Девушка, меньше лазайте по себе и своим, как вы говорите, болям... В мире, кроме вашей боли, довольно болячек. Если каждый из нас будет меньше болеть, а будет работать, работать, работать - то всем станет лучше... Боли станет меньше. А вдруг вам обувь надо сменить?.. Если вы не "девушка" (по возрасту), то простите и публикуйте в следующий раз актуальное фото. Презираю нытиков. Извините за прямоту.
 
Николай Пантелеев, владелец собственного мира.

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 7.».

...Каковы же резоны совершенства нашего героя, его «быть или не быть», про и контра? Итак:

– творец берёт то, что ему необходимо, но никогда лишнего, и ни у кого не спрашивает: разрешите?..

– строительство своего мира – вынужденный ответ на несовершенство существующего…

– искусство призывает жить вне реалий иллюзорного, но в реальной условности слова «возможно» – это его крест…

– ум живёт для себя, он заявляет об этом прямо, глупость живёт для «кого-то», для «чего-то» – так она, по крайней мере, наивно декларирует…

– трус отдаёт жизнь за «лучшее» один раз, а герой жертвует собой ежедневно – без этого он хандрит и желтеет…

– от изменения частей страдает композиция целого, поэтому чистота вымысла требует радикализма…

– целое меняют законченные творческие эгоисты, части – ремесленники, соответственно, слабаки…

– для гордыни менять части не имеет смысла, так как частями занимаются почти все…

– сегодня пример художника вне его, но перспектива развития безусловно приведёт точку соприкосновения внутрь…

– сильный меняет идеологию «эго», а слабый – вещественность сущего, второе можно рассматривать как безответственность…

– чем большую часть целого ты считаешь своей – тем ты совершеннее, имеющий претензию на всё – гений…

– подразумевать под собой всё и под всем – себя, делать нечто «для себя», не измышляя оставить себе хоть что-то – мудрость…

– художник намеренно оставляет «нечто» без присмотра, надеясь, что мир его присвоит, украдёт, опосредует…

– это самая великая иллюзия отца иллюзий, ценность которой – в искренности семяизвержения…

– хорошо или плохо нечто – оно может быть лучше, в том числе, и радикально, до полной непохожести на прототип…

– поэтому «менять всё» – вот крупный ответ эгоизма «делать» мелкому прагматизма «иметь хоть что-то»…

– для того чтобы не утонуть в частностях, есть смысл потратить жизнь на выработку методологии целого, например, в совокупности частностей – твоего «я»…

– если остальной мир не хочет видеть в себе потенцию лучшего, то пусть живёт в допустимости худшего – слепого, жалкого выживания…

– страдать оттого, что человек тотально слеп и подчинён не мысли, а действию, так же глупо, как сетовать на то, что собака лает по ночам…

– материал имеет право на слабость, ибо в силу он превращается только целенаправленным давлением рук творца на жажду результата…

– принять единственно верное решение художнику позволяет развитая действием способность к мгновенной интерпретации…

– чем больше фрагментов предоставлено на выбор, тем быстрее художник создаёт целое…

– однако, сказать себе: я знаю, что ничего не знаю, – имеет право человек действительно знающий и умеющий многое…

– знание того, что ты «ничего не знаешь», не может быть препятствием для осмысленного действия…

– чтобы на практике узнать «каков ты?» нужно попытаться поднять то, что ты поднять априорно не в состоянии…

– жить, руководствуясь боязнью провала так же глупо, как и просто желанием триумфа, потому что желание естественным образом унижает…

– значит, нужно обыкновенно знать и верить – не и желать! – что триумф фанатика детерминирован, то есть неизбежен…

– триумфа достоин тот, кто фатально выводит бесконечность добра из знания в себе ограниченного жизнью зла…

– и значит, несовершенство – это вооружающий импульс, а не деморализующий фактор – только вперёд и вверх!

Пойми, ты и все остальные, что если мир, по допущению атомных и прочих «массовопоражающих» мерзавцев, может рухнуть в долю секунды, то почему бы ему не стать прекрасным мгновенно, от вспышки сверхнового, ядерного по силе общечеловеческого ума?!..

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 6.».

