HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Соломон Воложин

Занозы

Обсудить

Цикл статей

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 27.05.2007
Оглавление

10. * Ошо
11. * Зюскинд, Магритт
12. * Габриэль Гарсиа Маркес

* Зюскинд, Магритт


Из-за страсти к определенности в толкованиях на основе своей философии истории изменения, – хотел сказать – искусства, да приостановился: надо, наверно, говорить – идеалов, – я то и дело впадаю в конфликт с жизнью. Она преподносит все новые занозы моей системе и определенности.

 

Недавно у меня получилось, что йога идеологически сверхэгоистична и экстраординарна. И я как-то призакрыл глаза, что она, вместе с буддизмом, проповедует безэмоциональное отношение к жизни.

 

Безэмоциональность и экстраординарность разве стыкуются?..

 

Заноза.

 

Когда книга Патрика Зюскинда “Голубка. Три повести и одно наблюдение” – через год после прочтения – стала моей, и я получил возможность ее перечитывать, упомянутая заноза стала меня беспокоить.

 

Признаюсь, что пишу это после того, как у меня зародилась мысль, как эту занозу выдернуть.

 

А год назад я был шокирован “Голубкой”. Она меня как бы парализовала. Я не мог оторваться от чтения, пока не прочел до конца эту коротенькую повесть.

 

Меня давно уже чтение художественной литературы не захватывало с такой властностью. Старею, видно. Все – будто бы известно. Все – легко укладывается или вот-вот уложится в старую систему координат. Не зря ж говорят, что молодость существа определяется количеством его удивлений, приходящихся на одинаковый по длительности отрезок времени. Чем моложе, тем больше удивлений. Вот старый и опытный и не удивляется ничему.

 

Зюскинд – удивил: способностью увлечь.

 

Как-то, после упоения “Голубкой”, мне довелось прочесть дельную статью о сценичности драматического произведения эпохи классицизма.

 

<<Как известно, всякий драматург при построении своей пьесы должен так или иначе решить противоречие между сценическим временем, т. е. временем представления, и драматическим, т. е. временем, охватываемым показанными событиями. Когда теоретики и практики классического театра настаивали на соблюдении единства времени, они добивались не только внешнего правдоподобия, но и большей сценичности, которой обладает действие, развивающееся непрерывно в ограниченном временном промежутке. Отсюда следовало стремление к хронологической концентрации событий сюжета.

 

Пушкин справедливо указывал: “Посмотрите, как смело Корнель поступил в “Сиде”: “А, вам угодно соблюдать правило о 24 часах? Извольте”. И тут же он нагромождает событий на 4 месяца”>> (Левин Ю. Д. Некоторые вопросы шекспиризма Пушкина. В кн. “Пушкин. Исследования и материалы. Т. VII. Л., 1974) . – Классицизм применил телескоп.

 

Зюскинд сделал еще радикальнее. У него основная часть описываемого происходит в течение менее 24-х часов: с утра до вечера. – Микроскоп.

 

И если б, соответственно натуралистичности, и все у него было б так естественно, то было б просто скучно читать, как герой открыл дверь на лестницу, осторожно ступил шаг, потом другой, третий, четвертый, пятый... Но Зюскинд описал из ряда вон выходящее переживание: противоестественный для бывшего солдата и нынешнего охранника крайний испуг и отвращение к голубке, как-то оказавшейся у двери его квартиры. Ну чего не бывает?! Вот таким, неожиданно для самого себя, оказался Ионатан Ноэль, прозябающий на этом свете человек, которому было уже за пятьдесят, “из них последние двадцать он прожил совершенно без всяких событий и даже мысли не допускал, что с ним может произойти что-либо значительное”...

 

Вы заметили, что я переходил зачем-то на наклонный шрифт?

 

Это затем, что я стал цитировать свой первый подход к попытке понять Зюскинда, мною уже отвергнутый.

 

“А что в нем понимать?”- скажете. – Так я ж настаиваю, что в художественном произведении всегда есть что открывать: не лежащий на поверхности его художественный смысл. Если, конечно, произведение – художественное.

 

Кстати, в этой же, обсуждаемой мною сейчас, книжице Зюскинда есть такой рассказ – “Тяга к глубине”, в котором Зюскинд тонко поиронизировал над критиком, исповедовавшим такую же, как я, тягу к глубине. Тот, в сущности, довел до самоубийства раскритикованную им молодую художницу, создававшую, по его мнению, поверхностного содержания рисунки и принявшую очень близко к сердцу это суждение, приобревшую-таки тягу к глубине, под влиянием общества, ведомого во вкусах такими, глубокими, критиками, но не способную глубину создать...

