Форум журнала "Новая Литература"

Лачин (http://newlit.ru/~lachin/). Философское эссе «Тварь» (http://newlit.ru/~lachin/4223.htm).

...Ислам сделал с женщиной то, чего не делалось никем и никогда. Испокон веков били русских женщин сапогами смертным боем, верх эксплуатации – законы цыганские: содержать мужа, подчиняясь ему; китаянок обували в колодки, деформируя ступни, испанок – облачали в корсеты железные, оставляя грудь плоской, а индусок сжигали заживо на могилах мужей, только всё ерунда, это мелочи жизни – чтó сделал с женщиной ислам, не удавалось никому и никогда: сделал так, что ее уже не хочется жалеть. Вековечные побои не извратили русской, как человек – не уступит мужчине. Цыганка, имея свободу действий в добыче пропитания, состоялась как личность, наибольшая эксплуатация парадоксальным образом привела к наибольшей независимости. Сломать женщину, сделав только женщиной, не человеком, никому не удавалось. Это сделал ислам.

Альтруизм (вне круга своей родни), достоинство, способность к дружбе, платоническая любовь, зачастую: патриотизм и политические взгляды – все человеческие мысли и чувства бесследно вытравлены, есть только специфически женские, мусульманка не только утилитарный предмет, но и осознала себя таковой. У Моэма в новелле «Белье мистера Харрингтона» есть сцена: раненый на улице нуждается в перевязке, за неимением лучшего героиня снимает трусы, перевязывая ими. В начале XX в. (время действия) поступок смелый и для европейки. Автор – и с ним читатель европейский – восхищен этой смелостью и отзывчивостью. Для мусульманки персонаж этот – шлюха, поступок ее – пример бесстыдной распущенности. Факт альтруизма в расчет не принимается, страданья раненого значенья не имеют. Таковы не только женщины в чадрах – оно понятно и без пояснений – нет, я специально расспрашивал женщин значительно более «светских» (из региона мусульманского). Женщина, для защиты отечества заразившаяся венерической болезнью и пошедшая к врагу проституткой, заражать и убивать захватчиков – для мусульманки: просто проститутка, мусор. Слова о ее героизме вызывают истерический смех.

Потому-то самая черствая женщина Запада более приобщена к человечности. Приняв любую религию, женщина остается женщиной, человеком, приняв ислам – становится самкой. Ибо так поступает ислам – не грудь заключает в железную клетку, а самую душу, плоскими делая: чувства, не груди; не ноги женские сажает в колодки, а мозг, и мысли ее так же схожи с обычными людскими, как ковыляющая походка средневековой китаянки – с нормальной человеческой поступью...

В принципе, все мы обсудили в частной переписке. И вновь вынужден повторить: сводить все к религии и ее же объявлять причиной всех зол — как минимум, некорректно и откат к "теории обманщиков", которая была очень и очень модной в эпоху Просвещения.

Кстати, именно эта теория превознесла естественного человека, то есть, дикаря. И добродетелен он, и честен, и близок к природе. И был бы он таким, если бы его не совратили злокозненные жрецы. Только потом апологеты Жан Жака Руссо стали замечать, что дикари совсем не такие, как их рисует воображение просветителей. А тем паче — люди исторического времени...

Провел день за чтением «Твари». День – это, конечно, ничто. Здесь надо думать, думать, и думать…

Великолепно? Откровенно? Жестоко? Убедительно? Доказательно? Провокационно? Хладнокровно? Страстно? Бесстрашно? – простой отзыв здесь невозможен. Он будет ущербен. Ваша, Лачин, работа столь многогранна, что адекватным на неё отзывом может быть только статья, близкая по объёму к рассматриваемому материалу. Да и это было бы только началом.
Здесь столько важных аспектов, и каждый из них требует осмысления, детального обсуждения и вытекающих мировоззренческо-философских последствий. Если коротко, скажу только одно: Лачин, Вы – настоящий.
Читать Лачина нужно, необходимо.
А умеющий читать – да прочтёт...

Пока, у меня – конкретный вопрос. Вы пишите: «Викинги – выходцы из тех же хуррамитов, да, черт возьми, таким был мой народ – рослые, светловолосые, неустрашимые люди, адепты мудрейшей религии – религии огня и солнца… В них, моих азербайджанцах, были все предпосылки для развития европейского духа, да они и были европейцами, лишь несколько веков нещадного растаптывания сотворили из них – азиатов».

В интернете я не нашел разъяснения, кроме следующего: «Хуррамиты - (хуррамдины) - участники борьбы против Арабского халифата иислама в Иране, Азербайджане и Ср. Азии в 8-9 вв. Приверженцы маздакизма. Участвовали в восстании Абу Муслима, Муканны, Бабека и др.»

Вы утверждаете, что викинги – это хуррамиты. Мне всегда казалось, что викинги – это скандинавы. Пожалуйста, развейте мое замешательство.

     Игорь, не только рад вашим словам, но и удивлён. Тварь боятся обсуждать.
     Викинги как потомки хуррамитов - не факт, но правдоподобная гипотеза. Она выдвинута Туром Хейердалом, изучавшем пути переселения народов. Эта версия принята примерно каждым вторым специалистом. Версия такова - одни хуррамиты остались с Бабеком, и погибли, другие двинулись на север. Внешность жителей Кавказа того времени действительно была куда более скандинавской или славянской, чем восточной.
      Эта глава из романа написана главным героем, Маиром. Он у меня стойкий приверженец этой версии. Лично я колеблюсь, хотя доводы Хейердала представляются мне достаточно убедительными, чтобы оказаться правдой.
      На Востоке это обсуждать не любят. Для азеров и персов Бабек - то ли герой, то ли проклятый. Кстати, читанная вами недавно "Прелюдия к казни" как раз о нём.

         Вот мне подумалось сегодня: в НЛ Тварь лучше всего приняли вы, Игорь Якушко, Алекс Ведов и Яна Кандова - а именно эти четверо мне интереснее всего в НЛ с интеллектуальной точки зрения (хотя хорошие стилисты ещё есть). Так что буду считать это своей удачей-)
      Насчёт обожествления Лермонтова в конце не удивляйтесь - об этом мой герой уже писал в Евангелии от Иуды, и потому в Твари это не разъясняет. Эти две главы романа написаны им в виде дилогии.
       Кстати, спасибо за вопрос о викингах. Я закончил Тварь в 03 г. - и только сейчас сообразил, что нужно примечание об этом!

Как Вы уже поняли, я – не из пугливых. Не люблю пустой болтовни, жаль тратить время на суесловие, но если есть серьезная тема, порядочный человек просто обязать высказать свое отношение к ней.
Итак, высказываю...

Я родом – из СССР. По образованию и мировоззрению, в отношении религий я – атеист. На сегодняшний день внесу уточнение: я – а-конфессионист. Надеюсь, термин понятен. Я уважаю людей, идущих духовным путем, и сам иду по какой-то своей дороге, ведущей из тьмы убожества личности к личностному просветлению. Я не отрицаю духовности и стремления к некоему Абсолюту, но в отношении конкретных конфессий придерживаюсь объективной «срединной точки».

Так вот, на мой взгляд, пик развития религиозного сознания человечества был достигнут в христианской идее (не путать с христианством после Вселенских соборов!). Я имею в виду трансгрессию в Духе, то есть духовное освобождение личности как выход за предел, положенный рабским мироустройством. До Христа эта идея прозвучала в концепции Будды. Однако путь будды предполагает индивидуальное удаление, это путь отшельника, монаха, аскета. Учение Христа намечает перспективу раскрепощения в социальном масштабе. Если угодно, это учение постбуддистское и прокоммунистическое.

Что до Ислама (помимо того, что Коран – это священное писание разбойников и грабителей), в духовном плане, это поворот к обездушиванию человека, а в социальном плане – к жесточайшему тоталитаризму. Именно сегодня, когда нам пудрят мозги призывами к «политкорректности» и «толерантности», важно иметь мужество назвать вещи своими именами.  В противном случае, проявив бесхребетность, цивилизация будет растоптана совершенно не толерантными и не политкорректными дикими ордами, и все культурные (читай: духовные) достижения человечества будут сметены цунами  нового варварства. 

Насчет викингов, я Вас понял. Гипотеза действительно вероятная. Учитывая, что и сегодня сами кавказцы считают подлинными кавказцами, даже в своем роду, именно светловолосых и светлоглазых. Возможно, они и не помнят нашествия тюрков, но зато отчетливо помнят свой этнический архетип.

Ваш герой Маир мне глубоко симпатичен, и если Вы метафорически с ним еще повстречаетесь, передайте ему, что он метафорически – не один.  ;)

А что до Бабека, которого земляки считают то ли героем, то ли проклятым… Так ведь герой и проклятый – это одно и то же! На Кавказе таких называют «абрек». А в латинской традиции - homo sacer…

Да, кстати, заинтересовавшись крупными Вашими вещами, я ориентировался по дате публикации. Так для себя и определил: сперва - "Тварь", потом - "Иуда". А оказывается, все наоборот.
Вы как-нибудь обозначьте очередность прочтения более адекватно, чтобы будущий читатель не путался.

Ну, и слава Богу!
Лачин не исключил, что среди кавказцев, так сказать, были и светловолосые рослые люди!
Только не надо забывать, что были они практически везде: В Средней Азии, в Малой, в Индии, Китае, Японии, в обеих америках, в Сибири, в Полинезии... Да и Амир Тимур, хоть и не был великаном, но вполне был голубоглазым, европеидным, с казацким оселенцом на лысине.

Поздравляю нашего Лачина! Хоть какая-то подвижка!

     Игорю.
     Представьте себе, я как раз вчера об этом подумал - надо даты поставить-)
     Интересная у вас мысль об идентичности героев и проклятых. Буквально сейчас, пиша это, вспомнил свою фразу: "Толпа уважает гениев, но ненавидит героев" ( "Демон IV", не в НЛ). Как хорошо вы отослали меня к лат. традиции! Как я сам не сообразил...
      Христианство "учение постбуддисткое и прокоммунистическое" - да, пожалуй. Вообще ваши формулировки мне нравятся. И, да, х-во до и после соборов - совсем разное. Почти всё гадкое привнесено в него попами, а ислам гадок изначально.
     
      Фёдору.
      Старохронологи никогда этого и не отрицали. Просто мы объясняем это иначе.
      Во-первых, для нас светловолосый не синонимичен русскому и вообще славянину. Не считаем же мы всех брюнетов, скажем, индусами.
      Во- вторых,  тёмные цвета кожи, волос и глаз лучше держатся в последующих поколениях, среди метисов. Мулаты рождаются чёрными или тёмно-коричневыми, белыми - крайне редко. Дети от брюнета и блондина заметно чаще рождаются брюнетами. Потому человечество и темнеет. Чернеет, грубо говоря. В 15-16 вв. латино-романская Европа была значительно светлее. По трад. истории, каждый второй древний германец вообще был альбиносом, беловолосым. Кроме того, по той же истории, испанцы, португальцы и итальянцы часто и долго скрещивались с арабами. Кстати, среди средневек. арабов светловолосых тоже было больше нынешнего. Недаром из двух арабов в моей "Прелюдии к казни" один - рыжий.

Вы правы, белые "европейцы" (в 13-16 веках)  нередко скрещивались с "неевропейцами". Но это всё - в традиционной версии истории.
Новая история уточняет - европейцы (русские, славяне) скрещивались, но не с арабами (что все же имело место на юге Европы), а в основном с турками. Да и кто такие были арабы в 15-16 веке, чтобы с ними хотели скрещиваться просвещенные, с древней культурой и вероисповеданием европейцы? Да и обе религии не позволяли этого делать.

Светловолосых или темноволосых в средние века не могло быть "больше нынешнего". Численность населения Европы и малой Азии была значительно меньше.

      Я имел в виду, что светловолосых было больше на душу населения.
      Арабы скрещивались с европейцами в основном в 8-12 вв. Арабы главным образом делали это насильственно, как оккупанты. (Так же они поступали и в Азии). Разница в религиях им не мешала. Все сицилианцы, напр., частично арабы, чего не отрицает и история. А в более позднее время испанцы заставляли арабов и евреев принимать х-во, и опять шло смешение.
      Наконец, многие женщины меняли вероисповедание при вступлении в брак. Мать Жуковского турчанка; мать Хагани, поэта из Закавказья, гречанка. 
      Да и большинство испанцев и португальцев - слегка арабы или евреи, или и то и другое; и каждый второй из них спокойно это признаёт. Только дворяне всегда тщательно скрывали таких предков, как нечто постыдное.

Федор, проводите ли Вы разделение между понятием «турки» и «тюрки»?
Поясню свой вопрос…

Лев Гумилев в книге «Этнос и этногенез» утверждает, что тюрки – это огромная масса народностей, которые были ассимилированы в Орду, кочевавшую по Великой Степи от Дальнего Востока до Каспия. В некое время (не будем сейчас уточнять с позиций старо- или ново-хронологов) Орда разделилась: часть двинула на север и заселила Поволжье, став предтечей татар и близких к ним волжских народов; другая повернула на юг и  стала предтечей казахов, калмыков, узбеков, киргизов, туркменов (!), а также многих народов Кавказа и Закавказья.

По Гумилеву, Турция – какой мы ее знаем, начиная с 20-го века, еще в 19-м была средоточием очень многих народов, и отдельных провинций, каждая – сама за себя. Примерно как германские «земли» в том же 19-м веке, до того как Бисмарк взялся из «собирать». Так вот Турция стала Турцией лишь в результате объединения в одну страну. И турецкий я зык был утвержден как язык государственный – внимание! – лишь потому, что в тогдашней армии, на которую опирался султан, большинство солдат были тюрками, и говорили на наречиях тюрков.

Что Вы думаете по этому поводу?

Этот вопрос - и к Лачину тоже.

      Да, турки и тюрки - это всё равно что соответственно русские и славяне. Есть турецкий язык, а есть тюркская группа языков.
      Мысль Гумилёва спорная... А как же Османская империя, централизованное государство?
      Насчёт многих наций он прав, конечно. Все турецкие султаны - частично славяне или армяне. А самый знаменитый - полуукраинец.

Одно другому не противоречит. Возможно, я что-то путаю с хронологией. Я - не знаток истории Османской династии и соответствующей империи, но точно помню, что Гумилев связывал Турцию именно с тюрками, и что империя, на протяжении веков терроризурующая Европу, внутри себя была отнюдь не монолитной.

(Как и любая Империя: к примеру - Российская до Петра-1, а, на ее западе и востоке - и позже)
(Да, и, конечно, - на юге)

Вот что значит правильная история!
Рассуждаете Вы, Лачин, как типичный старохронолог, если такие, кроме Вас, еще остались.
Ну, прямо, как под копирку. В полном соответствии с дутой и хорошо расписанной в справочниках описательной историографией!
Продолжайте этот увлекательный путь недоразумения и неразберихи!

     Да, кроме меня, такие ещё остались. Не всем же быть умными-)

1 - 1.

     Игорю.
     Ну да, конечно, империя была тюркской, и, опять таки да - не монолитной. Турки столько воровали чужих женщин, что сами стали не вполне турками. Возмездие-)
     Один мой друг, профессор религиоведения, постоянно в Казахстан ездит лекции читать. Говорит - смешай турка с монголом, вот тебе и казах. То есть, видимо, это тюрки, согласно Гумилёву и Белисову, но "монголоидные".
      Впрочем, у самих турков все их истор. герои изображаются узкоглазыми. Монголоидами, можно сказать. Вот я сейчас подумал - может, это славяне с армянами помогли им "европеизировать" внешность?-)

Хорошая шутка. Помогли подкорректировать внешность, притом что славян и армян резали именно тюрки, а не наоборот.
Ведь и славяне и армяне были преимущественно оседлыми земледельцами, а не пастухами-кочевниками. Соответственно, именно у мобильных кочевников в крови - воинский дух набегов. Земледельцам более свойственна оборона.
Но вот любопытно: кто же кого больше оплодотворил? агрессоры - терпящих, или терпящие - агрессоров?
Это любопытно и в генетическом, и в культурном планах.

     Пожалуй, ответ на этот вопрос зависит от идеологии отвечающего. По иудейским законам, главное, кто мать по нации. А для мусульман - кто отец. Да и для остальных тоже, хотя в сглаженной форме.
     Агрессорами "сексуальными" выступают мужчины, а жертвами - женщины. Интересно всё получается...

     А если "оплодотворение" понимать в культурном плане, как вы предложили, то, наверно, агрессоры в выигрыше. Свою культуру навязывают.  В Турции, скажем, армян гораздо больше офиц. данных. Но большинство их отуречены, и фамилии турецкие. То есть просто турками стали.
      Для меня главное культура, да и для вас, наверно, тоже. Можно думать именно в этом направлении.

Да, Лачин, именно культура. Индивидуальная и общества в целом.

Мы слегка отклонились от главного фокуса данного обсуждения. Между тем проблематика "Твари" - вовсе не антирелигиозная и не антиэтническая (как это может показаться некоторым людям, культурно убогим, которые как раз-то и сеют вражду и между религиями и народами), а проблематика ее, главным образом, - культурологическая.

Лично для меня не имеет значения, какого цвета волосы и глаза у человека, с которым я разговариваю. Но огромное значение для меня имеет его интеллектуальный и духовный уровень. Именно здесь проходит моя пограничная полоса.

