Ытываль Эва. Рассказ «Трудовые будни».

Чху вел машину по размокшей от который день не прекращающегося дождя дороге. Радио барахлило, но все-таки выдавало вместе с шипом и треском какие-то незамысловатые песенки. Часа два как стемнело. Новопреставившийся ерзал на сиденье, с тоской посматривая то на водителя, то в окно, но в основном вперив взгляд в собственные колени.

– Да не напрягайся ты так, – решил наконец подбодрить его Чху. Блестяще умевший наплести что угодно потенциальным заказчикам, с данной категорией «клиентов» вести разговоры он был решительно не в состоянии.

– Ага, легко тебе говорить, – уныло протянул покойный, – ты ведь зна…

– Мне от этого не легче, – резко оборвал его Чху.

Новопреставившийся приобрел вид еще более кислый и принялся смотреть теперь только в окно. Чху тяжело вздохнул. Бывало и хуже, этот, по крайней мере, тихий. А то разные попадаются, недавно вот один всю обивку на сиденье ногтями разодрал, а они у покойников растут – о-го-го...

Ытываль Эва. Новелла «Госпожа».

Госпожа живет в старом деревянном доме. Поэтому, когда налетает неведомо откуда злой ветер, дом жалобно скрипит и даже слегка раскачивается. А когда небо среди бела дня внезапно темнеет, и с него начинает падать дождь, дом набухает и становится больше в два раза.

В разбухшем доме сразу появляется просторная, но уютная комната с камином. Она темно-зеленая и чуть-чуть коричневая. В ней обязательно полумрак, а на стенах висят портреты, где всегда вместо лиц изображены затылки.

Госпожа приходит в эту комнату и садится в удобное качающееся кресло. Она смотрит то на дождь, то на огонь, а когда ей это наскучивает, берется за вышивание. Госпожа любит вышивать цветы, яблоки, бабочек, но у нее для этого есть только синие и черные нитки.

А когда проходит дождь, дом опять съеживается, но зато у него появляется открытая веранда. Там Госпожа пьет чай тихими теплыми вечерами. Она поворачивает чашку в сторону заката и ловит в нее красное садящееся солнце, а потом выпивает его вместе с чаем.

К слову сказать, дом не всегда согласен с Госпожой, или же просто недостаточно хорошо ее понимает. Тогда они ссорятся. Госпожа, в пол голоса ругаясь, двигает мебель и уносит за порог неугодные ей вещи, а дом в свою очередь заостряет углы и старается побольнее пихнуть Госпожу в бок или же хотя бы зацепить подол ее платья.

Но вот в фисташковой гостиной царит вечное перемирие. А еще там стоит инкрустированный буфет, так любимый обоими...

Ытываль Эва. Рассказ «Еще одно утро».

Я сидел на подоконнике и сосал карандаш. Карандаш был синий, трехгранный и с зеленой пимпочкой на конце. Выпивки не было, курева не было, денег не было, радужных перспектив тоже. Голова болела, сессия надвигалась.

Я в который раз посмотрел вниз. С высоты девятого этажа открывался вид на пустырь, в это время года сплошь покрытый снегом и грязью, а по преданию когда-то, не так уж и давно бывший кладбищем.

– Вы все придурки! Да вы все придурки и козлы! Да чем вы вообще занимаетесь в жизни?!! – это Гоша, единственная его музыкальная тема с красноречивым названием «вы все придурки» давно уже стала привычной.

– Вот ты?! – Гоша подошел к окну и направил на меня перст указующий. – Вот какого хрена ты сейчас делаешь?!!..

Ытываль Эва. Миниатюра «Большой брат».

 

 

Я лежал себе и спокойно спал, пока не раздался требовательный писк. Перевернувшись на другой бок, я рискнул было продолжить это занятие, но противный звук повторился снова. Раз на десятый рядом со мной наметилось шевеление.

– Сиську просит, – меланхолично изрек полусонный голос.

Я так и подскочил. А когда приземлился обратно, она уже стояла передо мной, держа за хвост-ремешок разряжающийся мобильник.