 

И я создал было в чем-то подобный случай. Перечитав несколько раз моего “Тютчева...”, один нетянущий, по-моему, на глубину художник отказался от рисования.

 

Так мой случай это исключение из правила. А обстановка, нарисованная Зюскиндом, по-моему, есть выдумка, хоть описана Германия, а я там не был и не в курсе ее по-настоящему культурной жизни (ибо “Немецкая волна” не создает впечатление, что там аристократически высококультурное общество).

 

В общем, я нацелен на “значительное”. И у меня было мелькнула мысль, что и Зюскинд – тоже. На экстраординарное. Что он – новый Байрон, презирающий незначительность и мещанство. Вот я и стал к Зюскинду подбираться со стороны экстраординарности.

 

Когда-то для меня стало откровением, что страстность и яркость в восточных поэмах Байрона проистекала из неприятия им скуки и прозы меркантилизма и мещанства, воцарившихся после бурь буржуазной революции.

 

Заодно это лило бальзам на мою вечную рану: трудность подогнать под психологический критерий художественности (по Выготскому) романтическое искусство, якобы напрямую, – понимай – без противочувствий, – выражающее идеал автора.

 

Пожалуйста, – лился бальзам, – и у романтика есть скрытая глубина смысла, не видимая наивнореалистическому восприятию. Как бы ни было понятно читаемое “в лоб”, как бы ни отсутствовал – в “Голубке” – намек на нереалистичность описываемого (так все психологически точно – до натурализма) – это все не отменяет необходимости копать, думать. И если дашь трудиться душе своей, то она дождется озарения, катарсиса, открытия художественного смысла произведения. И ты переживешь нечто неординарное.

 

Впрочем, с “Голубкой” Патрика Зюскинда нечто неординарное я пережил и без всякого труда души.

 

Я был просто как бы парализован...

 

И далее – то, что я уже написал прямым шрифтом. Таки экстраординарно увлек меня Зюскинд.

 

И я было подумал, что он “на поверхности” отвергает странный испуг и отвращение своего Ионатана, а “в глубине” – приемлет: все-таки, мол, что-то несерое, наконец, случилось с его героем. Для того и применил натуралистическую непрерывность действия. Чтоб увлечь силой переживания, пусть и отрицательного. Важно, мол, что сильное оно.

 

И тогда Зюскинд, мол, против мещан. Против тех, чей идеал достижим, приземлен и низок – внизу Синусоиды идеалов. Идеал Зюскинда, следовательно, на бунтарском вылете субвниз с Синусоиды.

 

И я стал перечитывать “Голубку”, держа в уме такое, героическое и субнизкое, предположение относительно Зюскинда. Но... На первых страницах наткнулся на уже подзабывшуюся предысторию Ионатана.

 

В детстве тот пережил шок, понимай, утраты родителей. Они, понятно нам, были участниками Сопротивления, и их убили фашисты. В юности ему судьба дала, догадывайся, шок несправедливой, понимай, войны в Индокитае. Потом – шок женской подлости.

 

“Из всех этих происшествий Ионатан сделал вывод, что полагаться на людей нельзя и, чтобы жить спокойно, следует держаться от них подальше”.

 

То есть он тишайший беглец от действительности, а не успешно пользующийся ею мещанин, умелец жить. Тогда против чего бунтует Зюскинд? Неужели против тихого бегства?

 

Я быстренько просмотрел другие вещи в книжке. (Они совершенно забылись.)

 

“Тяга к глубине” – молодая художница убежала от действительности круто и буквально. И, похоже, автор отстраняется от ее поступка. Вот описание комнаты самоубийцы:

 

“...тысячи пустых бутылок, повсюду признаки разрушения, изодранные в клочья рисунки, на стенах комки пластилина, даже экскременты в углах комнаты”.

 

В этой картине сильно, конечно, видение иронично показанных журналистов, жадных до необычного и до его трансляции необычным же способом. Но все-таки... Это ж еще и правда тоже.

 

“Сражение” – групповой приступ утери критицизма. Среди парковых завсегдатаев-шахматистов появился неизвестный и своим элегантным видом и небрежной снисходительностью к окружающим ввел всех в шок самообмана: мол, они присутствуют при явлении гения народу. Досадно им стало, когда увидели, что он ниже всякой критики. Тем более досадно, что они очнулись, лишь когда он с треском проиграл. Слишком уж хотели необычного от скуки обыденности, всегдашних выигрышей всегда долго думающего Жана, местного чемпиона. Сам Жан тоже хотел необычного.