     Да, уж никак не антиэтническая. Антирелигиозным, наверно, можно и назвать...-)

Я бы назвал Вашу тематику антитоталитарной. «Антирелигиозная» - это, конечно, геройски, но в таком случае Вы наживете больше врагов, чем реальных подвижек в росте самосознания Ваших читателей. К сожалению, люди в массе своей не готовы разделять религию и сверхэтнос. Для европейцев бить мусульман – значит бить всех черных подряд (может попасться и Лачин). Для азиатов, даже не религиозных (!), выступающий против Корана земляк – хуже, чем европеец, поскольку выступает против «своих же», черных, и плевать им на Вашу метафорическую красноту.

Другое дело, если человек борется против гнета и за социальную справедливость. Против убожества, ограниченности и бескультурья. Этот ракурс понятен и близок каждому, вне зависимости от культурного уровня. Я понимаю, «Тварь» писал человек куда более молодой и горячий, чем нынешний Лачин. Думаю, сегодня Вы дозрели до более гибкой борьбы, чем героический эпатаж. Борьба – тоже ведь часть культуры. :)

      Эпатажа у меня нигде нет, просто пишу, что думаю.
      Я не против, чтоб русские или европейцы забили меня, с условием, чтобы заодно забили большинство описанных мною людей.
      "Против гнёта и за социальную справедливость" - ну да, это у меня тоже есть. Вернее, всё это взаимосвязано.

      Вы правы, это антитоталитарная вещь. А авраамические религии - иудаизм, христианство и ислам - тоталитарны. Особенно ислам. Сказать "я против тоталитаризма", всё равно что сказать: "я против неправды". Пустые слова, ибо непонятно, каковы взгляды этого человека. Сказать "я против ислама", против религии вообще - это уже что-то конкретное.
     Скажите кому-нибудь: "Л. пишет против тоталитаризма" - что он поймёт? Ничего. По этим словам ничего не поймёшь-).

      Для вас главное - интеллект и духовный уровень. Для меня тоже - вот я и показал, как влияет на этот уровень ислам. Да и весь средиземноморский монотеизм вообще, но особенно - ислам.
     Вам, наверно, почему то кажется, что "антирелигиозный" созвучно с национализмом. Да нет, почему же.

То-то и оно, что для меня это несозвучно. Для человека европейской ментальности, начиная с эпохи Просвещения, религия и национальность всё больше разделяются и расходятся. Так же, как расходятся национализм и патриотизм, или патриотизм и слепое служение агрессивной доктрине.

Чего нельзя сказать о странах исламского фундаментализма. Там религия и народ неразрывны (примерно как православие и Россия до 1917г., и позже – как советский народ и Партия до 1991г.).
Таким образом, речь идет об идеологическом фундаменте общества. Уточним: общества тоталитарного типа. То есть общества, по сути, рабовладельческого.

Мне могут возразить, что сильное государство – это государство, так или иначе, тоталитарное. Соглашусь лишь отчасти. Это верно для государств, чей народ интеллектуально и духовно убог. Ему нужен кнут. Однако человеку интеллектуально и духовно развитому не нужно утверждать себя за счет остальных. И народу, состоящему из таких людей, ну нужно быть агрессивным в отношении соседних народов. Но доколе государство будет рабовладельческим, оно будет подавлять интеллект и духовность. И значит, будет стремиться к тоталитарному управлению. И не важно, в какие маски это будет рядиться – в религиозные или в атеистические. Важно другое: всякий тоталитаризм заканчивается революцией, войной и падением государства. Замкнутый круг.

Это правда: развивая интеллектуальный и духовный уровень граждан, государство себя ослабляет – как государство рабовладельческое. Но ведь есть и другая правда: никогда еще на истории не было государства, которое бы в себе преодолело рабовладельческую парадигму. Были попытки. Все они оказались провальными. Но это не значит, что они утопичны. Просто пока рабовладение сильнее либерализма. Пока. Просто пока люди в массе своей не готовы к свободе, не готовы взять на себя эту ответственность – вследствие убожества интеллектуального и духовного уровня. Замкнутый круг.

Но, чёрт, возьми, нужно этот круг размыкать. Мне нравятся, Лачин, Ваш призывный рефрен: пора кончать с этим бредом.
Нужно говорить настоящее слово.
Единственно настоящее слово – слово правды.
Единственно настоящая правда – назвать вещи своими именами. 
Всё остальное – ничтожное литераторство, пустая игра в слова.

(Кстати, я случайно узнал, благодаря интернету, что означает по-тюркски слово «лачин». Теперь мне понятна с особенной ясностью Ваша любовь к Максиму Горькому  :))

     Отношение к Горькому у меня двойственное, что видно из моей статьи, посвящённой вам-) На днях должна быть закончена.

У меня тоже нет однозначных кумиров. Для меня всякое явление имеет как минимум две стороны.
А вот своей статьей Вы меня смутили и напугали.  :) Никто из серьезных писателей еще не посвящал мне статей - только мимолетные отзывы.

Поздравляю, Лачин!
Проникновенная вещь получилась!

Не жалко братьев-приверженцев?

     Мне себя жалко-) И всё остальное человечество, кроме них. Особенно русских и французов.
     Да и какие они мне братья?-) Ну разве что "по крови". Ненавижу это выражение! В нём есть что-то фашистское, недаром гитлеровцы всё время талдычили: "кровь, дурная кровь, хорошая кровь"...
      Фёдор, вы меня удивляете! Я не думал, что вы возьмётесь это прочесть. Приятно удивлён-)
     

Это же и моя тема.
Была.
Последнее время я отошел от богословия. И всё - благодаря Новой истории.
Просто увидел другие стороны религий, причины и мотивы поведений.

Многие вопросы стало возможно объяснить историей, чего раньше у меня никак не получалось.
Много было сломано копий на дискуссиях, но точного ответа не знала ни одна из сторон.
Слава Богу, теперь всё более-менее разрешилось. И я уже не так удивляюсь странному поведению мусульманина или католика, "неправдоподобному" толкованию Священных мест мормона или православного.

      Ну, без НХ, с помощью ТХ, тоже можно объяснить поведение мусульман, и представителей иных религий.
      "Многие вопросы стало возможно объяснить историей, чего раньше у меня никак не получалось" - почему же раньше не получалось? Да всё вполне объяснимо.

жалко тут не получается картинку вставить.
Лачин,это очень круто.
я не умею (разучилась то есть) писать нормальные комменты, но это правда очень сильная Штука получилась у вас.
аж мороз по коже.

        Спасибо, Саша, за иллюстрации!-) 

      "Вот я спрашиваю Вас: « Чем  "Тварь"  лучше  "Сатанинских стихов"?  Хотя она и лучше, но Вы  от ответа уйдёте. Или нет? Было бы интересно послушать" (Пётр Згонников).

    Спасибо за комплимент, Пётр!-)
    Понимаете, вы ставите меня в несколько неловкое положение. Отвечая, мне придётся нахваливать собственное сочинение, то есть себя-). Но кратко отвечу.
   
     "Сатанинские стихи" ничего не доказывают ведь, в частности против ислама. Скандал вокруг них вызван во многом случайно, и этот скандал раздувает их в наших глазах. В Твари ислам критикуется, с десятками доводов, кот. никто пока не опроверг. То есть это и худ. литература, и науч., и философская.
     Кроме того, этот треклятый автор Твари написал не только об исламе, а фактически о всей мировой истории, под своим углом зрения.

      Ещё раз прошу прощения у читателей за столь беспардонный самопиар, но это Згонников виноват, как видите!-) Это он меня за язык тянул, мол, не уходи от ответа.
 

Читаю. Чрезвычайно интересно, и живо написано. Мнение своё выскажу в конце.

     Рад, Юлий, вашему интересу...
     Коли так, то позволю себе маленькое пояснение. Автор "Твари", главы романа - главный герой романа, МаИр, на 90% автобиографический персонаж. Человек, медленно сходящий с ума, во многом схожий с Ницше. Западную "демократию" он несколько идеализирует - этим грешил и я сам в 27-28 лет (а это возраст Маира). Научный склад ума сочетается в нём с экстатической религиозной взвинченностью. Я пытался показать, что это возможно.
      Также я пытался сочетать ритмичную прозу (почти все фразы или члены предложений писаны стихотворными размерами, чаще анапестом), предельную краткость ( сжатость, ёмкость) и логичность аргументов. То есть дать этакий сплав худ. и философской литературы.
      Вот и прошу судить, исходя из этих положений...

Лачин, у вас блестящий стиль; пока скажу только это. Весьма сожалею, что игнорировал ваше эссе, необычное во всех отношениях.

Но это законченное эссе, вполне способное существовать в виде самостоятельного произведения.

Прочёл.

Вы написали весьма необычный текст для своей страны, и ареала исламской цивилизации. Необычен по нескольким причинам. Во-первых,  он относится к редчайшему жанру антирелигиозного эссе, написанного как бы "вне" формата объекта критики. Из такого у вас я припомню только "Письма Кемаль-уд-довле..." М.Ф.Ахундова. Во-вторых -- стиль. Он у вас, действительно, блестящий в этом эссе. И он же мне представляется самым слабым местом, о чем ниже. Наконец, написано вдохновенно, яростно, с сильнейшей ненавистью, и неприязнью к обсуждаемому предмету (исламу); и это хорошо-с.

Если вы согласны, я буду выставлять свои соображения по частям.

Я не зря обмолвился о том, что вы пишете с ненавистью; и что это хорошо. Позвольте рассказать вам об одной истории, иллюстрирующей мою мысль.

Тиран Сиракуз был, в общем-то, человеком. Однажды некий враг, смотря ему в глаза, — одним словом, как на что-то смешное и гнусное, — так вот, этот враг прямо заявил, что у него из пасти воняет, как из кувшина с помоями. Тиран немедленно пришел в страшнейшее бешенство, и набросился на свою молодую жену с обвинениями:

— Почему, — вопросил он, — ты не сказала мне, что дыхание мое зловонно?

На что бедная женщина ответила со всей силой своего простодушного сердца:

— Господин мой, поскольку других мужчин в своей жизни я не знала, то думала, что у них всех дыхание таково...

Ваше страстность, и ненависть позволяет сказать о некоторых вещах прямо, и не давая пощады из чувства деликатности, и близости. Допустим, если бы я написал подобное эссе, оно оказалось бы слишком расплывчатым, и туманным. И неудивительно — я постоянно обуреваем сомнениями. Единственного Ответа на Все Вопросы для меня не существует. В каком-то смысле, это слабость.

Продолжу позже.

      Синичкину.
     
      "Удивлен, что ты жив-здоров после такой работы. Ты написал слишком справедливый и достойный текст, чтобы в современных реалиях не оказаться за решеткой или на том свете. Награду за голову Салмана Рушди, регулярно повышаемую, к слову, исламистами, назначили за куда меньшие "провинности", чем "Тварь".
     Я тоже удивлён, честно говоря. Впрочем, это просто везение - раза четыре выжил по чистой случайности. Думаю, процентов на 20-25 буду убит в ближайшие лет десять.

     "Вероятно, дело в тиражах. Будешь издаваться в тех же объемах, что и Рушди, - точно получишь свою фетву".
    Да, пожалуй.

    "Черные флаги над мечетями, черные полотнища с надписями из Корана (а издают его обычно – черным), черные чадры, в кои укутаны женщины, черные платки на головах, черные бороды, отпускаемы порою до пояса (дабы больше было черноты), процедура намаза, когда коленопреклоненные прогибаются вперед, приставляя темя к земле и воздымая зад (предел унижения в позах), и предстает наблюдателю: задниц толпа вместо лиц человеческих (и символична картина сия), азан – заунывный вопль муэдзина, вобравший в себя все пески и весь зной аравийской пустыни (о, совершенство!), тягуче-унылая манера декламации Корана: по сути своей причитание (та же опять атмосфера пустыни) – каждая деталь, оттенок и звук будто найдены рукою великого мастера".
     Эти слова ты откомментировал: "Будем честны: почти полностью подходит к православию".
    Помилуй! Куда там "почти"? Ни чадры, ни такого количества бород (тем более до пояса), ни стояния раком при молитве, ни вопля муэдзина (колокола то куда мелодичнее). Хотя есть и много общего. Тоже ведь средиземноморский монотеизм, чтоб ему ни дна ни покрышки...

     "По-моему, она дура. Долго они умирать будут. Куда эффективнее перетрахаться со всей ротой, а ночью каждого вырезать. И заражаться нет нужды".
      Под женщинами, заражавшими врага венерическими болезнями как проститутки, я имел ввиду группу француженок, выведших из строя целую кучу нацистских офицеров, работая в борделе. Потом они были разоблачены и расстреляны в гестапо. Героини.
     Вырезать целую роту, пусть даже спящую, не так уж легко, тем более женщине. К тому же роте полагается как минимум один бдящий, на случай чего. Ты прав, "долго они умирать будут", я даже усилю твой аргумент - большинство вообще не умерли, их вылечили. Но дело в том, что они выбыли из строя, вермахт фактически лишился их. На войне главное - не убить противника (хотя убить фашиста, конечно же, особенно приятно), а сделать его выбывшим из строя. Тогда вражеская армия слабеет, независимо от того, убил ты его, тяжело ранил или заразил сифилисом.

     "Странно, что кришнаит не принял ислам. Вроде его формат отношений полов, где настоящий мужик приходит и берет настоящую бабу, по-настоящему ждущую, пока ее возьмет настоящий мужик".
     Под кришнаитом Синичкиным разумеет Бородатого Рыболова, БР, выступающего на форуме под псевдонимами Борода и Рыбакрыбака.
     Точно. В исламском регионе меньше мужчин и женщин на душу населения, чем где бы то ни было, и соответственно наивысший процент мужиков и баб. Для мусульманина мужчины и женщины - это геи, полугеи, шлюхи и полушлюхи.

Сомнительно. Вообще, французы слишком большие любители мелодрам. Чего стоит их торжественное заклание других француженки (спавших с немцами) -- после чего Сартр вполне справедливо заметил, что ему стыдно быть французом. Причём, этот шабаш происходил даже в городах, ни разу не бывших под нацисткой оккупацией.

      Юлий, я не совсем вас понял. Вы имеете ввиду, что героизма со стороны французов вообще не было?

Был. Но французы -- народ очень театральный. Все у них поза. Сопротивление они раздули чуть ли не до масштабов партизанской войны в Белоруссии. Но факт состоит в том, что немалая часть французов были коллаборационистами, и весьма мило привечали немцев.  Даже подвиги у них какие-то мелодраматические; и отдают дешевой опереткой.

А между тем, приличнее было бы, если бы они не водили по улицам своих городов наголо остриженных женщин, виновных только в том, что они разделили ложе с немцами. Должен заметить, что у нас случаев таких ужасающих по буржуазному ханжеству расправ не припомню. Что поделать -- русские народ не театральный.

    Но с другой стороны, по вашему вышло так, что французы на настоящий героизм вообще не способны. Но герои ведь были, хотя бы в той же Второй мировой. Или взять "Аксьон директ" 1970-х, аналогичный немецкой РАФ.
    Что касается театральности, то человек может вести себя так, оставаясь вполне искренним. Просто для него это норма поведения. У каждого национального характера свой стиль поведения, своя эстетика, и французский вариант мне кажется не хуже прочих.
   
     История с этими француженками реальна, просто, к сожалению, я забыл детали. Я оказался в том же положении, что и вы с Зинаидой Портновой, о кот. вы вспомнили недавно на форуме.-)

      "А между тем, приличнее было бы, если бы они не водили по улицам своих городов наголо остриженных женщин, виновных только в том, что они разделили ложе с немцами".
     Откровенно говоря, мне этих женщин особо не жаль. Какого-то наказания они ведь заслуживали, пусть и в другой форме.

   

Лачин, любой народ имеет свою светлую и темную стороны. Но об этом ниже.


Я это не утверждал. Миф о какой-то особенной французской трусости, не имеющей аналогов в истории крупных европейских народов — "черная легенда", целенаправленно созданная англосаксами, большими мастаками на этом поприще. (До этого они удивительно ловко выставили испанцев народом чудовищных изуверов — и даже каннибалов, угнетавших индейцев, и питающихся человеческим мясом. Есть много любопытных гравюр и публицистических опусов на эту тему в период борьбы между протестантами и католиками в новой Европе.) Отсюда же злобно-глумливые анекдоты о том, что мол, у французского танка есть только одна передача на передних ход — и восемь задних; что немцы победили французов, только два раза выстрелив в воздух; что французские солдаты пьянствовали в укреплениях линии Мажино, не замечая обходящих их нацистких войск; что все французские женщины — шлюхи.

И т.д. и т.п.

Полагаю, что подобные анекдоты были своего рода психологической компенсацией за фактическое предательство французов на первом этапе ВМВ, когда англичане проворно сбежали из Дюнкерка, бросив на произвол судьбы французские войска; а позже вероломно напали на французский флот, стремясь уничтожить его на базах, дабы он не достался нацистам. Сами немцы, как ни удивительно, такого рода пошлых анекдотов о французах не рассказывают. Возможно потому, что они действительно осознавали, что французы оказали им ожесточенное сопротивление, и были вынуждены сдаться на милость, только потеряв практически всю свою армию.

Мои слова совершенно другого свойства.