– Шуточки у тебя, – я тоже вылез из-под одеяла и прошелся по комнате. Очередной писк был мне ответом. Щелкнул штепсель в розетке и это непотребство, наконец, прекратилось, но сон уже как рукой сняло.

Усевшись на подоконник, я собрался курить.

– А вот если бы у меня был брат, – мечтательно протянула она, ложась поперек кровати.

– Что?! – не понял я. Мое благое намерение разбилось о факт отсутствия под рукой спичек и сигарет, а так же запрет на курение в квартире...

Ытываль Эва. Миниатюра «Сказка про белого бычка».

– Рассказать тебе сказку про белого бычка?

Занавеска на окне, колеблемая ветром, вздрагивает, то совсем замирает; поднимается, опускается; вверх, вниз, и в какие-то мгновенья проглядывают из-за нее острые июньские звездочки.

– Идет по полю белый бычок…

– Качается?..

– Зачем качается? Идет. А кругом трава зеленая, солнышко светит…

Жужжат мухи, вьются вокруг бычка, а он шлеп их хвостом: была муха настоящая, живая – стала плоская. Как клеймо такое специальное на крупе у бычка, чтоб другим мухам неповадно было.

– Слушай, значит, идет бычок…

Одни мухи кружатся над бычком, только уже не так близко, а другие, семеня сплющенными лапками, перебираются по шкуре у него, меняются местами, складываются в слова буквами:

«И-дет бы-чок. Бе-лый бы-чок».

– Качается!..

Ытываль Эва. Сборник рассказов «Сумерки близкой зимы».

Теперь, когда наша жизнь изменилась, нам пора научиться забывать все то, что прежде казалось таким привычным и незыблемым. И все же мы цепляемся за прошлое, презрев опасность порезаться, хватаем голыми руками осколки разбитого зеркала и хотим сохранить его хотя бы за одно то, что все еще можем видеть в нем свои отражения. И, главное, эти стеклышки так малы, что позволяют нам беспечно не замечать перемен в нас самих.

Когда наступает утро – серое и туманное, вместо прежнего легкого, лазоревого, зовущего к полету – я все так же, стараясь перебороть последние отголоски сна, отправляюсь читать газеты, которые приклеивают прямо к стене нашего большого коричневого дома. Я понятия не имею, да, впрочем, никогда и не интересовалась, кто же печатает газеты, но мне порой нравится представлять, будто бы я состою с этими людьми в каком-то тайном заговоре. Ведь если бы мы не верили никому и ничему, а только этим газетам, то так никогда бы и не узнали о произошедших Переменах.

А еще мне всегда кажется, будто желтоватый, испещренный черными буквами-букашками листок – это на самом деле окно, ведущее в совсем другой мир. Это мир Больших людей – так и представляю их себе на две или три головы выше всех, кого я знаю, – которые совершают Большие дела. И вся их жизнь, если и не полностью отличается от того, что я привыкла видеть вокруг, то уж точно представляет собой нечто во сто крат более значительное...

Ытываль Эва. Сборник миниатюр «Семнадцать с половиной сентиментальных про любовь, смерть, еду и каннибализм».

...Зашел в продуктовый. «Наш кетчуп сделает все едой». Большой такой белый плакат с красными буквами, под цвет кетчупа, видимо. Почесал в затылке, решил попробовать. Девушка на кассе, пробивая покупки, мне улыбнулась. Я расплатился, вернулся домой. Наварил макарон. Полил кетчупом. Вкусно. Не то, что бы я просто макароны едой не считал, но макароны с кетчупом – это ж совсем другой коленкор! А если еще и с сыром. Не поленился, встал, открыл холодильник, развернул бумажку. Вот черт! – Заплесневел. Или что там они говорили?.. Отрезал кусочек, макнул в кетчуп… а что? Вполне себе ничего. Положил себе макаронной добавки, потер сыр, какой он ни есть. Наклонил бутылочку с кетчупом и случайно попал на салфетку. Хм-м-м… Бумага, конечно, не самая лучшая штука, но тоже можно ведь есть. Берясь снова за вилку, случайно угодил пальцем в тарелку – измазался. Поднес палец к губам. Уй, черт! Больно! Рыпнулся, толкнул стол. Бутылка с кетчупом, который я не закрыл, качнулась, упала набок. Дернулись, моментально раздвигаясь, колени, но густая красная капля шлепнулась мне аккурат посередине.