 

Зюскинд, правда, в конце заставил Жана решить навсегда оставить шахматы. Протест против обыденности. Но все-таки... Так и думается, с подачи автора: тр-р-рагедия, видите ли. Это ироничное название...

 

“Завещание мэтра Мюссара” – завещание чокнувшегося человека. Наверно редкая и ужасная болезнь, омертвение внутренних органов, довела его до абсолютизации окамневания (в форме раковин) всей природы.

 

“Amnesie in literis”- интервью патологически забывчивого литератора. В нем как бы взбунтовался мозг против надоевшей профессиональной необходимости помнить выдуманное.

 

Все какие-то умопомрачения описывает Зюскинд, и что-то не чувствуется, чтоб он их чтил в качестве ценных по части экстраординарности.

 

Как реалист Пушкин, о влюбившемся Онегине:

 

Он так привык теряться в этом,

Что чуть с ума не своротил

Или не сделался поэтом.

Признаться, то-то б одолжил!

 

Как отстраненно (или нет?) переживание от репродукции с картины “Жилище Д’Арнхейма” художника Р. Магритта на обложке книжицы Зюскинда.

 

Нарисовано поднимающееся окно, немного стены и пола, что возле окна и то, что видно сквозь окно – ледники и скалы горного хребта с небом над ним. Так мало того, что центральная на картине вершина имеет вид голубиной головы в профиль (что само по себе удивительно). Стекло разбито (как разбито мировоззрение смотрящего), но то, что открылось взгляду не изменило наваждения: сквозь дыру видна та же голубиная голова, что виделась и сквозь стекло. На обломках же стекла, поставленных на полу под окном и прислоненных к темно-красной стене, сохранилось сияющее (обломки утратили прозрачность и темно-красная стена сквозь них не просвечивает), на этих обломках сохранилось сияющее изображение тех гор, которое просвечивало, когда обломки еще не были обломками. И та же голубка – на центральном обломке!.. И (если вглядеться и сравнить другие обломки с другими фрагментами видимого в пролом) то же – с другими скалами: они на обломках остались! От этого жуть охватила меня, как Ионатана Ноэля, словно я – сам Д’Арнхейм.

 

И я подумал: отрицательное переживание экстраординарного не есть ли ценностно положительное отношение к обычному, которое не только героя “вполне устраивало. Потому что он терпеть не мог событий, он прямо-таки ненавидел события, нарушающие внутреннее равновесие и вносящие сумятицу во внешний порядок вещей”, но устраивало и художника Магритта, да и Патрика Зюскинда устраивало тоже вполне. Все трое – гиперреалисты. Все трое – враги ярким романтикам. Все трое убежали в себя, безэмоциональных, как йоги. И эта безэмоцональность и есть высшая ценность, которую, единственную, стоит восславить тщательнейшей выделкой формы своей деятельности и персонажу, и художнику, и писателю: неколебимой респектабельностью – Ионатану Ноэлю, охраннику на службе и благопристойному горожанину вне ее, изощренной до степени “как живое” изобразительностью – Магритту и потрясающей достоверности психологизмом – Патрику Зюскинду.

 

И все это, вы видите, набрано косым шрифтом. Почему?

 

Потому что рано мне успокаиваться. Ведь получилось, что можно процитировать художественный смысл “Голубки”. Вот:

 

Автор ненавидел события, нарушающие внутреннее равновесие и вносящие сумятицу во внешний порядок вещей.

 

И нет дистанции между автором и героем, между Патриком Зюскиндом и Ионатаном Ноэлем, между видением Д’Арнхейма и видением Магритта. И одна и другая сторона – против жизни с адреналином в крови.

 

А ведь мне, – я смутно чувствовал, – мало осталось, чтоб дотянуть до истины.

 

И я прервал свои письменные размышления. И ушел из дома.

 

И меня озарило.

 

Да ведь и Зюскинд и Магритт против сразу двух вещей: и против скуки безэмоциональности, и против тягостной чрезвычайной эмоциональности. Гиперреалисты их герои: Ноэль и Д’Арнхейм. А писатель и художник – реалисты. Как когда-то, пока писал “Евгения Онегина”, Пушкин. (Если мыслимо судить суммарно, то Пушкин с 1823-го по 1830-й годы в какой-то мере сотрудничал с монархом: менял свое продекабристско-волюнтаристское мировоззрение на смиренно-историческое, потом применял новое мировоззрение, потом рассматривал результат применения...)