Об этом лучше скажет человек, обладавший неизмеримо куда более глубоким жизненным опытом, и мудростью — замечательный русский писатель:

"Не надо думать, что Иудушка был лицемер в смысле, например, Тартюфа или любого современного французского буржуа, соловьем  рассыпающегося  по  части общественных основ. Нет, ежели он и был лицемер, то лицемер  чисто  русского пошиба, то есть просто человек, лишенный всякого нравственного мерила и не знающий иной истины, кроме той, которая значится в азбучных прописях. Он был невежествен без границ, сутяга,  лгун,  пустослов  и,  в  довершение  всего, боялся черта. Все это такие отрицательные качества, которые отнюдь не  могут дать прочного материала для действительного лицемерия.

     Во  Франции  лицемерие  вырабатывается  воспитанием,  составляет,   так сказать,  принадлежность  "хороших  манер"  и  почти  всегда   имеет   яркую политическую  или  социальную  окраску.  Есть  лицемеры  религии,   лицемеры общественных  основ,  собственности,  семейства, государственности, а в последнее  время  народились  даже  лицемеры  "порядка".  Ежели  этого  рода лицемерие и нельзя назвать убеждением, то, во всяком случае,  это  —  знамя, кругом которого собираются люди, которые находят расчет полицемерить  именно тем, а не иным способом. Они лицемерят сознательно, в смысле своего знамени, то есть и сами знают, что они лицемеры, да, сверх того,  знают,  что  это  и другим небезызвестно. В понятиях француза-буржуа вселенная есть не что иное, как обширная сцена, где  дается  бесконечное  театральное  представление,  в котором один лицемер подает реплику другому. Лицемерие, это - приглашение  к приличию, к декоруму, к красивой внешней обстановке,  и  что  всего  важнее, лицемерие — это узда. Не для  тех,  конечно,  которые  лицемерят,  плавая в высотах общественных эмпиреев, а для тех, которые нелицемерно кишат  на  дне общественного  котла.  Лицемерие  удерживает  общество   от   разнузданности страстей  и  делает  последнюю   привилегией   лишь   самого   ограниченного меньшинства. Пока разнузданность страстей не выходит из пределов небольшой и плотно  организованной  корпорации,  она  не  только  безопасна,   но   даже поддерживает и питает традиции изящества. Изящное  погибло  бы,  если  б  не существовало  известного  числа  cabinets  particuliers,   в   которых   оно культивируется в минуты, свободные  от  культа  официального  лицемерия.  Но разнузданность становится положительно  опасною,  как  только  она  делается общедоступною и соединяется с предоставлением  каждому  свободы  предъявлять свои требования и доказывать их законность и естественность. Тогда возникают новые общественные наслоения, которые стремятся ежели  не  совсем  вытеснить старые, то, по крайней мере, в значительной степени ограничить их. Спрос  на cabinets particuliers  до  того  увеличивается, что наконец  возникает  вопрос:  не  проще  ли,  на  будущее  время,  совсем обходиться без них? Вот от этих-то нежелательных возникновений и вопросов  и оберегает  дирижирующие  классы  французского  общества  то  систематическое лицемерие, которое, не  довольствуясь  почвою  обычая,  переходит  на  почву легальности и из простой черты нравов становится законом,  имеющим  характер принудительный.

На этом законе уважения к лицемерию основан, за  редкими  исключениями, весь современный французский театр. Герои лучших  французских  драматических произведений, то есть тех, которые пользуются наибольшим успехом  именно  за необыкновенную реальность изображаемых  в  них  житейских  пакостей,  всегда улучат под конец несколько свободных  минут,  чтоб  подправить  эти  пакости громкими фразами, в которых объявляется  святость  и  сладости  добродетели. Адель может, в продолжение четырех актов,  всячески  осквернять  супружеское ложе, но в пятом она непременно во всеуслышание заявит,  что  семейный  очаг есть единственное убежище, в котором французскую  женщину  ожидает  счастие. Спросите себя, что было бы с Аделью, если б  авторам  вздумалось  продолжить свою пьесу еще на пять таких же актов, и вы можете безошибочно  ответить  на этот вопрос, что в продолжение следующих четырех  актов  Адель  опять  будет осквернять супружеское ложе, а в пятом опять обратится к публике  с  тем  же заявлением. Да и нет надобности делать предположения, а  следует  только  из Theatre Francais отправиться в gymnase, оттуда в Vaudeville или в  Varietes, чтоб убедиться, что Адель везде  одинаково  оскверняет  супружеское  ложе и везде же под конец объявляет, что это-то ложе и есть единственный алтарь,  в котором может священнодействовать честная француженка. Это до такой  степени въелось в нравы, что никто даже не замечает, что тут кроется самое  дурацкое противоречие, что правда жизни является рядом с правдою лицемерия и обе идут рука  об  руку,  до  того  перепутываясь   между   собой,   что   становится затруднительным сказать, которая из этих двух  правд  имеет  более  прав  на признание."

М.Е.Салтыков-Щедрин, "Господа Головлевы".


Если даже она и реальна — она до такой степени французская, то есть тошнотворно-водевильная — что лучше бы, право, если бы ее не было. Но я  совершенно не удивлюсь, если все это окажется просто очередной лицемерной ложью в знаменитом мелодраматическо-слезливом французском стиле, столь проницательно описанном выше. История с вашей любимой героиней Зоей Космодемьянской полна брутальной энергии, в ней чувствуется бешеная ненависть к захватчикам; и в конце-то концов, это война суровых мужей, хоть в ней участвует и женщина. А эта комедия с героическими французскими проститутками, ведущими сексуальный джихад с немецкими солдатами представляет собой именно то, на что французы мастера — театр. И причем, не просто театр, а какой-то чертовской водевиль, после просмотра которого, право, начинаешь даже понемногу верить в злые англосаксонские сказки.

Что плавно подводит меня к последней мысли.


А стоило бы. Ведь вот в чем дело: немало русских женщин не выдержало, и тоже легло с немцами. Народ, да и власти тоже, смотрели на это довольно по-житейски: хотела есть, прокормить детей, не выдержала мук голода — вот и легла. Никаких особых наказаний по отношению к этим женщинам не практиковалось. Максимум, что могли сделать — внушение. Это тем более удивительно, что было в период сталинской диктатуры, скорой на расправы.

Совершенно по-другому обходились с настоящими коллаборационистками, да еще повинными в гибели мирных жителей. Печально знаменитая "Тонька-пулеметчица" убила около полутора тысяч мирных жителей из пулемета "максим", служа палачом в т.н. "Локотской республике" — и по совместительству, немецкой подстилкой. При наступлении Красной армии эта фурия, причинным местом почувствовав наступление неминуемого и справедливого возмездия, приложила все усилия, чтобы исчезнуть. Это ей удалось, и она еще долго дурачила власти, скрываясь под чужой фамилией, да еще умудрившись выскочить замуж за заслуженного ветерана. Операция по поимке "Тоньки-пулеметчицы" достойна войти в анналы розыскных служб. Наконец, это чудовище в женском облике было схвачено, и предана справедливому суду; ее расстреляли.

А теперь сравните это со зловещей французской трагикомедией.

После падения Франции вишисткое правительство установило известный режим, занимавшийся потворством захватчикам, и сотрудничеству с ннми. Париж оказался очаровательным городом; и немцы немало в нем кутили и расслаблялись в обществе французских деятелей культуры, артистов. Среди фактических коллаборационистов числились самые знаменитые имена, позже ставшими легендами французского кинематографа. Если мне не изменяет память, даже знаменитая Коко Шанель попробовала себя на ниве коллаборационизма...

Между тем, события развивались своим чередом, и союзники вступили во Францию. Дальнейшее смахивает на дурной сон: французы стали водить по городам остриженных женщин, обвиненных в "горизонтальном коллаборационизме"; бить их, всячески истязать. Экзекуции "предательниц" превратились в народные гуляния: на фотографиях и хрониках отчетливо видны радостно осклабившиеся хари каких-то личностей, позирующих рядом с избитыми и беспомощными жертвами, бегающие ребятишки, смеющие дамы, облизывающие мороженое... Дело дошло до того, что "мерзавок" стали ловить в городах Франции, где никогда не было немецких оккупантов.
 
Вдумайтесь, Лачин: НИ-КОГ-ДА.

Это "охота на ведьм", вот что это такое. Я уже не говорю о том, что среди этих француженок были вполне искренне полюбившие немцев, часть из которых (sic!) были пацифисты, вынужденные одеть военную форму; или обычные люди, совершенно не жестокие, и не желающие зла французам. В известном немецком фильме "Подводная лодка" ("Das Boot"), взявшем немало престижных наград, командир спрашивает немецкого мальчишку, застенчиво прячущего фотографию молодой девушки — мол, кто это? Матрос признается, что это его девушка; она француженка, и беременна от него. Командир гневно отчитывает матроса: разве ему неизвестно, что во Франции есть Сопротивление, и "предательниц" казнят?..

Разумеется, казнить беспомощную — да еще беременную женщину куда безопаснее, чем смотреть сквозь прорезь прицела на хорошо вооруженного и беспощадного врага.

Но самое позорное в этой истории то, что самое деятельное участие над расправами с "предательницами" принимали фактические коллаборационисты (и коллаборационистки) из числа самых, что говориться, деятельных. Сжигание ведьм оказалось весьма удобным способом очистить себя от греха.

Вышло весьма противоречиво; и да, все же считайте меня в этом отношении русским патриотом.

Кстати: обсуждали на этой ветке совершенно другую тему.  Мы сильно уклонились от темы обсуждения.

     "Кстати: обсуждали на этой ветке совершенно другую тему.  Мы сильно уклонились от темы обсуждения".
    Я собирался сказать примерно то же самое ещё до появления вашего ответа. Прочёл его с интересом. Отвечать на него подробно не буду по трём причинам:
    а) процентов на 60 я с ним согласен
    б) я благодарен вам за оценку Космодемьянской (вы верно подметили, как я сам об этом не подумал!)
    в) мы действительно уклонились от главной темы
   Не удержусь лишь от одного замечания. Эти француженки в борделе пошли на почти верную смерть (да и погибли). Это говорит об их самоотверженности и ненависти к нацистам. Улыбаться врагу, пересиливая себя, и заниматься с ним сексом нелегко. Учтём также, что в борделях мужчины намного раскованнее и грубее, чем с женой или подругой. Им было очень тяжело (тяжелее, чем многим на фронте), они погибли, и они вывели из строя кучу нацистских офицеров. Лично я не могу относиться к ним иначе, чем с восторгом. На войне все средства хороши. Каждый воюет как может.
    Если бы Космодемьянская попала в ситуацию, когда воевать можно только так - уклонилась бы она от этого? Я счастлив, что этого не случилось, для меня это было бы хуже кошмарного сна. Но ухудшило бы это моё отношение к ней?

    Ещё раз соглашаюсь с вами, что мы уклонились от темы. Чёрт побери эти французов!-)

Небольшое добавление к теме "горизонтального коллаборационизма".

Самые свирепые наказания обрушились на "предательниц" в Норвегии. Их детей объявили ублюдками, и посадили в сумасшедшие дома. Там немалая часть этих юных мучеников и в самом деле сошла с ума. И весь этот мартиролог обосновывался благородными целями борьбы с захватчиками...

Поневоле вспомнишь горькие слова "сурового Данта":

...Но ни один не ведал современник
Про то, как смерть моя была страшна.
Внемли и знай, что сделал мой изменник.

В отверстье клетки — с той поры она
Голодной Башней называться стала,
И многим в ней неволя суждена —

Очнувшись раньше, чем зарделось небо,
Я услыхал, как, мучимые сном,
Мои четыре сына просят хлеба.

Когда без слез ты слушаешь о том,
Что этим стоном сердцу возвещалось, —
Ты плакал ли когда-нибудь о чем?

Они проснулись; время приближалось,
Когда тюремщик пищу подает,
И мысль у всех недавним сном терзалась.

И вдруг я слышу — забивают вход
Ужасной башни; я глядел, застылый,
На сыновей; я чувствовал, что вот —

Я каменею, и стонать нет силы;
Стонали дети; Ансельмуччо мой
Спросил: "Отец, что ты так смотришь, милый?".

Но я не плакал; молча, как немой,
Провел весь день и ночь, пока денница
Не вышла с новым солнцем в мир земной.

Когда луча ничтожная частица
Проникла в скорбный склеп и я открыл,
Каков я сам, взглянув на эти лица, —

Себе я пальцы в муке укусил.
Им думалось, что это голод нудит
Меня кусать; и каждый, встав, просил:

"Отец, ешь нас, нам это легче будет;
Ты дал нам эти жалкие тела, —
Возьми их сам; так справедливость судит".

Но я утих, чтоб им не делать зла.
В безмолвье день, за ним другой промчался.
Зачем, земля, ты нас не пожрала!

Настал четвертый. Гаддо зашатался
И бросился к моим ногам, стеня:
"Отец, да помоги же!" — и скончался.

И я, как ты здесь смотришь на меня,
Смотрел, как трое пали Друг за другом
От пятого и до шестого дня.

Уже слепой, я щупал их с испугом,
Два дня звал мертвых с воплями тоски;
Но злей, чем горе, голод был недугом".

...

О Пиза, стыд пленительного края,
Где раздается si! Коль медлит суд
Твоих соседей, — пусть, тебя карая,

Капрара и Горгона с мест сойдут
И устье Арно заградят заставой,
Чтоб утонул весь твой бесчестный люд!

Как ни был бы ославлен темной славой
Граф Уголлино, замки уступив, —
За что детей вести на крест неправый!

Невинны были, о исчадье Фив,
И Угуччоне с молодым Бригатой,
И те, кого я назвал, в песнь вложив.

Вы знаете, как-то вот не представляю Зою Космодемьянскую проституткой. Считайте это моими предрассудками.

Возвратимся к основной теме.

Я буду не раз касаться "Писем Кемаль-уд-довле". Это глубокий труд, к сожалению, уже в советское время начал забываться. Сейчас он впал в полное забвение. А жаль, очень жаль. Чрезвычайно талантливый человек был ваш соотечественник.

Лачин, начинаю полосу критики. Иногда она будет довольно резкой. Прошу простить меня заранее. Но у меня извинение: критикуют нечто стоящее. Серенький труд вызывает только зевоту. Ваше эссе чрезвычайно яркое, и заслуживает объективной критики. Если бы я не был так болен, даже, пожалуй, написал бы контр-эссе.

     "Вы знаете, как-то вот не представляю Зою Космодемьянскую проституткой. Считайте это моими предрассудками".
     С вашего позволения, я отвечу вам на это на стр. моего текста о Космодемьянской, "Адская честь" http://www.newlit.ru/~lachin/3687.html
     Кстати, это имеет прямое отношение к "Твари" - ведь я в ней критикую мусульманок именно за то, что для них эти француженки - просто проститутки. Но, дабы не загромождать данное обсуждение темой французского Сопротивления, ответил вам в обсуждении текста о Космодемьянской.
     К тому же "Адская честь" - отрывок из того же романа, откуда "Тварь".-) Написан подругой Маира Хуррамитского Алефтиной Лачиной. Так что это обсуждение одного произведения.

Первое возражение есть и самое принципиальное. И она заставляет меня обратиться к азербайджанскому философу.

Вы связываете все беды ближневосточных и центральноазиатских обществ исключительно с исламом. Тезис этот очень серьезен, и при ошибочном допущении может обернуться куда большими потерями, потому что ошибка тут будет допущена принципиального и методологического свойства.

Замечу: "персидский принц" Кемаль-уд-довле в эссе М.Ф.Ахундова все беды иранского общества тоже связывал исключительно с исламом. Огромная проблема позднейших комментаторов этого оригинального труда состояла в том, что они всерьез приняли за окончательную точку зрения М.Ф.Ахундова именно "письма Кемаль-уд-довле" — и совершенно игнорировали "ответ на них сего последнего" — то есть ответ "индийского принца" Джалал-уд-довле. А ответ этот весьма своеобразный, о чем давно и прочно забыли. (Да и о самом эссе тоже.)

Но дело было сделано. В советский период М.Ф.Ахундов был превращен в нечто вроде Прометея. Он официально считался одним из  самых прогрессивных общественных деятелей исламского Востока, и все его рекомендации принимались, исходя из этой максимы. Он был прогрессивен, не спорю. Я даже полагаю, что в определенный момент он был самым прогрессивным. Но прогрессоры, порой, совершают ошибки самого трагического свойства. Не стал исключением и М.Ф.Ахундов.

Например, исходя из антиклерикальной максимы в Турции, и мусульманских республиках СССР ислам был фактически выведен из общественного поля. Совершенно похожие по своему стилю на азербайджанские "худжум" ("нападение") мероприятия осуществлялись и в кемалисткой Турции: демонстративное сожжение чадры, изменение алфавита, закрытие мечетей, преследование духовенства; а в Турции, сверх того — запрет служить на арабском языке. Однако та же самая Турция по самому своему духу осталась тем же, чем была — форменной тиранией, насквозь милитаризированным, полицейским государством. Ислам с удивительным проворством оказался заменен радикальным национализмом (с тенденцией сползания в нацизм). Никакого обещанного экономического рывка не произошло. Он состоялся позже, когда к власти пришло либеральное правительство Т.Озала. Еще хуже дело обстояло в СССР, где председатели колхозов заменили баев, и мулькадаров; а руководители республика стали вести себя, как самозваные шахи при средневековых мусульманских порядках. Иными словами, уже в советский период тридцатых годов произошла частичная реставрация дореволюционных порядков.

