и в очках. А с ними и другие. Жители нашего двора. Мы вышли…

– Я тоже был там.

– Ты всегда был хулиганом. В тихом омуте… Помнишь, что вы сделали с палаткой проповедника?

– Мы ломали и разбрасывали доски по всему двору. Люди в кожаных куртках стояли рядом, они приехали на машине. У них были очень злые лица.

– Постоянно совали руки за пазуху, куда-то подмышку.

– У них там были пистолеты.

– Потом они уехали.

– Мы были очень рады, что защитили наш гастроном.

– Мы любили наш маленький и неопрятный гастроном.

– На следующее утро он исчез.

– Осталась большая коричневая и беззубая яма. Вокруг нее вырос новый забор. Однако люди в кожаных куртках больше не появлялись.

– Через месяц. Или полгода. Одним утром мы обнаружили, что забор исчез. А на месте ямы…

Тогда я впервые увидел ее. Она торопилась в свой институт. А я не торопился. Лена зашла за угол увидела его. Молл был похож на космический корабль, приземлившийся среди наших пыльных чахоточных многоэтажек, с целью похищения нас или наших денег. Стояла напротив, совершенно по-детски открыв рот. Я тоже. Вроде бы сказал что-то ей. Она ответила, но я не понял. Я и забыл, что мои уши заняты «The Spy» Моррисона. То, что я слышал было:

– I know your deepest secret fear…

Тогда я взяла его за руку, и сейчас не совсем понимаю, почему. Но мне показалось, что это будет правильно. Двери открылись перед нами. В лицо ударил какой-то странный прохладный свет. И мы вошли…

– Скажите, а ребенок, который будет спать в этом манеже, станет примерным сыном? Что надо будет сказать ему, когда он принесет из школы первую двойку? И как можно будет его убедить вовремя ложиться спать?

– Теперь мне кажется, что мы никогда не выходили из этого молла. Мы стали его постоянными жителями. В этом есть что-то от дедушки Зизи. Он вполне мог бы заменить нам секс. Почему? Мы потребляем его в то время, когда могли бы потреблять друг друга. Наше зрение, наши слух, наше обоняние. Наши мысли всецело заняты им. Вот лазерный принтер. У него черные овальные очертания. Он похож на большой батон хлеба. Шероховат. Пахнет свежей пластмассой. Плохой поэт вроде меня, печатал бы им свои стихи. На четвертушках кремовой бумаги с затейливыми виньетками. Но у него низкое разрешение…

– Скажите, а гости, которые посидят на мягких соломенных подушках этого дивана, станут потом моими друзьями? Будут ли они помнить мой день рождения?

– Если бы молл был женщиной, он бы приревновал меня к Лене. Она, пожалуй, единственная кто стоит между мной и им (ей?). Иначе я бы полностью без остатка и без осадка растворился в тех образах и ощущениях, которые дарит или продает великий молл. Раньше, когда я был ребенком, таких магазинов не было в природе. И я не смог приспособиться. Он такой сложный. Я чувствую себя ребенком.

– А знает ли этот барометр, как погода повлияет на мое настроение? Быть может, дождь развеселит меня, и я буду скакать по лужам, как девчонка? А солнце нагонит тоску… Леха – постоянный человек. Хотя и немного зануда. Но мне, кажется, он та опора, которая держит меня среди всех этих окружающих вопросов и загадок.

– Ей нравятся отделы мебели и товаров для детей. Что поделать – женщина. А я отойду ненадолго. Вон там столик, похожий на те, с помощью которых в Африке извлекают мозг из черепа обезьяны. Интересно, а в нем тоже есть отверстие в центре для ножа?

– Их так много. И они такие разные. Тянут к нам свои щупальца, хоботы, руки. И, кажется, на самом деле не мы берем их. А они нас.

– Леша, тебе нравится эта картина… Леша? Где ты?!

– Я стою за поворотом. Огоньки аргоновых трубок ласковым жестом манят меня дальше. Надо еще подождать. Я оглядываюсь. Где ты, Лена?

– Я вижу только бесконечные и заманчивые коридоры. В них все так же много вопросов.

– Кажется, я потерял ее. Но это совершенный мир. Думаю, в одном из отделов я смогу купить точную копию Елены. И себя. Другие мы созревают где-то в зеркальной утробе этих галерей. Это идеальный мир. В нем есть все. Бесконечное однообразное любопытство, бесконечное однообразное одиночество.

– Дождь и одиночество.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Во второй части:

Сергей Рохов и множественность бытия

Летающий микроавтобус

Трубы и туннели моего микрорайона