Форум журнала "Новая Литература"

Ямшанов Андрей. Рассказ «Плен».

Ни в эту, ни в следующую минуту, ни в последующий час он не умер. Однако слепое и беззвучное событие поразило так, что долгое время сожалелось о неслучившемся. Сопровождающий контейнеры со строительным материалом из Подмосковья в Армению, он вышел из вагона на Сортировочной в Тбилиси и не успел поймать ту самую секундочку, в течение которой, по обыкновению, пропадают поезда. Григорий догадывался, что шабашники и балагуры, с кем он подвизался доставить груз заказчику, искать его не станут, а сумку с документами, в лучшем из вариантов, оставят нетронутой на конечной в Ереване. Состав исчез, навалилось тяжёлое чувство от понимания постигшей участи, никак не согласующееся с логикой простых вещей: ведь был реальный поезд, объективное расписание движения и стоянок, были, наконец, свобода мысли и личного выбора… На деле – подлог! А может, его обманули? И всё было преднамеренно, по сюжету… Тоска оказалась столь тяжкой, что бесследно меркли черты её начала и вероятного конца, она становилась без края настоящей. И жизнь, остановившаяся в точке, не проявляла признаков прошлого и будущего, простого и сложного.

Ссутулившийся и неуместный, он ходил по незнакомой земле, присаживался на одну и ту же скамью, вставал на подъёме воображаемых действий и вновь ходил. Ему с детства не давалась решительность. Увенчанный пятью десятками лет, Григорий понимал, что стать другим он вряд ли сможет, таким нужен пронумерованный, разлинеенный и закреплённый печатью план жизни, а поэтому каждый раз в минуты выбора страдал безраздельно.

Наступал плотный вечер, людей становилось меньше, редели железнодорожные платформы, и далёкий диспетчер заскучал без объявлений. Юг оказался не по-кинематографически романтичен и гостеприимен – обнаружил холодное безразличие к чужаку. Перрон стал насторожённым, подозрительно наблюдающим глазами какого-то человека за сиротливым поведением приезжего.

– Что, дорогой, потерялся? – спросил он Григория и, не дав ответить, заключил: – Вижу. Нэ переживай! Поехали ко мне, покушаешь, поспишь, завтра что-нибудь придумаем…

В эту длинную и утомительную, как вязкий сон, минуту и случилось преображение. Двойник, уверенный и спокойный, показал рукой на север и бровью вопросил о согласии с идеей возвращения домой. Но проявления единомыслия не увидел. Тогда пожал плечами, отступил в сторону и ушёл не обернувшись. Второй Григорий подумал, что успеет догнать себя завтра, понуро кивнул незнакомцу головой, прошаркал за ним до ржавого «Москвича» и дверцей автомобиля захлопнул для себя выход из плена обстоятельств...

Вроде обычная история, каких тьма, об обычном «маленьком человеке» – мухоморе без силы воли, гордости, без царя в голове или мужицкого, что Берлин брал, стержня. Однако автор лобзиком рядом с ним, безнадёжным и корявым, режет вот такие ажурные наличники:

«В мутных стёклах машины растворялись уличные фонари, и эманация эта становилась иллюстрацией к завтрашнему дню…»
«Растущие вверх и вширь холмы уже не пугали неизвестностью, сознание позволяло небесным птицам клевать глаза, опрокидывало тело в пропасть, ломало о камни…»
«Он брал быка, ровесника царицы Тамары, снаряжал его и отправлялся на склоны гор, где среди камней росли и умирали деревья…»
«Мрачная и широкая, она мешала проникновению солнца в его лачугу, где в зимней серости суток мерещились нехорошие образы, давили и злопыхали в минуты, когда он пытался размышлять о причинах людских сумасшествий…»
«Черты возникают в памяти, как нечто знакомое, но неопознанное. Как обманным путём в весенний мир спешат листья внутри почек. Их не видно, но они уже есть. Является смутный образ. Реминисценция запоминается как вдох, преследует, не даёт покоя…»

Что это – манерность, оригинальничание? Нет. Желание себя показать, что не есть хорошо, поскольку спорит со стремящейся к банальности канвой. Мне, по крайней мере, глаз режет. А так рассказ хороший, логичный. Если б только эманации эти чёртовы камнями на дороге не лежали! Патриоты наши квасные будут недовольны: что не перегрыз былинный богатырь Гриня кому-т из татей глотку… Не пассионарий. Жил-нежил – пустяк, сгинул – не жалко, ибо жалко лишь героев.