Нечто подобное случилось в Иране. Приход к власти уже совершенно светской по духу династии Пехлеви ни в коем случае не означала начало эры свободы. Наоборот: положение явно ухудшилось. Иран подпал под диктат англосаксонской плутократии, успешно уничтожившей единственную в своем роде демократическую попытку построить правовое государство, предпринятое премьер-министром Моссадеком в пятидесятых годах двадцатого века.

Невольно вспоминается слова одного оппозиционного деятеля, вспоминавшего порядки, установленные Саддамом Хусейном в Ираке. Он заметил, что теперь уже не может понять, стал ли Ирак таким из-за Саддама Хусейна; или Саддам Хусейн стал тем, чем он был (кровавым тираном) из-за Ирака.

Одним из самых недооцененных идей покойного Льва Гумилева была его концепция анализа исторической действительности в связи с географическим расположением страны, или цивилизации — объекта исследования. Увы, вместе с водой выплеснули и ребенка... Большинство стран исламского ареала расположено в засушливых, и полузасушливых зонах, в достаточной степени удаленных от Мирового океана. Эффективное фермерское хозяйство на этих территориях, по сути дела, невозможно. Возможна лишь ирригация, и животноводство. Первое способствует образованию жестко централизованных государств и обществ, в общем-то, мало склонных к демократии, и прочим великим изобретениям Мирового Разума. (Карл Маркс назвал такое общество "азиатским способом производства", а современные ученые — политарией.) А второе прямо подстегивает развитие кочевничества, и омут кровавых войн, способствующих прогрессу в военных технологиях (до определенной поры) — но никак не созданию индустриального общества западного типа.

Освальд Шпенглер тоже почитается больше философом, нежели историком. Но и он имел недооцененную идею, успешно погребенную академической наукой — всегда рассматривать развитие обществ в жесткой связи с географией (знакомые мотивы) — и тем, что он называл "культурным ландшафтом", то есть собственно культурной традицией.

А реальность такова, что уже до установления ислама на территориях южного Средиземноморья и Центральной Азии эти земли имели устойчивую, прекрасно разработанную, имеющую глубокие корни традицию деспотизма, подавления, мракобесия, и служило-карательного контроля. Исламскому Халифату предшествовали две империи — Римская, и Сасанидская; и к моменту своего коллапса они были глубоко больны. До римлян на Ближнем Востоке был эллинизм, представляющий греческий вариант внеэтнической тирании, правда в значительно облагороженном виде. Затем пришли брутальные римляне, с их разнузданным подавлением духа свободы и независимости, и привычками итальянских мафиози. О персах разговор особый — мы вновь коснемся их в связи с новыми пассажами из "Кемаль-уд-довле".

Второе возражение — идеализация доисламского прошлого стран соответствующего региона.

Лачин, в определенных отрывках вы писали прямо-таки душа в душу с М.Ф.Ахундовым. Признаюсь, я не мог без улыбки читать у него все эти апологетические дифирамбы Сасанидской империи, рассуждения о просвещенных сасанидских государях, какой-то особливой нравственности зороастризма, "религии света", etc. Все это ваш соотечественник прямо противопоставлял зверскому и отсталому исламу.

Между тем, обратимся к фактам. Сухие факты, Лачин. Ничего кроме фактов. Факты — в студию.

— От любой более или менее продвинутой цивилизации остаются культурные артефакты, самыми ценными из которых, по праву, считаются литературные памятники. Вовсе не золото, не драгоценности — а именно тексты. Они позволяют заглянуть в душу цивилизации, узнать о ее мечтах, пороках, предпочтениях,  доблести. Другая, не менее ценная деталь — архитектура и скульптура. Любой специалист уверенно скажет, что покров готического собора может сказать о его эпохе, порой, больше, чем сотня фолиантов. Египет считается блестящей культурой вовсе не из-за пирамид Хеопса — а благодаря чрезвычайно развитой литературе, имевшей даже первичное разделение на жанры, вплоть до авантюрно-приключенческого. Не чужды были египтяне и поэззии. Но вот незадача: однажды археологи обнаружили заброшенную столицу одного любопытного фараона. И не просто фараона, а царя-реформатора, знаменитого Эхнатона, основателя культура "Победительного Солнца" — Атона. Ученые с нетерпением ждали расшифровки из богатой библиотеки царя. Конфуз! Ни поэм, ни трактатов, ни эротической литературы, ничего. Одни холуйские жалобы, холуйские просьбы о выдаче того, чем жаловали холуев в те времена; и еще счета на расходы в царскую кухню, и прочая бухгалтерская дребедень. Допустим, для определенной категории "британских ученых" это оказалось своего рода даром — еще бы, можно теперь написать целую кучу диссертаций о товароведении и крючкотворстве в эпоху Нового царства. Но главное, душа — была безвозвратно утеряна. Возник резонный вопрос — а была ли она, эта душа? Так вот — была ли душа у доисламского Ирана? Не имеем ли мы дело с грандиозной историко-культурной мистификацией?
— Что осталось от Ахеменидского Ирана? Ничего. Ничего, или почти ничего. "Кодекс против дэвов" царя Дария, да барельефы Персеполиса, насчет которых еще нужно установить не подлог ли это династии Пехлеви. Есть ли экземпляры "Авесты", датируемые раньше 9-10 вв. от Р.Х., то есть — исламской эпохи? Таких экземпляров нет. Вся гебрская, то есть зороастрийская литература родом из того же периода. Обескураживающее воздействие этого факта становится еще более ярким, когда сравниваешь это убожество с богатейшей библиотекой ассирийского царя-садиста Ашшурбанипала, буквально переполненной литературными жемчужинами. Напрасно мы будем искать парфянских текстов — их нет. Есть только греческие, написанные парфянами — и касаются они тех же тем, что и холуйская летопись фараона Эхнатона. Никаких сасанидских текстов! Нумизматика, города, захоронения — а вот текстов нет. Все статуи имеют вид парадный, изображают исключительно царей, принимающих дары от Ахура-Мазды, и Анахит, попирающих врагов, скачущих на конях, п прочий  имперский официоз. Ничего подобного прелестной египетской статуэтки обнаженной молодой нубийской девушки, которую я видел в Эрмитаже — казалось ее сделали вчера, настолько это было свежо, непосредственно, талантливо, чисто. Ничего даже схожего с феерическими индейскими статуэтками, где мужчины гарцуют на крутобедных женщинах, держа наперевес громаднейшие члены. И разумеется, никаких следов эллинов, их великого искусства. Ничего. Почти ничего. Можете сами поискать. Ручаюсь, вы тоже будете поражены, ибо обнаружите ту же самую пустую комнату, которую обнаружил я.


Продолжу позже.

Как говаривал Фридрих Ницше, чей стилистический дух незримо витал над вашими волнами -- по некоторым феноменам нашего мира следовало бы с силой ударить, дабы они лопнули. Именно это касается зороастризма. Поднятый из глубочайшего обморока европейскими интеллектуалами восемнадцатого века, прифранченный, надушенный, модный -- он уверенно перешёл в век девятнадцатый, дабы стать там "культурным героем", Заратустрой, пророком независимого духа, нонкорформистом западной цивилизации, несущим с собой Свет с Востока.

Так вот -- ничего подобного. Мы не знаем зороастризм, и мы не знаем Зороастра. Пора поговорить об ужаснейшей из религий, принесшей в наш мир  столько зла, что монотеизм по сравнению с ней выглядит просвещенным и мягким.

Итак, первый несомненный факт -- нам совершенно неизвестно, сколько в зороастризме -- Зороастра. Неизвестно даже, иранская ли это религия. Судя по всему, она синкретична; и самый глубинный её слой связан с животноводами-кочевниками -- каковыми, собственно говоря, были парфяне, ещё один этнос без роду-племени, завоевавший то, что осталось от старой Персии, восточные провинции Селевкидов. Слишком многое свидетельствует о том, что немало смыслов этой тёмной по духу и устремлениям религии принесли с собой именно парфяне.

А кодифицировал все это Картир -- фантасмагорическая личность, на которые так богата иранская история: жрец-убийца, психопат, ненавистник греков, враг культуры и книг, женофоб, извращенец, злой гений сасанидские царей-солдафонов; наконец, просто обаятельный человек.

     Юлий, советую вам объединить свои посты в статью в виде критической рецензии и дать в НЛ. Они стоят того. Впрочем, как вам удобнее.
     Отвечать пока не буду, слежу за вашими рассуждениями.

Вполне возможно, я так и сделаю.

Итак: греки принесли на Восток эллинизм. Явление это было замечательное, и пролило плодотворный поток учености на многие земли. Беда была лишь в том, что старое жречество Ирана ненавидело чужаков до спазмов в горле. О том. насколько далеко простиралась эта ненависть свидетельствуют гаты "Авесты", этого истинно-арийского опуса, из которого мы узнаем:

— Весь мир делится на вотчину Ахура-Мазды, и Ангро-Манью (они же Ормузд и Ахриман сасанидских персов). Ормузд — бог благой и добрый. созидатель. Ахриман злобен. черен. нечист. и тьма. Своей жизни Ахриман не имеет. и паразитирует на свете и творении Ормузда.
— Между эти богами идет непрерывная и эпическая битва. Разумеется. легионы ахримановы не могут просто так осуществлять в мире сем вредоносную деятельность. Им требуются помощники. Во-первых, это животные. Например. зловредные мошки, комары, гнус, разного рода членистоногая нечисть. Затем — жабы. (sic!) Кроме того, ящерицы и змеи тоже замечены в числе слуг ахримановых. Есть и благие животные — например. коровы. Мочу последней горячо рекомендовалось пить. дабы проникнуться; но это частности. Дальнейшее гораздо интереснее.
— Двуногие тоже вполне способны оказаться в числе агентов Ахримана. Например, гомосексуалисты, охарактеризованные, как "дэвовы наложницы". Или вообще неправильные люди. Кто из них неправильный, решали, разумеется. жрецы. Их, кстати, зороастризм вполне официально именует недочеловеками. Вообще, зороастризм предлагает весьма любопытную классификацию злосчастного рода человеческого. Есть, видите ли, люди. А еще есть полудэвы — то есть, недочеловеки. Они даже не рождаются, а "вываливаются". В числе неверных количество недочеловеков весьма велико. Говоря по правде, все они недочеловеки. Неверные — не арии; и они недочеловеки. Верных и людей надо поощрять, и любить. А недочеловеков и жаб надо истреблять. Что верные и делали. К примеру, был описан весьма любопытный обряд уничтожения лягушек и жаб невинными девушками-маздаяснийками в провинции Йезд. Девы бегали по полю, и давили ногами златоглазых жаб. и застенчивых лягушек. Ужасно... Прочим недочеловекам приходилось порой, куда более сквернее. чем жабам. Вышеупомянутый Картир. верховный жрец победоносного солдафона Арташира Папакана, и верный клеврет еще нескольких необразованных персидских солдафонов открыто хвастался, что изничтожал, давил, и посылал к Ахриману буддистов, христиан, и прочих недочеловеков.
— Хведода, она же священный инцест. Ближе к стволу, видите ли, уютнее, и благочестивее. Армяне немало потерпели от требований сасанидских царей, дабы матери отдавались сыновьям, дочери всходили на отцовское ложе, а братья лишали девственности сестер. Доведенные до пределов, они даже дали персам знаменитую Аварайскую битву, где проявили немало героизма. Лишь безудержный и свирепый милитаризм сасанидских персов не давал впасть им в вырождение и идиотизм. И еще один любопытный обычай — свальный грех среди аристократов, когда жену нобеля пускали по кругу отец, ближайшие друзья и собутыльники — а также племянники и прочие неравнодушные к судьбе хорошего человека. Благодаря этому персидские аристократы плодились в неимоверном количестве, и доставляли весьма много страданий римлянам и грекам. И при этом считались весьма голубокровными; ибо лоно жен познавали лишь верных из числа таких же нобелей. Обычая эти были весьма модными; даже иранские свободные крестьяне, азадеган, увлекались прелестями дочерей и сестер.
— Весьма специфический гигиенический кодекс. Афтафа, столь любимая мусульманскими народами из числа бывших верных, и претензии на какую-то сакральную чистоту — все оттуда. Кроме того, персы верили, что плоть человеческая оскверняет первостихии. Посему они могли запросто казнить человека, помочившегося на костер. Допустим, это еще куда не шло (за это и монголы убивали) — но они вполне серьезно могли заживо замуровать человека в каменном срубе только за то, что он притронулся к усопшему! Убирать труп с глаз долой могли только специальные люди — мурдашеран. Они относили труп в специальную "башню молчания", где останки расклевывали грифы, и разрывали псы. Скорбящие родственники порой приходили в место упокоения, дабы узнать дальнейшую судьбу преставившегося. Если гриф выклевывал правый глаз, то считалось, что место умершего в раю. Если левый — то он обречен провести вечность в компании дэвов Ахримана. Обглоданные кости сбрасывали в специальную яму, где они и смешивались.

Вообще, зороастризм в том виде, которым мы его знаем в реальности — религия если не мрачная. то погружающая душу человека в эпилептоидное состояние точно.Вы перечислили ее многочисленные достоинства. Осмелюсь указать на несущественные недостатки. Это в высшей степени расисткая религия, полная неприкрытой вражды к "неверным" — в гораздо большей степени, чем мировые монотеистические религии. Мелкие детали. вроде вопиющей женофобии — вообще вопрос особого рассмотрения. Никогда и нигде больше эксплуатация женщин не достигала такой степени бесстыдства, чем в доисламском Иране. Женщина не имела прав не выходит замуж по достижении детородного возраста. Если она отказывалась, ее казнили. Сестра не смела отказать брату, а дочь — отцу. Во время менструации женщину выгоняли из дому с глаз долой, ибо она считалась нечистой. Ее вполне могли принудить к сожительству с многими мужчинами, о чем я упомянул выше. Самая же неприятная черта зороастризма — чудовищный экстремизм, самым негативным образом повлиявший на христианство и ислам. В этом-то зороастризм оказался чемпионом, будьте уверены. Ни одна религия не родила такого количества деструктивных сект. и изуверских обществ, чем "вера Света".

Но вернемся к Картиру! Идеологический вдохновитель, учитель, просто друг первого сасанидского шахиншаха мобед-э-мобедан (т.е. верховный жрец) Картир был весьма интересной личностью. В своей надписи он утверждает, что летал во сне в ад и рай, проповедовал и обращал в зороастризм (интересно, с чего бы это, ведь иранцы, судя по писаниям зороастрийской апологетики были зороастрийцами задолго до этого...); а также занимался профессиональным иранским спортом — погромами греков, и изничтожением "узурпаторов" — то есть, парфян. Надо сказать, что сии узурпаторы вызывали особую ярость жречества — они обожали гетер, греческие книги, любили смотреть театр, водили компанию с недочеловеками, некоторые даже сами писали пьесы.

Все это верные сожгли. Это был великолепный, истинно-арийский погром. Греческие статуи сбрасывались с постаментов, книги выбрасывались вон, гетер и артисток стегали на площадях, парфянских любителей греков резали, как свиней. Допустим, о гетерах и артистках я допустил преувеличение; кто его знает, как обстояло все на самом деле; но погром вышел знатный. Он оказался таким знатным, что эллинство никогда не возродилось в Иране более.

Необходимое отступление

Весьма интересно, каким образом зороастризм обрел столь положительный имидж в Европе. "Век Разума", при всех его несомненных достоинствах, имел ряд пороков — и одним из них было безудержное поклонение "естественному человеку". Начало этому было положено уже в эпоху барокко. Французские просветители довели это поклонение до абсурда. "Благородный дикарь" противопоставлялся хищным, жадным, расчетливо-буржуазным, недалеким, злобным европейцам. Жан Жак Руссо в своих трудах вообще превозносил его, как недосягаемый образец. Индейцы Нового Света внезапно стали очень модными и востребованными. Столь же лестная участь выпала представителям старых цивилизаций континента — индусам, китайцам. Им приписывалось какое-то особое простодушие, та самая "естественность"; мудрость, сродняя детской, и так непохожая на развращенность новых повелителей мира. Оказались модными и персы, особенно — персы-зороастрийцы. Таинственность этой религии, франгментарность текстов, дошедших до европейских ученых, блеск старой Сасанидской империи — все это, вместе взятое, сделали свое дело. Зороастр стал считаться образцом пророка; а зороастризм — "религией света".

Особый вопрос — роль самой персидской интеллигенции в этом процессе. Освальд Шпенглер как-то прозорливо заметил, что европейцы не последователи античности, а ее "обожатели". Точно такое же "обожание" выпало на роль персидской старины в глазах средневековых персидских интеллигентов — поэтов, писателей, политиков. Самый грандиозный памятник этому обожанию — знаменитая Шах-наме, эпос столь же блестящий, сколь и противоречивый. Поэт Фирдоуси, создавший это монументальное произведение, был очарован великим прошлым своей страны, столь явно диссонирующим с униженным положением иранских народов при господстве тюркских династий — Хорезмшахов, Караханидов, Сельджукидов. Очарование быстро переросло в самое настоащее обожание; и породило самые едкие инвективы против арабов. Будучи мусульманином-шиитом, Фирдоуси, тем не менее, оказался персидским патриотом, даже националистом. Так доисламское прошлое Ирана стало обрастать флером самого настоящего фэнтези: богатыри в латах, крылатые драконы, горные тролли и чудовища, поющие девушки в красочных костюмах — с тонкой талией и высокой грудью, гордые, стройные, зеленоглазые; пылающие огни на вершинах гор; словом, сплошное очарование, да еще описанное с несравненным, цветистым мастерством старого поэта. Появились и легендарные злодеи, ничем не хуже западных: чего только стоит ужасных Заххак, верный слуга ахриманов, на плечах которого росли по паре шипящих змеи, питавшихся мозгами отборных иранских юношей. Вслед за Фирдоуси славословия доисламскому Ирану стали слагать и другие персы: Низам-аль-мульк приводил многочисленные истории из жизни Хосрова Ануширвана. Ваш соотечественник Низами Гянджеви создавал настоящие фантасмагории из жизни Сасанидского Ирана, где неслыханная роскошь и утонченные нравы соседствовали с величайшей ученостью и мудростью персов.