Я закричал...

Ытываль Эва. Миниатюра «Любимая ».

– Любимая, ты ведь помнишь то утро? По полу были разбросаны солнечные зайчики, и какие-то спокойные люди все время наступали на них. Твоя ладошка сгребла слишком много снов, и ты уже не открыла глаза. Тебе положили простыню на лицо, но пока еще не унесли, я успел сбегать на кухню. Мне пришлось высыпать какую-то крупу прямо на пол, но, думаю, ты простишь мне это… Я схватил стеклянную банку и еще сачок, которым мы вылавливали рыбок из аквариума во время чистки. Я не готов был остаться совсем без тебя, поэтому я поймал сачком маленькую частичку твоей души и сохранил ее в банке. Ты ведь знаешь, несмотря ни на что, я люблю тебя!..

Ытываль Эва. Рассказ «Сказки дядюшки Анимуса».

Я лежал на диване и смотрел в потолок. Шел третий день, как я этим занимался. Они приходили и говорили «Ты что?! Так же нельзя!» Я отвечал им «угу» и продолжал лежать дальше.

Они не сдавались и стали приносить разное пойло. Шел уже, кажется, день шестой. Я честно все выпивал, не вставая со своего дивана.

День на десятый они пришли ко мне и заорали «С Днем Рожденья!», я кивнул и вернулся к созерцанию потолка.

На тринадцатый день они пришли с какой-то незнакомой девицей. Кажется, она была ничего, впрочем, не знаю, я же смотрел в потолок. Девицу затолкали ко мне на диван. Я потеснился, но сделалось неудобно. Все ушли, а она стала пытаться со мной что-то делать. Я героически терпел.

Наконец не выдержав, она вскочила и, пробормотав что-то про лучше бы с трупом, принялась одеваться. Я хотел спросить, неужели она пробовала с трупом, но это противоречило бы всему. Я смолчал. На потолке было ровно семьдесят пять трещинок.

В последний день уже никто не пришел. К вечеру я встал с дивана, постриг ногти и принял душ. Слава богу, отпуск заканчивался. Завтра пора было идти на работу.

Ытываль Эва. Рассказ «Время ушло ».

В тот день я проснулся, кажется, даже раньше обычного. Продрал глаза, смотрю – а на столе стоит гроб. В горошек. Фон черный, горошек красный – все честь по чести. Я встал, подошел поближе. Крышка была закрыта, но не прибита гвоздями. Сдвинув ее в бок, можно было заглянуть внутрь, что я незамедлительно и сделал.

В гробу лежали часы, много-много часов, все, какие только есть в доме: ручные, стенные, будильники, с мясом вырванные часы из разных бытовых приборов, а сбоку, свернутая в рулон изображением кверху валялась картинка-репродукция Дали (ну, знаете, где все течет, хм, все меняется…), висевшая у меня в уборной.

Я присел на край стола рядом с гробом и крепко задумался. Главный вопрос, волновавший меня более всего, сводился к сомнению, стоит ли по-прежнему в сложившихся обстоятельствах идти на службу или уже не стоит.

Решение все не приходило, а вот сидеть на столе мне быстро наскучило. Отыскав где-то последнюю мятую сигарету, я подошел к окну. В верху башни, венчавшей стоявшую на площади городскую ратушу, зияла огромная черная дыра правильно-круглой формы.

Циферблат – а вместе с ним, сдавалось мне, и механизм – самых больших в округе часов куда-то исчез. И это только вселяло оптимизм – можно будет теперь спокойно, без вечного проклятого боя каждые полчаса, высыпаться.