Колесников Алексей. Рассказ «Удушье».

...Вас когда-нибудь душили?

Это непередаваемо. Жизнь уходила очень медленно, толчками. Это походило на парад. Я твёрдо решил, что не стану сопротивляться, пока вовсе не останусь без жизненных сил. Моя убийца размышляла аналогично. Мысли убийцы и жертвы едины.

С маниакальной страстью Аня убивала меня, упираясь в запястья всем телом. Наваливаясь на меня, сжимая пальцы и колени. Её белое лицо становилось пунцовым, как будто это я её душил, я сжимал своим пальцами её гортанную трубку.

Больно не было и страшно не было. Было дико любопытно. Хотелось остановить мгновенье, подобно Фаусту, и заорать что-нибудь такое же сакральное хотелось. Осторожно, чтобы не спугнуть, я положил свои руки Ане под грудь. На рёбра.

Не знаю, куда делись Лиза и Юля, но мы остались одни. Аня то сжимала моё горло, то слегка отпускала. Я не боролся с ней, только хрипел ради достоверности.

В какой-то момент она активно стала тереться о мои джинсы и живот, постанывать и глубоко вдыхать, не выдыхая. Этот момент совпал с наибольшим нажимом её рук на моё горло.

Жизнь прекращалась раз и навсегда. Утекала из меня, прежде невероятно живого и целого. Последнее, что смог сделать мой организм – это откликнуться на горячку страсти Ани теплом и дрожью.

– Получай! – не своим голосом простонала Аня и дыхнула на меня тёплым запахом сигарет и вина. Так пах когда-то мой первый поцелуй в городском парке под липами.

– А это ещё что!? – услышал я и осознал, кто спрашивает...

Колесников Алексей. Рассказ «Больше жизни».

...Соня отвернулась и пошла к выходу из рынка, всё же увлекая за собой молодого человека. Когда они преодолели толпу, Соня задумчиво произнесла:

– Это не просто слепой – это мой муж! Мой бедный муж, которого я обманываю вот уже полгода, и ты знаешь… ты знаешь, любимый, мне кажется, он что-то подозревает. Мне очень страшно и ещё стыдно. Душа моя пылает. Пылает от стыда и от любви…

– Брось это, душа моя! – перебил её мужчина. – Он слеп, слеп не только зрением, но и душой. Целый год он не знает и не хочет знать, куда ты уходишь каждый день. Он утратил вкус к жизни. Так дай же мне посмотреть на эту беспомощную фигуру, на эту трагедию личности. Умоляю тебя, не смей переживать. Я тихонько постою в уголке, а ты, ну, право, не знаю, покорми его апельсинами.

– Ах, Николай…

– Душа моя! Послушай: я буду так тих, что даже мышки позавидуют.

Слова Николая не успокаивали мятущуюся душу Сони. Она отворачивалась от атаки его серых глаз, понимая, однако, что жребий брошен и исход определён...

Колесников Алексей. Рассказ «Без Веры».

...Я смотрел на её раскрасневшееся тело и не мог понять, что ей нужно? Зачем она так уверенно неправильно живёт? Я думал сквозь её нетрезвый лепет, а она, видимо, рассчитывала, что я грущу.

«Неправильно живу и я, но я умираю медленно, целенаправленно, свежо, а она – неумело, глупо и очень пошло. А я пошло? И я пошло. Всё пошло. Жаль, что ей это не ясно»...

Колесников Алексей. Рассказ «Длинная жизнь».

Вороны громко орали свои песни сидя на ветке. Вся их поза и выражение их морд были такими, будто они недовольны тем, что под их домами на ветках раскинулся большой и шумный город. Они нервно переговаривались и закатывали глаза, вороны будто хотели сказать: «всё бессмысленно и ничего вас не спасёт: ни этот рекламный щит, не весёлый женский голос из радио, ни брошенный мимо урны окурок, ни автодорожный инспектор, который приехал на место аварии». Хорошо, что мы не понимаем вороньего говора, иначе была бы опасность услышать правду, ведь, вероятно, они намного старше нас.

Ещё немного две вороны посидели на ветке, посудачили о чём-то своём, а потом вспорхнули и разлетелись в разные стороны. Ветка качнулась, сбросила с себя чешую замёрзшего снега и замерла.

Дерево, на котором сидели вороны, было целым вороньим общежитием, и каждую весну эти угрюмые птицы вили на нём гнезда.

Никто не заметил, что гнёзд на этом дереве стало значительно меньше, чем восемь-десять лет назад, никто не обратил внимания, что службы города опилили часть веток и дерево стало смотреться скромнее, а уж чего совсем никто не заметил, так это того, что дерево это стоит теперь одиноко между двумя магазинами, как бы занимая место возможного третьего. Раньше, не было магазинов, рекламного щита и тротуара под этим деревом, а была редкая аллейка из восьми таких вот деревьев – вороньих гетто.

Да и кому нужно это замечать? Зачем обращать на такие мелочи внимание. Не заметил бы этого и Юрка, мой друг, хотя он любил прятаться и курить за этим деревом, ещё будучи школьником. Странной была бы эта перемена и для Ромки, моего соседа, который подарил мне когда-то давно серебряную монету, которую однажды я выменял на буханку хлеба, умирая от голода. Единственный, кто мог бы заметить все эти изменения – это чуткая, внимательная и сентиментальная девочка Лера – моя сестра.

Вот так смотришь на эту ветку, и память начинает работать сильнее всего того, что есть в человеческом организме. Подобно тому, как влезает дым в глаза и печёт их до тех пор, пока не выступят слёзы, так и она обволакивает мозг и заставляет работать на себя, лопатой осквернять кладбище забытых отрывков жизни...