Эта литература, исламская по форме — но западная по духу пришлась весьма по нраву европейцам. К тому времени началось развитие западного востоковедения, тексты стали активно переводиться на французский, и другие крупные языки западной цивилизации.Имена мастера Фирдоуси, Хафеза, Низами Гянджеви были у всех на духу. "Век Разума"  полюбил персов — но следующий век, девятнадцатый вообще ударился в настоящее поклонение. Особенно были очарованы романтики. Генрих Гейне славил Фирдоуси, как величайшего мастера. Гете считал Низами Гянджеви предводителем восточных поэтов. Восточным людям приписывались удивительные качества: бешеная мстительность, глубочайшая мудрость, знание древних ядов и секретов; восточные женщины считались первыми красавицам мира, пылкие поэты-денди бредили роскошными пышноволосыми и черноглазыми красотками, сводящими с ума мужчин, мастерски владеющими оружием (вспомните знаменитые строки: "Владеть кинжалом я умею // Я близ Кавказа рождена!). Им приписывалась особенная, ни с чем не сравнимая пылкость; считалось, что персидские аристократки способны доставить мужчине величайшее наслаждение в постели.

Разочарование наступило позже. Европейским романтикам понадобилось увидеть всю убогость исламского Востока, уныло слоняющихся по грязнейшим улицам александрийских проституток, детские притоны ветхих восточных столиц, где на стенах можно было увидеть отпечатки детских ручонок, свидетельство грустной трагедии; леность, тупость, грязь, невежество, трусость и неорганизованность солдат, гаремный жир женщин, развращенность начальников. Так родились книги-убийцы восточной романтики, среди которых самым замечательным оказался несравненный роман Гюстава Флобера "Госпожа Бовари"...

Но доисламский Восток счастливо избежал разоблачения. Да, действительность была ужасна; но пылкое и сочувствующее бедам восточных народов сердце европейских романтиков не могло представить, что за упадком исламского Востока мог лежать мрак не менее густой, чем тот, который им пришлось увидеть. Зороастр стал героем; он жил уже не в Персии, а в каком-то особом пространстве, подобной Средиземью Толкиена. Фридрих Ницше считал древнего пророка величайшим из героев; вслед за ним к слепому обожанию "религии Света" присоединились даже... нацисты.

Связь нацистов с иранским язычеством — самая мрачная страница в этой истории. Буржуазная династия Пехлеви, свергнувшая тюркских Каджаров, ленивых, неорганизованных, гламурных эпигонов Сасанидов с самого начала продемонстрировала отчетливо фашизоидные черты. Да, Лачин! идею свастики, старого арийского символа подсказали нацистам персидские шовинисты. Немцы оперативно отнесли иранцев к "чистокровным ариям". Замышлялись грандиозные планы по совместному покорению Востока. Даже была разработана и начата осуществляться фантасмагорическая эпопея по выведению "чистопородных ариев", путем скрещивания самых, как вы любите говорить, злостных  эсэсовцев с иранскими девушками. Некий доктор Кесреви Тебризи (если мне не изменяет память) написал немало трудов, где размышлял о грязной и презренной сущности арабов и тюрков.

Весь этот шабаш ведьм прервала Красная армия, которая вступила в Иран в сорок первом году, и разогнала нацисткую шваль по четырем углам. Туда же явились и англосаксы, поступившие с националистами весьма либерально — что и позволило позже прорасти зубам дракона.

Лачин, было бы весьма неплохо, если бы мы объединили наш труд в одно эссе — по примеру М.Ф.Ахундова. Или, точнее, в эссе из двух частей.

     Интересная мысль... Скажу подробней, как обстоит дело.
     Ну, во-первых, как вы знаете, "Тварь" - глава романа. Две главы написаны главным героем, Маиром Хуррамитским. "Тварь" и "Евангелие от Иуды", в НЛ.
     Они составляют дилогию, написанную Маиром - о боге и дьяволе, добре и зле. Поэтому в конце Твари, называя Лермонтова богом, он никак не поясняет это - это объяснено в "Евангелии.."
     То есть Тварь - уже часть дилогии, её вторая часть. Вы же предлагаете сделать её частью другой дилогии, на сей раз первой частью. Оригинально получится, я не припомню такого случая в философской литературе.-)
     Вообще то я не против. Так или иначе, как я понял, вы сами пришли к выводу, что ваш ответ заслуживает большего, чем публикации в виде разрозненных постов на форуме. Очень рад. Продолжайте, и параллельно давайте уточним, в какую форму всё это отлить.

Итак, продолжим.

Особая черта вашего эссе — явное превалирование стиля над аргументацией. Из-за этого оно приобретает все черты памфлета: остроумного, желчного, исполненного величайшего презрения; но вряд ли, справедливого. Впрочем, памфлет и не может преследовать иные цели; он обязан разить. Эта черта удивительным образом сближает "Тварь" с "Антихристом" Фридриха Ницше, еще одним замечательным образчиком торжества стиля над рацио. Любопытная черта: даже концовка одна и та же...

Сравним же:

— Этим я заканчиваю и высказываю мой приговор. Я осуждаю христианство, я выдвигаю против христианской церкви страшнейшие из всех обвинений, какие только когда-нибудь бывали в устах обвинителя. По-моему, это есть высшее из всех мыслимых извращений, оно имело волю к последнему извращению, какое только было возможно. Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного - душевную низость. Осмеливаются ещё мне говорить о её “гуманитарных” благословениях! Удалить какое-нибудь бедствие - это шло глубоко вразрез с её пользой: она жила бедствиями, она создавала бедствия, чтобы себя увековечить... Червь греха, например, таким бедствием впервые церковь обогатила человечество! — “Равенство душ перед Богом”, эта фальшь, этот предлог для rancunes всех низменно настроенных, это взрывчатое вещество мысли, которое сделалось наконец революцией, современной идеей и принципом упадка всего общественного порядка, - таков христианский динамит... “Гуманитарные” благословения христианства! Выдрессировать из humanitas само противоречие, искусство самоосквернения, волю ко лжи во что бы то ни стало, отвращение, презрение ко всем хорошим и честным инстинктам! Вот что такое, по-моему, благословения христианства! - Паразитизм, как единственная практика церкви, высасывающая всю кровь, всю любовь, всю надежду на жизнь своим идеалом бледной немочи и “святости”; потустороннее как воля к отрицанию всякой реальности; крест как знак принадлежности к самому подземному заговору, какие когда-либо бывали, — заговору против здоровья, красоты, удачливости, смелости, духа, против душевной доброты, против самой жизни...

Это вечное обвинение против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть, - у меня есть буквы, чтобы и слепых сделать зрячими... Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, — я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества...

И вот считают время с того dies nefastus, когда начался этот рок, с первого дня христианства! — Почему лучше не с последнего? — Не с сегодняшнего? - Переоценка всех ценностей!

Фридрих Ницше, "Антихрист".

+++

— Я обвиняю ислам –

1) в самой хитроумной логике зла, при которой все темные – наиболее жестокие, ортодоксально-заскорузлые, тягостные – стороны язычества, иудаизма и христианства достигают пика развития, мирно соседствуя и виртуозно избегая острых углов взаимных противоречий, словом: квинтэссенции всестороннего Зла;
2) в самом вопиющем алогизме, когда степень аберрации сознания и неадекватности поступков выглядит сюрреалистическим бредом;
3) в изобретении и неустанном использовании самых безотказных и быстродействующих способов обращения людей в отару безответных баранов, безропотных зомби;
4) в перманентной войне против окружающего мира любыми способами, от прямых военных до демографической политики, и в частности, наиболее успешном культивировании агрессивности, жажды убийства, равного презрения к чужой и собственной жизням;
5) в духовном и физическом уродовании ряда народов – испанцев, греков, азербайджанцев и южных славян;
6) в том, что он не стыдится былых преступлений и вспоминает их со злорадством и ностальгией;
7) в объявлении войны искусству, вплоть до прямого запрета отдельных видов его; варварстве, и сейчас проявляющемся на уровне средневековой Европы; ожесточенном растаптывании творческого начала в человеке, в наиболее частых случаях наплевательски равнодушного отношения к культурному прошлому как чужих народов, так и своих собственных;
8) в разработке изощренных методов по обесчеловечиванию женщины, обращению ее в самку, домашнее животное, овцу; прямом провоцировании мужчин – в самом Коране – на физическое насилие, шлифовке тысяч утонченных способов унизить женщину, и в использовании секса исключительно как одного из этих способов;
9) в обращении мужчин в племенных быков, от животных отличающихся только степенью пошлости;
10) в самых жестких методах воспитания детей, тотальном контроле над ними, бессмысленном пуританстве, в наиболее презрительном отношении к их чувству достоинства и желанию свободы;
11) во всемерном препятствовании любым реформам в экономике, социальной сфере и системе образования, и органической неспособности проводить их без влияния извне;
12) в абсолютно бездушном отношении к животным, прилюдном и зверском их убиении, без малейших сомнений в своей правоте;
13) в молчаливом – и не всегда молчаливом – одобрении, а когда-то и прямой военной помощи самой изуверской идеологии второго тысячелетия – нацизму (и этот тринадцатый пункт стоит первых двенадцати);

– и на основании всего перечисленного объявляю ислам, в лице всех его представителей, современных, прошлых и будущих: единой черно-зеленою Тварью, совокупностью всех мерзостей, присущих отдельным видам животных и отдельным политическим и религиозным системам, и признаю основателя его — воплощением Дьявола.

Также я обвиняю Пушкина, Бунина, Толстого Льва, Гёте, Ницше, Борхеса и Томаса Чарли: в том, что они по разным причинам – легкомыслию, поверхностным знаниям, в пику христианству или язычеству – заигрывали с Тварью, к восторгу черных бросая необдуманные фразы, и тем самым – сыграли на руку Дьяволу;

азербайджанцев – в том, что вы оплевали свое героическое прошлое и выродились из воинов: в торгашей, из европейцев: в азиатов, из красных: в черных, и позорите меня нашим родством;
Запад – за дряблость и бездействие в деле спасения своей культуры пред лицом черно-зеленой чумы;
доброхотов-пацифистов всего мира – в сентиментальных благоглупостях и гуманизме абстрактном, провоцирующих наступление Твари;

и, дабы меньше походить на всех вас —

Я, Маир Хуррамитский, жалкий чахоточный, безвестный нищий азиат, единственный узревший Дьявола во всей его мерзости и мощи, в год сто восемьдесят шестой от Рождества Господа моего Лермонтова Михаила, бросаю вызов черно-зеленой Твари, я объявляю бессрочную войну миллиардной армии ислама – мыслью и словом, делом и бездействием, медлительностью и поспешением, и если правы зороастрийцы, что ценность человека определяется тремя качествами: чистотой помыслов, слов, и дел – разве не найден мной лучший критерий их чистоты?

В этом промах твой, Дьявол – открылся мне, зная, что не премину возвестить свое знание, и, недоверие встретив, буду ввергнут в ад одиночества. Но – разве это не возвысило меня?! Не подстегнуло? Не дало мне лучший критерий поверки – мысли, слова и дела? Ненависть – она ведь тоже окрыляет, и это – праздник, что пребудет со мной. В этом промах твой, Дьявол!

Лачин, "Тварь".

Стиль — блестящий. Аргументация — весьма спорная. Проблема упадка и разложения исламской цивилизации, ближневосточной цивилизации вообще — уравнение со многими неизвестными, как выражаются математики. С ходу решить это уравнение никак не удасться.

Но об этом — ниже.

Другая проблема вашей стилистики — употребление абсолютно запрещенных приемов, ведущих в бездну. Вряд ли Фридрих Ницше мог себе даже отдаленно представить, что его великая книга, "Так говорил Заратустра", станет настольной для нацистов; что из его трудов самым недобросовестным образом будет скомпилирована "Воля к власти", благодаря которой нацисты получат еще одно теоретическое обоснование для политики геноцида "унтерменшей" — славян, евреев, цыган. Разумеется, это был подлог, и подлог подлый. Но замечу: он оказался возможен благодаря тому, что зубы дракона в его книгах все же имелись. Фридрих Ницше не чуждался эффектных фраз в стиле: "иудействующий раввин", "внушающая ужас логическая цепочка иудаизма". Он также слишком часто пускал в ход удары ниже пояса — то есть, критиковал не идею, но расу. Возможно, он так не думал. Но если еврея описывать таким образом перед публикой, уже ненавидящих евреев — они с готовностью подумают, что это отличная идея, хороший повод к тому, чтобы начать евреев давить. Не иудеев, не ту самую идею фанатизма, торгашества, и низменных инстинктов, против которых боролся Ф.Ницше (а точнее, думал, что боролся) — а именно, евреев. Людей, то есть.

О чем же пишете вы? Вот ваши фразы: "мушиная плодовитость", "волосатая порода" , "торгаш", "самка". Как замечает русский народ: "ради красного словца не пожалеет и отца". Я вдумчиво прочел ваше эссе — и я заявляю, что вы не имели целью именно оскорбить народы исламского Востока. А вот скинхед, мещанин, лабазник — или, эсэсовец подумает именно то. Ваше эссе дает все возможности оперативно скомпилировать из него новую "Волю к власти", где вы с ужасом сможете обнаружить уже не человека, охваченного болью и разочарованием перед лицом всеобщего развала и морально-интеллектуально падения Востока — а натурального жлоба, ненавидящего "айзеров", торгующих на рынке; бьющих таджикских девочек сапогами, устраивающих факельные шествия. То есть, натурального нациста.

Это большой порок вашего эссе, и непростительный.

Замечу, что самые сильные и проницательные критики ислама такого рода запрещенных приемов избегали.

Возьмем, например, Данте Алигьери:

Не так дыряв, утратив дно, ушат,
Как здесь нутро у одного зияло
От самых губ дотуда, где смердят:

Копна кишок между колен свисала,
Виднелось сердце с мерзостной мошной,
Где съеденное переходит в кало.

Несчастный, взглядом встретившись со мной,
Разверз руками грудь, от крови влажен,
И молвил так: "Смотри на образ мой!

Смотри, как Магомет обезображен!
Передо мной, стеня, идет Али,
Ему весь череп надвое рассажен.

И все, кто здесь, и рядом, и вдали, -
Виновны были в распрях и раздорах
Среди живых, и вот их рассекли.  

Там сзади дьявол, с яростью во взорах,
Калечит нас и не дает пройти,
Кладя под лезвее все тот же ворох

На повороте скорбного пути;
Затем что раны, прежде чем мы снова
К нему дойдем, успеют зарасти.

Так молвил Магомет, когда он ногу
Уже приподнял, чтоб идти; потом
Ее простер и двинулся в дорогу.

Вы видите где-то эпитеты вроде "волосатый", или "мушиный"? Поэт и не нуждался в такого рода приемах; для него важны принципы — и он судит "пророка ислама" не за мушиность, или волосатость; "Комедия" в этом смысле практически целиком пребывает в мире идей. Более того: в Лимбе, предверии адовом, где пребывают праведные души язычников, нашлось место и для мусульманских ученых. Там же он встречает Саладина, султана-рыцаря. Итальянец впадает в видмое противоречие. Но симпатии и антипатии для него были выше божественных установлений; доказательство — то горячее участие, и сочувствие, которое он испытывает к грешникам; и даже Мухаммаду, врагу его его веры, досталась толика его участия: "несчастный, взглядом встретившись со мной...".

Так же не обнаружите вы мушиности и волосатости в другом известном образчике анти-исламской литературы — в "Персидских письмах" мсье Монтескье, славного философа. Ирония, насмешка, изумление, хмурое порицание — все использовал автор, но только не это. И даже Вольтер, — да, известный похабник и циник! — так вот, даже Вольтер не посчитал нужным вводить волосатость и мушиность в трагедию "Фанатизм, или Магомет", где вывел пророка безудержно циничным политиком макиавеллисткого плана, способным убрать со своего пути даже самое святое, и дорогое.

И недаром. Скатывание европейских народов в махровый расизм — а позже, уже в фашизм и нацизм происходило постепенно. Современникам Данте и в голову бы не пришло уничтожать людей только за то, что они "волосатые", или "мушиные". Религиозная идентичность была важнее, гораздо важнее. Во всяком случае, позиция христианской церкви была однозначной: главное в человеке — его религия, а не смуглота. Героям Шекспира, в общем-то, все равно, кто Отелло; его смуглая кожа есть предмет терзаний только одного лишь главного героя. Дездемона любит благородного мавра, несмотря на цвет его кожи; а для венецианцев гораздо важнее, что он добрый христианин. Вольтер в своем "Кандиде" полагает так поступать с родичами (т.е. с неграми) "просто ужасным".