 

Ну действительно. С чего бы Магритту вводить в название своей картины имя хозяина изображаемого интерьера? – А с того, что он хотел “сказать”, что именно тот такой эмоциональный фантазер, что жуть берет, если в него вжиться.

 

Ну а зачем Зюскинд выбрал и для названия, и для силы зла такое милое существо, как голубку, символ мира для миллионов людей в ХХ столетии? – А затем, чтоб подчеркнуть субъективизм переживаний своего героя.

 

Чувствуете дистанцию между автором и его творением?

 

И путем наибольшего сопротивления (совсем по Выготскому) идут оба творца. Невероятные вещи они дают пронзительно достоверным образом: детальнейшим изображением.

 

““Допустим, ты в самом деле прорвешься мимо этого отвратительного существа перед твоей дверью, невредимо достигнешь лестницы черного хода и окажешься в безопасности. Ты сможешь отправиться на службу, сможешь дожить до конца дня – но что дальше? Куда ты пойдешь сегодня вечером? Где будешь ночевать?” Ибо для него было непреложным фактом, что, даже ускользнув от голубки один раз, встречать ее второй раз он не собирался ни при каких обстоятельствах; он не смог бы прожить с ней под одной крышей ни единого дня, ни единого часа. Значит, он должен быть готов провести эту ночь и, может быть, следующие ночи в каком-нибудь пансионе. Это означало, что ему придется взять с собой бритвенный прибор, зубную щетку и перемену белья. Кроме того, понадобится чековая книжка и на всякий случай – сберегательная книжка. Этого хватит на две недели, при условии, что он найдет дешевый отель”.

 

Холодный, трезвый расчет умелого, в прошлом, солдата (““Ионатан Ноэль, – говорил он себе, – ты два года служил солдатом в Индокитае и не раз выходил целым из еще худших передряг”.”) – и... извинительная разве только в изнеженной, нервной девице трусость.

 

Сталкивается эстетизм объективного процесса изображания психики с очень несимпатичным и аномальным предметом изображания. Сталкивается безэмоциональное со сверхэмоциональным. Сталкиваются в душе читателя противочувствия, взаимоуничтожаются, и рождается катарсис: не пробезэмоциональный и не просверхэмоциональный. Рождается третье – идеал: нормальная эмоциональность.

 

Одна из сталкивающихся ценностей – родом из тихого бегства от действительности (это одна – из двух – треков спускающейся части Синусоиды идеалов). Другая из сталкивающихся ценностей – происхождением из бунтарского бегства от действительности (это трек вылета вон с Синусоиды субвниз). А третье, катарсис – родом из мудрого приятия действительности (это вторая – из двух – треков спускающейся части Синусоиды идеалов).

 

Русскую литературу прошлого кое-кто пытается своеобразно принизить даже признавая ее исключительные достоинства – за несовременность. <<Деспотизм выдавливает из человеческой души эстетические и психологические фантазии, которые изумляют читателей, привыкших к более непосредственному участию в делах своих обществ>> (Александр Эткинд. Толкование путешествий. Россия и Америка в травелогах и интертекстах. М., 2001). Деспотическим противопоставляются демократические общества. Россия – деспотическая, отсталая. Зато с колоссальным искусством, не присущим демократиям. Ну, мол, и Бог с ним, с колоссальным искусством. Пора, мол, становиться современными.

 

Я потому вышенаписанное набрал курсивом, что это самоцитата из первоначального подхода к материалу, что целясь поначалу в Зюскинда, как в нового Байрона, певца экстраординарности, собрался я спорить с Эткиндом, мол, не только Россия изумляет читателей. Вот был англичанин Байрон. Вот есть немец Зюскинд.

 

А теперь я понял (впрочем, и раньше знал), что на всех-всех частях Синусоиды создаются шедевры, изумляющие читателей, зрителей... На поднимающейся, на спускающейся, на вылетающей – на всех! Тот же Пушкин, примирившийся с действительностью... А вот теперь ясно – Зюскинд.

 

Пусть расцветают сто цветов! – распорядился Создатель искусства. И нечего нам заниматься дискриминацией какого-то цвета.


Оглавление

10. * Ошо
11. * Зюскинд, Магритт
12. * Габриэль Гарсиа Маркес
508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!