Но в девятнадцатом веке, стало очень даже возможным устраивать представления в зоопарках, где вместе с гориллами и шимпанзе в клетках сидели также представители "недоразвитых народов" — бушмены, пигмеи, туареги...

Таковы мои возражения по стилистике и терминологии эссе.

Еще одно необходимое дополнение.

"— азербайджанцев – в том, что вы оплевали свое героическое прошлое и выродились из воинов: в торгашей, из европейцев: в азиатов, из красных: в черных, и позорите меня нашим родством."

Прошу прощения, я попытаюсь тут дать свое видение ситуации по списку, наподобие древних греков:

1. Вы утверждаете, что у азербайджанцев героическое прошлое все же было. Боюсь, я сделаю сейчас "еврейский ход" — прощупаю, как говориться, фундамент. Ни одна античная, или средневековая хроника, ни одно историческое сочинение не фиксирует наличие в истории такого диковинного народа — азербайджанцев. Вы можете перелистать тьму трактатов, провести в пыльных хранилищах всю свою жизнь — ручаюсь, ничего вы не найдете. Этого народа в древней и средневековой истории Азербайджана нет. Есть каспии, хурриты, саки, утии, гаргары, мидийцы, персы, савиры, хазары, арабы, тюрки-сельджуки. Но азербайджанцев — нет. Как вы сами понимаете, это были совершенно разные по языку, образу жизни, ментальности, религии народы. Это один большой-пребольшой миф, созданный советской пропагандой.
2. Более того — нет и Азербайджана. Та страна, которая ныне называется Азербайджаном, ранее распадалась на целый ряд провинций, друг с другом, в общем-то, слабо связанных. И более того — носящих совершенно разные названия, и населенных разными народами, образовывавших разные государства. Территории на север от Аракса в разные времена назывались Сакасеной, Каспианой, Арцахом, Сюником, Гирканией (частично), Кавказской Албанией, Хазарией, Ширваном. Южные территории именовались Манной, Мидией, Адурбадаганом; собственно — Азербайджаном в арабской транслитерации. Добавлю, что само это название вряд ли представляет собой этнотопоним. Это, определенно, не Англия. И не Франция. Не Персия. И не Германия. Само понятие "Азербайджан", как обозначение единой страны — плод совместного творчества русских и ново-азербайджанских (sic!) интеллигентов девятнадцатого века. И обозначает он "страну", населенную мусульманским народом, говорящим на тюркском языке. Кавычки тут явились недаром, потому что само обозначение Азербайджана, как единой страны родом из века восемнадцатого.
3. Иными словами, никакого другого Азербайджана, кроме населенного смугловатым, мусульманским, говорящим по-тюркски народом просто нет. Это молодая страна. В период восстания Бабека никакого Азербайджана в том понимании, в котором вы употребляете это слово не было. То есть, вообще. Тотально. Безо всяких "...но", "...а если?!".
4. Были ли воинами эти "азербайджанцы"? Судя по истории завоевания Российской империей Кавказа — были. Увы и ах, эти воины сражались за веру исламскую, за ирано-тюркскую империи Сефевидов и Каджаров, за удаль, за добычу — но никак за "красные знамена".
5. Разумеется, эти "азербайджанцы" были и есть стопроцентные, дистиллированные азиаты. Любые европейские черты в их ментальности есть плод иноземного влияния. Причем — не просто влияния, а культуртрегерской "обработки" в стиле кошмарного романа Г.Уэллса. Пущенные на самотек, они довольно оперативно втянутся обратно туда, где и должны пребывать — в Азию. И я не буду пророком, если предположу, что этот процесс уже происходит.

А теперь коснемся вашего любимого героя — Бабека. Прошу прощения заранее за возможные резкости. Ибо церемониться тут, если вы полностью осознаете положение вещей совершенно ни к чему.

     Чёрт возьми... Я 14 лет ждал достойного противника Маиру Хуррамитскому. Яна Кандова (набиравшая Тварь под мою диктовку)  http://newlit.ru/~kandova/ ждала вместе со мной 6 лет, потом я ждал ещё 8.
     Янка, мы дождались...

Бабек, как национальный иранский герой

Вы совершенно справедливо заметили в одном из своих эссе, что СССР усиленно создавал искусственные народы. Я добавил, что азербайджанцы были Големом России, и Советского Союза. Этого Голема имперская машина создавала с большой любовью, и потратила на него немало часов в своей мастерской.

Одним из аксессуаров имперского детища оказалась его пестрая одежда — то есть, история.

Советская наука исповедывала теорию примордиализма. Это такая концепция, согласно которой на одной и той же территории всегда жил один и тот же народ, говоривший на одном и том же языке, и имевший примерно одну и ту же ментальность. В дистиллированном виде примордиализм заходит еще дальше, и утверждает, что все государства, образованные на искомой территорией, образовывались народом — "культурным героем" примордиальной теории.

Я не буду даже пускаться вглубь деталей этой лакомой идеи. Замечу лишь, что идея эта глубоко европейская. Она оказалась возможна лишь потому, что европейцы к две тысячи семнадцатому году от Рождества Христова образуют самые древние государства на нашей планете. Англия, Франция, Италия, Германия — все эти страны родом из раннего Средневековья. Единое же государство в них полностью оформилось уже к средневековью Высокому. Но даже эти страны, имеющие столь почтенную историю, полны чертовщины.

К примеру, вряд ли имеет смысл говорить о Великобритании для Раннего средневековья. В этот период это были совершенно разные страны, и разные государства, которых образовывали разные этносы, имевшие принципиально различное происхождение. Вряд ли кельты имеют ближайшее родство с германцами. И даже германцы были разные — саксы и англы, жившие на континенте; викинги, родом из Скандинавии; норманны, офранцузившиеся потомки норманнов. Лишь в последний период средневековья Высокого начало окончательно складываться то, что мы знаем ныне под названием Великобритании. Вообще, общих черт между Азербайджаном и Великобританией масса: все это территории где "в дикой пляске сплетались сакс и кельт" (Даниэль Дефо), названия этих стран не имеют ничего общего с титульным этносом, и для легитимизации своего положения этот титульный этнос прибег к прямому подлогу и созданию мифа. (Разница состоит лишь  в таланте исполнения мифа; он, скажем откровенно, несопоставим.) Для Великобритании это миф о короле Артуре; для Азербайджана — миф об Атропате, и, как вы догадываетесь, о Бабеке, что плавно подводит меня к следующему пункту; а именно, к происхождению нашего героя.

Бабек родился от отца, родом из Ктесифона. Город этот был столицей Сасанидской империи, и располагался в Месопотамии, недалеко от Багдада. Мать Бабека была местная женщина по имени Махру. Нет никакого свидетельства о том, что она была "азербайджанкой". Наоборот, все факты, вплоть до ее имени прямо указывает, что она принадлежала к одному из иранских народов, предков современных талышей, и части гиляков.

Отца Бабека звали Хасан. Иными словами, он был мусульманином. Полагаю, что он был не очень-то усердным мусульманином, ибо исламизация Ирана была далеко еще не завершена, и тут было полным-полно неофитов. Религия матери Бабека остается загадкой.

Разумеется, Бабек не был зороастрийцем. Им был знаменитый Гебр (то есть, зороастриец) Мазияр, действовавший сильно южнее, и тоже досадивший Халифату. Бабек придерживался зурванизма, или ширвинизма — и это принципиально важно. Зурванизм был одной из ересей зороастризма, настолько сильно от него отличавшейся, что впору говорить о полном разрыве. На эти воззрения самым хаотическим и причудливым образом налагались фрагменты из христианства и ислама. Причем, ислам явно доминировал.

Причины восстания Бабека, в общем-то, ясны. Они объяснялись наглым обманом не-арабских народов, которые затеяли воротилы Халифата. Согласно положениям самого же ислама — принявший эту религию автоматически приравнивается в правах ко всем прочим членам общины. Напомню, что "люди Писания" были вынуждены платить налог джизью, которой облагались  все немусульмане. Для зороастрийцев был изобретен его аналог — налог харадж. Многие иранцы стали переходить в ислам, надеясь избежать этой повинности, и обрести достойные права. Однако харадж не был отменен, и иранцы, теперь уже мусульмане, вынуждены были платить его. Одно время иранцы сильно надеялись на шиитов, самым замечательным из которых был добрый (без преувеличения, поверьте мне...) имам Реза, любимец дехган Хорасана, вероломно отравленный Аббасидами. Эта вера в дальнейшем обусловила широкое распространение в Иране шиизма в разных его версиях — от сравнительно респектабельного двенадцатимамного, до откровенно экстремисткого исмаилизма. (Да, Лачин: шиизм есть продукт иранского национализма.)

Надо сказать, арабы мастерски использовали чаяния не-арабских народов в междусобной войне. В ходе этой борьбы к власти пришли Аббасиды, обещавшие иранцам свободу, избавление от гнета, уравнение в правах с мусульманами-арабами. Все эти обещания были исполнены весьма умеренно. В этой исторической обстановке политическая ситуация на северных границах Халифата, лежавших у границ Кавказа стала стремительно накалятся.

Средневековые ереси это что-то... Надо было увидеть их воочию: эту пеструю толпу из иранцев вообще, и персов в частности; беглых тюрков; отчаявшихся дехган; одним словом, самого разного элемента, охваченных апокаптическими ожиданиями. Вскоре они захватили мощную сасанидскую крепость Базз, расположенную в горах Азербайджана.

Так началось восстание хуррамдинов.

О ереси этой известно очень мало, информация эта крайне противоречива. Одно ясно — это было социальное движение, по своей базе близкое к доисламским маздакитам; по воззрениям, и целям — натуральное националистическое иранское движение. Не так уж плохо жилось иранским дехганам при арабских порядках; во всяком лучше, намного сытнее, чем при позднейших тюркских, и монгольских угнетателях. Но иранцев оскорбляла их приниженность; все еще жива была память о доисламском Иране, как о великой и объединенной державе. Эта двойственность обеспечила Джавидану, и Бабеку, вождям хуррамдинов, на первую пору частичную поддержку местных феодалов.

Характеризуют хуррамдинов средневековые хронисты довольно-таки неприязненно. Причем, что интересно, независимо от религиозной принадлежности. Это понятно: хуррамдины были средневековыми эгалитаристами, они делили земли не только арабских владетелей, но и местных мулькадаров. Синкретизм хуррамдинов, частичное возрождение некоторых доисламских обычаев шокировали армян, и персов-мусульман. Другим источником неприязни была жестокость хуррамдинов, разумеется, преувеличенная. Низам-аль-мульк, везирь Сельджукидов даже договорился до того, что каждый из двух палачей Бабека собственноручно казнил чуть ли не по сто тысяч человек каждый, если мне не изменяет память. Куда более сострадательный и объективный Табари говорит об их несомненном мужестве, нестерпимых обидах, и оскорблениях, которым подвергались дехгане, и городские ремесленники.

Те же источники отмечают, что характер Бабека не оставался неизменным, как и социальный состав хуррамдинов. С течением времени среди них начался процесс социальной дифференциации. Тиранические замашки самого полководца, его разгульный образ жизни в Баззе еще больше оттолкнули крестьян. Подлинной катастрофой для хуррамдинов стал поход на открытую долину близ города Хамадана, древней Экбатаны. Именно здесь на крестьянское войско Бабека халиф Мотасим, сам тюрок по матери, обрушил войско тюрок-гулямов, свирепых конных лучников, которые смяли, потоптали, и расстреляли из дальнобойных луков пехотницев Бабека.

(Замечу в скобках: это не те тюрки.)

Дальнейшее описано подробно в хрониках Табари: героическая многолетняя оборона Базза, грандиозные усилия Афшина, полководца Халифата по блокированию, и взятию гнезда хуррамдинов, побег Бабека, его поимка, и мученическая смерть. Низам-аль-мульк весьма ярко охарактеризовал опасность этого движения для Халифата, авторитетно заявляя, что если бы хоть один из этих врагов, — Кесарь (то есть, византийский император), Гебр Мазияр, и Бабек, — добились бы успеха, Халифату был бы конец, ислам бы пал.

(Важный момент — в переговорах с Афшином Бабек отказался от возрождения Сасанидской империи.)

Одержав победу, Халифат железной пятой раздавил дехган. Но время его уже заканчивалось, и к власти стали приходить национальные иранские династии.

После наступило забвение. Бабек канул в тьму веков, и даже тени его не мелькало в нескончаемой веренице завоевателей, миграций, контр-миграций тюрков, монголов, снова тюрков... На слуху были совсем другие имена. Снова Бабек всплывает уже в двадцатом веке — как знамя иранских националистов, грезивших о былой славе, и великих свершениях; и сознательно противопоставлявших опостылевшую действительность Ирана периода династии Пехлеви яркому, героическому прошлому. "Эта теория" показалась весьма подходящей советскому Азербайджану. И в самом деле, Бабек был в доску свой: урожденец здешних мест (правда, сильно южнее), из бедной семьи, боролся за социальную справедливость....

Все бы ничего, если бы его не объявили "азербайджанцем". И стали утверждать, что он боролся за свободу и независимость Азербайджана от арабских захватчиков. Что есть миф.

Итак, выводы:
— Бабек не был азербайджанцем. Он был иранцем, возможно — персом. Цели его были не вполне ясны ему же самому (они и Спартаку были не вполне ясны). Но он был за справедливость. Увы, на такой неусточивой платформе крепкое здание не построишь, и Бабек потерпел поражение. Что не умаляет его несомненной доблести.
— Легенда о Бабеке понадобилась новому Азербайджану для легитимизации своей теории о вечном присутствии вечных азербайджанцев на своей земле. Поэтому они самым бесцеременным образом сделали Бабека своим.
— Судя по всему, этот миф оказался чрезвычайно живучим, совсем как миф о "доброй старой Англии", и короле-рыцаре Артуре, идеальном англичанине. Артур был кельтом, но это уже никого не волновало. Также никого не волнует кем был Бабек, и чего он хотел; такова логика мифа.

Но это миф, Лачин. Прошу вас, учитывайте это.

Я прошу прощения, что все мои рассуждения носят характер чрезвычайно хаотический.

Итак, следующее отступление, имеющее характер дополнения.

Симпатия к науке ислама, как миф.

(Я много рассуждаю о мифах, но любая культурология не может обойтись без них.)

Вы в своем эссе довольно деятельно выступаете против любви и заинтересованности ислама в науке. Но это заблуждение, вызванное еще одним хитроумным подлогом, который пустили в ход манипуляторы из числа мусульманских интеллигентов, с жестоко уязвленным перед явным преимуществом перед исламским миром Запада — в первую очередь технологическим.

— В день Страшного суда кровь шахидов (мучеников за веру — мое примечание) будет приравнена к чернилам ученых.

Или, по-другому:

— Чернила ученого священнее крови мученика.

Этот известный хадис, на котором построен весь фундамент мнимой симпатии ислама к позитивисткой науке, представляет собой сплошное недоразумение. Во-первых, он относится к числу т.н. "недостоверных" хадисов, цепь передатчиков которого считается сомнительной.

Во-вторых, следует еще разобраться, что имеется виду под словом "ученый", и "наука" в исламе.

Вот и таится "самая главная засада", как в высоком штиле говаривают. :-( В арабском языке "алим" (ученый) — это совсем не то, что думают простодушные европейцы. Алим — это богослов, толкователь и знаток Корана; и вовсе никакой не исследователь тайн Вселенной, да еще использующий научный метод, разработанный намного позже.

Соответственно, "эльм" — вовсе никакая не наука, а богословие.

Другие хадисы имеют вид более определенный:

— За наукой ступайте хоть в Китай.

И опять-таки, не вполне ясно — а о какой науке идет речь? О строенин электрона? Эволюции динозавров? Или технологии построения катапульт? Может это — похвала и поощрение в осваивании новых способов выплавки металла?

Тут мы вступаем в главное поле противоречий. В средневековой Европе, выработавшей позитивисткую науку, существовало четкое разделение на деятелей "свободных искусств" — и так называемых "инжениаторов". Первые суть прообраз современных ученых: искатели философского камня, благородные чудаки, искавшие способы трансмутации элементов, алхимики; вторые — жесткие, целеустремленные люди, адских дел мастера, создатели шедевров, строители готических соборов и каравелл, боевых требюше, и станковых арбалетов. Из них образовались современные инженеры.

Разумеется, граница между ними не была вовсе непроницаемой. Леонардо да Винчи был гениальный ученый, гениальный художник, гениальный инжениатор. Микеланджело совмещал в себе великолепного художника, неподражаемого скульптора, и профессионального архитектора. Данте Алигьери был политик, и поэт. Но разделение, все-таки, было — и обусловленное цеховым характером средневекового европейского города.

В исламской Востоке существовало понятие "фаласуфа". Более или менее образу европейского ученого соответствовали лишь восточные "философы"; тот же самый Улугбек, или Омар Хаяйм. "Эльм" же был вотчиной богословов, жрецов. Из второго хадиса совершенно непонятно, что же советует пророк Мухаммед — заниматься тайной строения Галактики, или изучать автомат Калашникова, дабы сподручнее было убивать "неверных" из их же оружия?

Это момент важный. Вообще, надо понять, что любая религия позитивисткой науке если не враждебна, то уж ревнует точно. И к мысли о каком-то особом расположении ислама к науке следует отнестись со всей возможной осторожностью.

Еще одно дополнение: наблюдение

Я заметил одну, еще очень нехорошую черту.

Посмотрим на иллюстрацию, которой проиллюстрировано ваше эссе. Это фотография, Ольги Валевской "Ла иляха иллялах, или народы ислама".

А теперь взглянем на эту любопытнейшую иллюстрацию:

https://sputnikipogrom.com/wp-content/uploads/2013/09/A0HdymgiV_g.jpg

Эта иллюстрация — обложка нацисткой брошюры "Der Untermensh" ("Недочеловек"), выпущенной в 1942 году. На обложке изображено сборище людей, по мысли автора брошюры, представляющих собой хаос, разрушение, и угрозу цивилизации. Есть одна пикантная деталь, о которой я упомяну позже.

Но пока прочитаем текст, и приглядимся к интонациям некоторых его отрывков:

Так как ночь восстает против дня, как свет и тьма находятся в вечной вражде — так и недочеловек является величайшим врагом человека, господствующего в мире. Недочеловек — это биологическое существо, созданное природой, имеющее руки, ноги, подобие мозга, с глазами и ртом. Тем не менее, это ужасное существо является человеком лишь частично. Оно носит черты лица подобные человеческим — однако духовно и психологически недочеловек стоит ниже, чем любое животное.

Внутри этого существа — хаос диких, необузданных страстей: безымянная потребность разрушать, самые примитивные желания и неприкрытая подлость.

Недочеловек — и ничего более!

Не все те, которые носят человеческое обличие, являются одинаковыми. —

Горе тому, кто забывает об этом!

Все великие творения, идеи и искусство, которыми владеет наша Земля — придумал, создал и усовершенствовал человек. Человек думал и изобретал, для него все время существовала лишь одна цель: проложить свой путь к высшим формам существования, придать очертания бесконечному, заменить недосягаемое стремлением к постоянному совершенствованию.

Так развивалась культура. Так появился плуг, орудия труда, дом. Так сформировалось человеческое общество, семья, народ и государство. Так человек стал хорошим и великим. Так он поднялся выше всех живых существ.

Так он стал ближним для Бога!

Однако кроме человека жил еще и недочеловек. Он ненавидел все то, что являлось результатом творения других. Недочеловек возненавидел творения, созданные человеком. Он ненавидел их в начале тайно подобно вору, а потом и открыто подобно убийце.

Недочеловек постоянно присоединялся к себе подобным. Зверь призывал зверя —

Еще никогда недочеловек не жил в мирной жизнью, никогда он не знал спокойствия. Ему всегда был нужен полумрак и хаос.

Свет, исходящий от культурного прогресса всегда пугал недочеловека. Для того чтобы выжить ему нужно смрадное болото, ад, а не солнце. —

И этот подмир недочеловеков нашел своего лидера — вечного жида!

Жид понимал остальных недочеловеков и знал чего они хотят. Он подстегивал и вторил их общим прихотям и желаниям, вскоре он велел ужасу переступить через человечество.

Этот исторический период начался с момента уничтожения персов, в честь этого события был объявлен праздник Пурим, — прославляющий организованное массовое убийство. 75000 арийских персов пали жертвами еврейской ненависти. И по сей день еврейство празднует и почитает это ужасное деяние — как свой величайший «религиозный» праздник.

Вечная ненависть недочеловека направлена против чистого образа, свойственного носителям света. Угроза гибели Западного мира всегда исходила из пустынь и далеких степей, где силы разрушения собирались воедино, где Аттила и Чингиз-Хан собирали свои орды гуннов — ведя их по Европе, провозглашая живой апокалипсис, оставляя за собой огонь и смерть, насилие, убийства и ужас. И все для того, чтобы низвергнуть в пропасть мир света и знаний, мир человеческого величия и прогресса!

Извечным остается желание недочеловека: превратить в пустыню все то, что отдает созидательный свет — свет, освещающий невежественный мрак. И тогда, конечная цель недочеловека — хаос, будет достигнута.

Так, уже на протяжении тысячелетий, по неумолимым и страшным законам происходит борьба между двумя противоположными полюсами. Снова и снова находится новый Аттила, новый Чингиз-Хан, вламывающийся через ворота Европы и знающий лишь одно: абсолютное уничтожение всего красивого!

Не надо быть пророком, чтобы убедиться: этот текст явно подражает, и неосознанно пародирует Фридриха Ницше. Разумеется, все акценты сдвинуты, ударения переставлены — но в том-то и дело, что текст немецкого философа позволял сдвигать акценты, и переставлять ударения! Это не Евангелие, где акценты сдвинуть можно с очень и очень большим трудом. Все же текст, где черным по белому написано, что необходимо возлюбить врагов своих, и благословлять проклинающих — извращается нелегко. Как ни старался Ф.Ницше изобразить христианство в карикатурном свете — в конечном счете, карикатурным оказалось по практическим выводам именно его учение.

Так вот, еще раз повторяю: ваше учение можно сдвинуть весьма и весьма легко.

Пикантная же деталь в этой иллюстрации состоит в том, что автором этой мрачной иллюстрации были вовсе не немцы... а самые, что ни на есть, чистокровные русские. В этом легко убедиться, если просмотреть литературу времен борьбы республиканцев против фашистов в Испании. Фотография уже фигурировали в печати раньше, причем на первой полосе белогвардейского «Часового», да еще с подписью «Армия Атиллы».

Иными словами — простые русские люди есть гунны, недочеловеки. Человек, хорошо знакомый с восточной литературой сразу же вспомнит бездонное по своему презрению выражение некоего арабо-персидского ученого географа: "русские — это самое грязное тюркское племя".

Выводы, Лачин — мрачные.

Ваше эссе настолько внутренне расисткое, и исполненное глубочайшего презрения к культуре восточных народов, что позволяет с удивительной легкостью иллюстрировать его фотографиями, прямо связанными по своей логике с нацисткой пропагандой. Обратите внимание: и там и тут явно грязные, мрачные, плохо одетые люди. Их много, очень много. Толпа образует угрожающую истинной цивилизации и культуре орду. Достаточно на фотографию Ольги Валевсокой поместить физиономию "хача": небритую, с ассиметричными чертами, с мутными глазами — а ассоциации станут прямо-таки неприличными.

Словно бы в насмешку, в вашем эссе тоже всплыли "арийские персы". И вы тоже ищете "вечного жида". Эх, Лачин... В этой роли у вас выступают арабы — и лично пророк Мухаммед. Лачин, нельзя забывать, что антисемитизм, "арийство", презрение к монотеизму — системообразующие столпы нацизма. Арабы — семиты. Хотя семитами почему-то называют евреев — но арабы семиты, не забывайте этого! Коран — яркая книга именно семитической культуры. Пророк Мухаммед — пророк семитского мира; и я постараюсь показать это ниже. Это том, что такое представляли собой "арийцы", и куда тянуло человечество мышление арийцев я постарался показать выше.

А монотеизм... Что же, приступим к монотеизму.

Итак: начнем с самого парадоксального. С ислама, представляющего, наряду с иудаизмом, самую реалистическую картину Вселенной. Я не шучу. И постараюсь доказать это ниже.

Сначала коснемся личности самого пророка Мухаммеда.

Широко распространено заблуждение, что пророк был успешным, и удовлетворенным результатами своей жизни человеком. Между тем, все факты свидетельствуют о том, что внутренне он был в достаточной степени несчастен. Начнём с того, что будущий пророк был сиротой. Сиротство в средневековом обществе было до изумительного определенным статусом, влекущим за собой многочисленные последствия -- разумеется, неприятные. Даже богатые сироты не могли рассчитывать на счастье -- их имущество очень часто "пожирали". Именно против такого бесстыдного разбоя резко выступают многие аяты Корана -- и это выглядит весьма естественным, учитывая безрадостное детство самого Мухаммеда. К тому же, он был бедный сирота -- несмотря на могущественную родню. Дальнейшая его жизнь была полна напряженной борьбы за существование. Лишь однажды счастье глянуло в его окно -- когда богатая вдова Хаджиджа пожелала связать свою судьбу с судьбой своего молодого приказчика Мухаммеда. Несмотря на всю доброту великодушно женщины, её избранник был польщен, и жестоко уязвлен одновременно. Хаджиджа была сорокалетней женщиной -- а такой возраст, по меркам средневекового мира, был возрастом старухи. Представляю, сколько насмешек ему пришлось выслушать; многие молодые люди тайно желали бы оказаться на его месте; Хаджиджа была не только богата, но ещё красива и умна; но вся эта история, этот шокинг и скандал с браком с пожилой женщиной подарили молодому человеку немало страданий; впрочем, Хаджиджа вскоре понесла, и родила мальчика.

Это был самый счастливый миг в жизни Мухаммеда. Увы! Мальчик умер, а жена будущего пророка, родив ещё нескольких дочерей, сделалась бесплодна. Надо знать характер семитских народов, чтобы понять, что это означало. Если тюрки еще могли проявить некоторое снисхождение, и подарить уважение отцу одних только дочерей -- то по сравнению с ними арабы были безжалостны. Дочь за человека вообще не считалась, и имевший одних лишь дочерей имел репутацию бесплодного человека -- неслыханное поношение в те времена. Неудивительно, что Мухаммед искал спасение в богоискательстве.

Вообще, вопрос отношения ислама и пророка к женщинам намного сложнее, чем представляется. Поносимый критиками, как сластолюбец, и педофил, этот человек искренне и глубоко любил своих дочерей, особенно Фатьму. Более того -- именно в кораническом тексте можно найти самые резкие, и исполненные глубочайшего отвращения к детоубийству строки (сура "Абу Лахаб").

Продолжу позже.

Лачин, одна из читательниц и авторов моего сайта ( Татьяна Романюк, Москва, верующаяи( православие) прочитала твою книгу ( изданную с Яной Кандовой), заинтересовалась твоим творчеством. Я рекомендовал начать с " Твари". Сегодня получил от неё письмо: " Петр, добрый вечер!  С интересом читаю Лачина на новой лит.
Много для меня неожиданного в " Твари" , хотя, в ислам ранее не углублялась. Тем интереснее и неожиданнее позиция человека, по рождению принпдлежащего  этому миру и поднявшемуся над ним".
Обширные  и содержательные комментарии Юлия... Похоже, твоё эссе пеоеживает  новую волну интереса. Рад за тебя.

Тем более, ранние браки в средневековом обществе были абсолютной нормой; точнее, в районе Средиземноморья. Северные народы в этом отношении были куда умереннее; я читал интересное исследование на эту тему; но я отвлекся.

Итак, приведем ещё несколько фактов из жизни пророка. Первое, что бросается в глаза при чтении Корана по хронологическому принципу -- то, что поэтический и пророческий дар Мухаммеда заметно слабел -- а сам он все более становился политиком. Но это не принесло ему счастья. Пока была жива Хадиджа, она поддерживала его начинания; вообще, рядом с великим человеком всегда находится замечательная женщина; такова была Аспазия у Перикла, Борте у Чингис хана. Но после смерти жены Мухаммед остался совершенно один. Его женщины доставляли ему премного мучений -- и то, что он сбежал от них в пустыню выглядит психологически обоснованным.

Из всего этого мироощущения, трагического по своей сути, и рождается текст Корана -- мрачной, если говорить откровенно, книги. Самое жуткое в кораническом тексте -- даже не обилие угроз со стороны божества; внушает ужас непредсказуемость Аллаха Великого, его парадоксальная капризность.

И все это наводит меня на одну мысль, очень важную и ценную -- её нельзя выразить одним постом, понадобится мини-эссе.

Беседа с Драконом, или истинный образ Бога

Множество раз я задавал  себе вопрос: с чем связана поразительная живучесть религии? Казалось бы, вопрос решен раз и навсегда: смешным и нелепым представляются ныне все описанные в древних писаниях физические принципы, на которых построен мир; Земля вовсе не плоская, и обращается вокруг Солнца; имеются множество миров, среди  которых наш — всего лишь песчинка в грандиозном по своему масштабу космосе; виды животных и растений не сотворены одномоментным актом, а представляют собой результат длительной эволюции; нет ангелов, драконов, чертей, нет колдуний — во всяком случае, в том виде, в которых они описаны в священных текстах. И тем не менее, религия удивительно устойчива, и не демонстрирует склонность к угасанию ни в малейшей степени. Почему так?

Два чувства управляют человеком, и терзают его душу ежечасно — страх перед небытием, и ужас перед бессмыслицей. Надо сказать, что обретение смысла может в значительно способствовать ослаблению страха перед смертью. Смысл  же тесно связан с понятием справедливости — одним из самых человеческих чувств. Ничто в нашем мире не может существовать без справедливости — это так естественно, ведь мы социальны.

Но есть ли во Вселенной смысл, и справедливость? Ведомо ли Богу значение этих слов — если Богом считать нашу Вселенную?

Вот он, древний Дракон, с золотыми крыльями, мощными лапами, в которых он победительно держит суть вещей — с саркастической и вызывающей внутреннюю оторопь улыбкой; гремящий чешуей, изрыгающий пламя и дым непознаваемое, неуловимое, непоколебимое. Человека, оказавшего к ним лицом к лицом он погружает в ужас громовым ревом; и вот, он наступает на злосчастный род человеческий, вооружившись  с головы до пят разнообразным оружием, закованный в сверкающие доспехи: тут и превращающие весь  мир в пустыню грозные вулканы, и ветер, древний убийца; землетрясения, разом убивающие сотни тысяч; возлюбленные аристократы Смерти — губительные болезни: чума, глад и мор; голод, неурожай, вызванные всеми этими бедствиями. Перед стройными рядами легионов Дракона идут легкие войска: тут вам и терзающая юношей любовная тоска, и вожделения, не отпускающие ни на миг; и боль, снедающая при угасании сил; все это неумолчно зудит, и забрасывает врага снарядами, готовя ловитву для тяжеловооруженных воинов.

Но вот, когда злосчастный сын Адама уже устает, и готов преклонить голову перед поражающими мечами, самому себе попросить милосердной  кончины, Дракон преображается.  Ныне он уже не Поражающий, и не Властелин Смерти; Дракон стал Милосердным Отцом; опадает золотая чешуя, крылья уходят в плечи — участливо становится перед погибающим в пыли, и овевает легким ветерком, дарит великолепные закаты и рассветы; и вот, уже смеется юная дева, и обещают налитые груди ночь вдохновенной любви; свежие плоды сулят прохладу иссушенному телу; бедный поэт, прозябающий  на чердаке, охваченный вдохновением, творит свои гениальные стихи, входит в круг утонченных и богатых ценителей, получает славу, похвалы; и вот уже человек готов благодарить Бога, он почти уверился в гармоничной Вселенной, как вдруг....

Как вдруг перед ним снова безжалостный и полный самой ядовитой злобы Дракон.

— Нет, и не может быть справедливости у Дракона, — так решает сын человеческий, и ищет Бога в Человеке. Но вот сгущаются тучи на небе, мир погружается в тьму; тираны, безумные короли, императоры, шахи терзают народы, охваченные властолюбием; вожаки народа предают; чернь, получившая права, сама становится господином; везде бушуют самые низменные страсти, а невинных убивают мечем, и терзают наихудшими наказаниями. Гений приобретает свычаи подлеца; ученые изобретают все новые и новые орудия убийства; наконец, сама земля оказывается под пятой тиранов. — Так ты Бог? Где же твоя божественность? — Снова в безумной пустоте раздается голос Дракона, и человек бледнеет, найдя у себя первые признаки грозной болезни; вот, даже переполненные мочевой пузырь способен нагнать краску на лицо — а понос превращает божество в труса. Нет, не бывать человеку Богом!

Не бывать человеку Богом.

Но как ужиться с Драконом? В битве с парадоксальной в своей непостижимости Вселенной равно оказываются биты все: философы, ищущие справедливости у Дракона бедные мечтатели — даже враги его, пытающие низвергнуть тирана, и самим стать господами — все. Дракон неуловим, неуязвим, текуч, он меняет форму, как Протей; способен мгновенно перевоплотиться в тело и душу героя; взламывает и девичьи прелести; и даже с комфортом может разместиться в теле ребенка.

Осознав бессмыслицу, человек попытался приспособится к бессмыслице. Наивысшей формой этого приспособления оказался ислам — ибо в исламе Дракон являет себя во всей силе. Вообще, сложно представить себе что-либо более тягостное, чем существование в Азии. Роль случайности здесь представляется определяющей.

Итак — мы коснулись вопроса удивительно реалистического отображения Вселенной в исламской интерпретации. Добавлю: это не просто исламская, а семитическая интерпретация образа божества. И она неоригинальна. Греки могли быть даже еще более пессимистичными, нежели семя авраамово. Нет ничего более мрачного, чем Рок, Ананкэ старой Греции — слепой, неуправляемый, непостижимый, неуловимый. Олимпийцы были вынуждены подчиниться ему. Еще более пессимистична картина Аида, где "тени, свет разума утратив навсегда", вынуждены нескончаемо бродить средь черных скал подземного царства.

Но греки были слишком мудрыми детьми, чтобы принять эту схему в неприглядно-голом виде; наследники великолепных минойцев, впитавшие в себя всю мудрость Египта, они воздвигли посредников, тонкую кружевную занавесь между собой и Драконом. Так появились олимпийские боги, странное сообщество сверхестественных существ, со всеми пороками и добродетелями людей, перед которыми грек никогда не падал на колени. Они затевали интрижки с земными женщинами, и были весьма не прочь вкусить свежести греческих дев; боролись с героями, пьянствовали, плутовали, страдали, и заблуждались. Герой — еще одна фигура великой греческой истории, фигура семитам если не знакомая, то уж отвратительная точно; иудеи и арабы-мусульмане приложили немало сил, дабы выставить в карикатурном виде любого, кто смел не то, чтобы бросить вызов — но даже взглянуть на грозный лик Иеговы-Аллаха; и неудивительно; ведь, как я уже сказал выше, такому божеству в лицо взглянуть уж точно не посмеешь.

Здесь мы вынуждены будем поставить вопрос парадоксальным образом. Греки, соорудив культ олимпийцев, оказались величайшими в истории ирреалистами; но самым парадоксальным образом ирреализм этот привел сначала греков, а потом европейцев к историческому успеху. Вопрос свободы воли, с такой силой поставленный в христианстве родом прямо из античной цивилизации — и он дал в руки европейцам чудесный щит Персея, благодаря которому они могли не только смотреть на ужасающего Дракона, сходного с Медузой древних — но даже вступать с ним в борьбу. Какой бы не была трагической эта борьба, сколь не был обречен человек, вступивший в битву с величайщим чудовищем, порожденной пустотой, она наполнила грудь наследников античных героев гордостью, даже сейчас вызывающей чувство глубочайшего уважения.

There lies the port; the vessel puffs her sail:
There gloom the dark, broad seas. My mariners,
Souls that have toil'd, and wrought, and thought with me—
That ever with a frolic welcome took
The thunder and the sunshine, and opposed
Free hearts, free foreheads—you and I are old;
Old age hath yet his honour and his toil;
Death closes all: but something ere the end,
Some work of noble note, may yet be done,
Not unbecoming men that strove with Gods.
The lights begin to twinkle from the rocks:
The long day wanes: the slow moon climbs: the deep
Moans round with many voices. Come, my friends,
'T is not too late to seek a newer world.
Push off, and sitting well in order smite
The sounding furrows; for my purpose holds
To sail beyond the sunset, and the baths
Of all the western stars, until I die.
It may be that the gulfs will wash us down:
It may be we shall touch the Happy Isles,
And see the great Achilles, whom we knew.
Tho' much is taken, much abides; and tho'
We are not now that strength which in old days
Moved earth and heaven, that which we are, we are;
One equal temper of heroic hearts,
Made weak by time and fate, but strong in will
To strive, to seek, to find, and not to yield.

А вот и порт; раздуло судно парус;
Лежат во мраке тёмные моря.
Матросы, трудились вы и мыслили со мной,
Вы с равной радостью приветствовали гром
И солнце яркое, на встречу выставляя
Свободные сердца - и вы и я стары;
У старости остались честь и долг.
Смерть скроет всё; но до конца успеем
Мы подвиг благородный совершить,
Людей, с богами бившихся, достойный.
На скалах понемногу меркнет отблеск; день
Уходит; медлительно ползёт луна; многоголосые
Глубины стонут.  В путь, друзья,
Еще не поздно новый мир искать.
Садитесь и отталкивайтесь смело
От волн бушующих; цель - на закат
И далее, туда, где тонут звёзды
На западе, покуда не умру.
Быть может, нас течения утопят;
Быть может, доплывём до Островов
Счастливых, где вновь встретим Ахиллеса.
Уходит многое, но многое пребудет;
Хоть нет у нас той силы, что играла
В былые дни и небом и землею,
Собой остались мы; сердца героев
Изношенны годами и судьбой,
Но воля непреклонно нас зовет
Бороться и искать, найти и не сдаваться.

"Улисс", Альфред Теннисон

В противовес этому исламское мировоззрение выдвигает на первые роли не героя, борца, пусть даже трагического, и обреченного на поражение — но раба Аллаха. Есть только один способ избежать неминуемой мести Дракона — самому стать служителем Дракона; выход фантасмагоричный по своей сюрреалистичности, ибо Дракон не гарантирует сохранности ни рабам, ни слугам, никому; но раб лукавый и в должной мере ловкий способен избегать этой мести некоторое время; это вполне возможно.

Продолжу позже, вынужден писать урывками.

Все это привело к самой знаменитой черте ислама — потрясающему фатализму. Этот фатализм нашел свое крайнее выражение в "Тысяче и одной ночи". М.Ф.Ахундов полупрезрительно называл ее сборищем арабских сказок и басен, полных самого отвратительного плутовства, и лжи. Должен заметить, что азербайджанский мыслитель ошибался: как-раз таки многие страницы этого феерического сборника самые что ни на есть реалистичные, и способны были бы внушить европейцу чувство ужаса, если бы не подавались в виде забавных анекдотов.

Но судите сами:

Возьмем обрамленную новеллу "Сказка о шуте-горбуне..." (за точность названия не ручаюсь, читал очень давно). Любимый шут царя гостит у мужа и жены. Во время одной, особенно удачно шутки кость уходит ему в горло, и горбун умирает. Муж и жена охвачены ужасом — ведь у них дома умер любимый шут царя! Показательно, что никто даже и не думает оправдываться: все заранее знают, что царский суд будет скор, беспощаден, и неправ. Единственно, что приходит на ум супругам — сплутовать; они подкидывают труп шута врачу-еврею. Несчастный еврей испытывает те же самые чувства, подкидывает труп очередному несчастному, etc. Тем временем, параллельно развертывается еще одна сюрреалистическая история. Старик-портной гуляет по берегу реки; а там палач везет семь человек на казнь. Старик почему-то решает, что  их везут угощаться у царского стола. Не раздумывая, он садится в ладью. Любопытно и то, что помощник палача воспринимает это, как должное — мало ли что может случиться в бюрократической системе, раз уж человек оказался в ладье, значит, так тому и быть! Всю компанию привозят к причалу, палач начинает рубить головы. Старик при этом держится с кафкианским самообладанием. Лишь явное расхождение в цифрах спасает его трижды никчемную жизнь, и его приводят к царю. Там портной рассказывает историю о шести своих братьях, достойную кисти Сальвадора Дали. Один из братьев расслабленный, потому что попался в сети развратной девицы,  дочери визиря; второй с отрезанным членом, потому что его обольстила жена кочевника-бедуина, и ревнивый муж отрезал ему член; третий вообще бьется в корчах, потому что попал в сети колдуна. И так далее, и в том же самом духе. При этом любящий брат берет на содержание каждого такого несчастного — такова воля Аллаха! На все воля Аллаха! Между тем старик замечает мертвого шута, и вытаскивает рыбью кость из его горла. Шут оживает, и тем самым спасает всю компанию пройдох и мошенников, попеременно подкидывавших труп мнимного мертвеца друг другу, и пойманных за руку при одном из этапов эдакого путешествия.

Новелла эта оставляет впечатление очень тягостное. Юмор здесь не просто гробовщицкий — он вызывает содрогание; и именно тем, что представляет собой банальность, банальное явление в жизни исламского Востока... Не то, чтобы жизнь человеческкая здесь вообще не ценилась ни за что; исламская система все же избавлена от кошмарной педантичности рисовых цивилизаций — но фактор случайности выходит на первое, главенствующее место.

Эта случайность и привела определенным выводам. Из трех монотеистических религий ислам оказался самым жестким по своему фаталистическому потенциалу. Дракон капризен и непредсказуем; но не может быть, чтобы не было хоть какого-то плана — вот как рассуждает мусульманин. В этом скрываются известные тонкости эллинского порядка; мудрецы этой цивилизации давно познали, что божество может иметь планы куда более обширные, чем эгоистические устремления одного-единственного индивида. К такому же выводу пришли и семиты в истории о страданиях Иова.

Остается лишь приспособиться. "На все воля Аллаха Великого!", "Аллах милосерден!", "Да будет на то воля Его!" — это все родом оттуда. Что делать, если Дракон немилосердно решил покарать несчастного раба? терпеть, терпеть... и надеяться, что план все-таки есть; а если плана все же нет — то предаться "суду Аллаха" без изъятий и сомнения.

Обратной стороной этого пассивного фатализма оказывается фатализм активный. Достаточно мусульманину уверовать в то, что "такова воля Аллаха" — и он обретает потрясающую предприимчивость, фантастическую жестокость, способен на самые невероятные деяния. Чего только стоило завершение битвы при Кадиссии, где пала древняя иранская слава. Ростем, полководец последнего сасанидского шаха Йездигерда Третьего расположил войска в разумном порядке; он приказал бросить в бой слонов, связать воинов передних линий цепью, чтобы солдаты могли отдыхать за живой оградой; богатыри Ирана клялись стоять насмерть перед лицом смертельной угрозы, которая, как они поняли только тогда угрожала не только их имуществу и положению — но самим душам, их семьям и детям.

Ростем наблюдал за ходом сражения с высокого балдахина. Не раз и не два душу его терзали самые черные мысли — и в первый "день поражения", когда мусульмане с безумной храбростью, внушавшей ужас персам, рубили хоботы слонам, и бестрепетно погибали под тяжелой ношей; на второй день, когда к месту сражения шагали все новые полчища — хитроумный трюк, призванные посеять уныние в персидских сердцах, ибо воины ислама маршировали кругами, искусно скрывая свои перемещения. Битва не утихала, всю ночь на равнине Кадиссии раздавался звон оружия. Воины не останавливали сражения даже под неверными лучами Луны.

На третий день ветер поднял целые тучи черного песка, и понес их прямо в лицо ошеломленным персам. Он сорвал навес, и заставли Ростема пригнуться под бешеным порывом. Мусульмане пришли в неистовство: "Аллах на нашей стороне!", "Он наслал на врагов своих крылатых ангелов, слепящих нечестивых грозовыми тучами!", "Победа за нами!" — кругом раздавались громкие клики, исполненные величайшей веры, и силы.

Они бросились на персидское войско с копьями наперевес, обнажив мечи — и прорвали его ряды.

Бедный Ростем! Самая величайшая предусмотрительность, разумная осторожность не могли устоять перед коварством Дракона, бросившего в бой свои легионы в миг, который не мог предвидеть даже самый мудрый разум. И вот, полководец, еще утром полный силы, бросается спасать свою жизнь; он прячется между вьючными животными, но пробегающий мусульманский солдат перерезает подпругу, и тюк обрушивается на спину Ростему. Израненный, полный отчаяния, он бросается в мутную реку; мусульмане цепляют его пиками, как большую рыбу, вытаскивают на отмель — и добивают, предавая позорной смерти.

    Юлий, вы уже дважды многозначительно напомнили мне, что Бабек отказался от восстановления Сасанидской империи (впервые вы это сделали уж не упомню в каком обсуждении). Какие выводы вы делаете из этого, я не вполне понял.

Просто его образ далёк и от чисто иранского национального героя, защищавшего Благую веру (т.е. зороастризм), и старые порядки.

     В посте № 72 Юлий показал себя уже не только как мыслитель, но и как прозаик, стилист. Дело идёт к тому, что Юлий противопоставляет себя Маиру Хуррамитскому уже в двух областях - философской и художественной.

      Насколько Юлий сильнее других оппонентов Маира Хуррамитского, видно из сравнения, даю критику Елены Зайцевой:
   
     "В июне публикуем эссе Лачина «Тварь», где он кратенько, в пятидесяти четырёх главах, рассказывает о том, что нет ничего хуже ислама. Это «совершенный облик Зла», «при любом раскладе событий, при каждой смене социально-экономической формации обнаруживающий новые худшие качества». Ничего не имея ни за ни против, поймала себя на том, что вспоминаю одного давнего своего знакомого. Человек в принципе неглупый, он почему-то ненавидел Москву и москвичей. Дикой, иррациональной ненавистью. Не так тут много той Москвы и тех москвичей (живу я, напомню, во Владивостоке), но, по роду деятельности, он часто встречался именно с приезжими. Нервы, жесты, брызги слюны, сколько всего было сказано. Как раз Москва – совершенный облик зла и при каждой смене социально-экономической формации обнаруживает…! Сидела я и молчала в тряпочку. А что тут скажешь? Мне почему-то казалось, что Москва большая, там много, очень много людей, – и всяких хватает. И очутились они там по разным причинам – а кто-то и родился. И последнее, что мне интересно – так это кто где живёт… Недавно весточка пришла от нашего антимосквича. Уехал он. Знаете куда?
И вот ещё что интересно. Лачин предупреждает: это ислам делает чувства плоскими, а мозги мелкими! Но тогда… как-то подозрительно много вокруг мусульман. Непохожи, а вот ведь как. Этот вроде атеист, а та говорит, что свидетельница Иеговы… Врут, маскируются? Я-то ломала голову, что же с ними такое, а это всё… ислам?"
     
     Так во-первых, если автор написал не "кратенько", а 54 главы, то из этого ещё не следует, что что написал он плохо. Во-вторых, тут не главы, а главки, параграфы. В-третьих, по логике критика, я мечтаю эмигрировать в Иран или Саудовскую Аравию, но закавыка в том, что я об этом не мечтаю. В-четвёртых, в Твари вовсе не говорится, что людей оглупляет ТОЛЬКО ислам.
     Были бы в НЛ критиками Юлии, а не Зайцевы, другой бы получился журнал...
 

     Рецензию уже пишет Юлий.-) Точнее, чуть ли не монографию. Придётся мне, наверно, писать статью не о "Твари", а о Юлии, написавшем о "Твари".

Я почти закончил. Куда выслать?

     Юлию.
     Из-за технических неполадок только сегодня смог скачать вашу статью о Твари. Но зато теперь дело пойдёт полным ходом.
     Жду обещанную вами дополнительную инфо.

Постараюсь; но ваша автобиография меня так впечатлила, что я пожелал бы сделать нечто подобное. Но это займет время.

     Опубликован критический разбор "Твари" Юлием Максимовым http://newlit.ru/~lachin/4223.html. Там его мысли упорядочены, поданы в композиционно более стройной форме. 

     Рассказ той же тематики, что "Тварь". Потому, наверно, здесь будет уместен. К тому же не публиковался.
     В последней строчке дважды пропущено одно и то же слово, количество точек соответствует количеству букв.

                                                             КРИК МУЭДЗИНА
                                                                          соч.8
                                                                       
    Днём я такой же, как все – улыбчив, спокоен и весел. Могу напиться за компанию. Подарив пошлейший комплимент, занимаюсь вульгарной любовью. Короче говоря, я добрый малый. Пусть не знает никто, что за стыд, что за страх ожидает меня – ночью.
    И вот – ночь нависает над городом, вы погружаетесь в сон. Счастливцы! Умопомрачительно давно, лет семь назад, это счастье давалось и мне. Нет, я не был настолько небрежен, чтобы отдаться Морфею, но, одурманив себя тишиной, упивался мечтой своей ненависти. Там, далеко, где редко садится солнце, миллионы однообразных, страшных в однообразности своей людей бьются в песок раскалёнными лбами, льётся над ними тоскливый азАн. И, в яростных судорогах содрогаясь, в силе чувства своего находил наслаждение – наслаждение ненависти.
    Сладко издали ненавидеть врага – в мыслях положишь его на лопатки, презрением обольёшь. Но каково, если враг с тобою в обнимку? Обдавая гнусным перегаром, дышит прямо в лицо, держит цепко в руках, и, судорожно вырываясь, не наслаждаешься уже, а задыхаешься от ненависти. Так было и со мной, когда, лет семь назад, мой слух впервые поражён был азаном. Уныло-дикий, надрывный и протяжный, он вывернул мозги мне наизнанку. В нём было всё – безводные пески, слепая ревность, и секущий меч. Я выскочил на балкон, холодным потом обливаясь, понимая уже, что и ярость, и блеск интеллекта мои о нерушимую унылость эту как об каменную стену – бьются.
    С той поры каждая ночь становилась прелюдией к ужасу. Вы погружаетесь в сон, я погружаюсь в ужас. С ранней ночи бросаясь к книгам, впитывал мозгом словесный дурман, но ужас ожидания на дне души – уже зрел. И когда ночь катилась под гору, лихорадочно страницы перевёртывал, моля в нетерпении – ну давай же, давай! Так, должно быть, стоящий у стенки кричит порою: «Стреляй!». Небо из чёрного становится серым. « А-ля-я-я-ху Акбар…». Вот он! Безводные пески, слепая ревность, и секущий меч. Я сидел, застывши, корча беззвучные гримасы, и настал день, когда гримаса переродилась в крик – и более унылого, дикого вопля не ведал ещё ни один муэдзИн.
    Это было признаком – я схожу с ума. Я метался с ночными визитами в дома, где не слышен был крик. Но нет – вот небо из чёрного становится серым. Вот оно, время азана! И меня брала тоска, и за пиршественным столом, и в женской постели корчил я гримасы беззвучные.
    Вы не поняли? Да я не могу без него. Ибо всё – смысл жизни, и ярость, и блеск интеллекта даришь мне ты, моя ненависть, ты, мой азан! И возвратившись однажды домой, лихорадочно страницы перевёртывал – ну давай же, давай!..Вот он! Безводны пески, и секущая ревность, и слепые мечи. И теперь не была уж беззвучной гримаса – вопля унылого, более дикого не ведал ещё ни один муэдзин.
    Ты теперь от меня не уйдёшь. Колокол набатный звенит пусть в ушах! И когда подыхать я буду – пусть поставят колонки, пусть включат – его, и, в предсмертных судорогах корчась, в бреду богохульства с азаном мешая, буду кричать в пароксизме бешенства: « Проклятие ......! Позор и смерть ......! Аллах акбAр!».

1998 г.