...Ну, разве это не чудо, не шедевр примитивного возвышающего обмана! Разве это не костюмированная иллюстрация – буфф младенческого сознания, триумфа семидесяти, или скольких там ещё, кило плоти над эфемерными полутора серого мозгового вещества! Парадокс заключается в том, что физиология человека совершенна: взаимосвязи, молекулярный обмен, структура тканей, кости, печень, рецепторы, нервные окончания, кинематика, управление, реакции… На это природа ухлопала несколько десятков миллионов лет, а его сознанию, философии – в нашем теперешнем понимании – пяток с гаком тысяч лет, не более. Это если вести историю непосредственно цивилизации с первых памятников письменной культуры. Оттого и бесконечные заносы, перекосы, крайности животного, рудименты звериного, что сознание наше очень молодо, или даже непростительно – оскорбительно юно. Оттого и далеко, очень далеко пресловутое «обнуление», равновесие потенции и результата, о котором приятно думать на сон грядущий, удобно мостя подушку под эволюционно зелёную голову… Такие, наверное, мысли посетили Н под впечатлением от последних персонажей, нырнувших в записную книжку его памяти… Они своим существованием наглядно показывают разрыв между гениальной увертюрой физиологии и дрянной опереткой примитивного сознания. Но какие ещё опусы, скажите, может извлечь самодовольный неуч, колотя грязными пальцами по клавишам концертного рояля?! Физиологию здесь надо понимать буквально, как биомеханическое совершенство тела, а не метафору произвола низкого, подавления слабого, насилия во вне. Именно ей и призвана противостоять гипотетическая душа – то есть развитое, подвижное, гуманное сознание индивида, составляющее в сумме идею общества «будущего», либо гражданского, как угодно. Всегда вызывают улыбку попытки исчислить «коэффициент умственных способностей» неких исторических или эпизодических фигур. Это сродни нетленной «чёрной кошке в чёрной комнате». Вы посчитайте-ка лучше созидательное «кпд» личности, коэффициент использования сознания на благие дела – тогда и относительность чисел изменится. Достиг или не достиг человеческий мозг пика своего развития – вопрос, скорее, риторический, при его мизерной сегодняшней загрузке. Компьютер, способный творить чудеса прагматизма, – пока инструмент жалкой хронофагии, игры в серьёзность, очередной кредит прогресса, ибо человек по-прежнему стремится животно взять от жизни «большее», а не добиться большего в себе. Ты прав, художник. Но ты схватил наугад не самые худшие образцы человеческой породы – это так, жалкие насекомоядные, устилающие телами путь в будущее для свежих порций устилающих. Они плодятся, жрут, срут, орут, чтят «общечеловеческие ценности», попутно презирая или попирая право единицы быть похожим только на себя. Так во имя чего же мы все – умные, глупые, откровенно дурные, чёрно-белые, амбивалентные, цветные, талантливые и бездарные – живём? Не родился ещё гений чётко представляющий это и способный внятно, кратко, убедительно сформулировать метафизическую и практическую цель. Поэтому остаётся держаться старой, проверенной мысли, что человек живёт во имя надежды «стать человеком», «прожить по-человечески» в рамках одной жизни – одинаково – и в рамках тысячелетнего эволюционного процесса. Человеку, потерявшему реликтовый, инстинктивный разум, предстоит поднять на уровень великолепной, тонкой физиологии своё сознание, выправить диалектический перекос потенции и результата. Это можно назвать, в его случае, циклическим возвратом к тому же реликтовому, жизнетворному мышлению, но уже на более высоком сверхчувственном уровне – уровне ума...

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 5.».

...Теперь, перевернув страницы с пространной преамбулой, необходимо вернуться к классификации практических путей реализации иллюзий. Самый простой и доступный из них – творческие ремёсла в области материальной культуры. Чтобы слово «ремесло» не резало слух, обозначим им любой искусный, полезный труд, продукт которого предназначен для продажи. То есть ничего предосудительного, обидного, недостойного в этом почтенном и основательном времяпрепровождении – нет. Следует заметить, что реестр крохотных иллюзий в ремёслах материальной культуры, эдак скромно именуется «придумками» – хорошее слово – верно? Добиться оглушительной славы, совершенствуя предметный мир, затруднительно, но о проблеме «куска хлеба» забудешь всерьёз и надолго – более того – заработаешь на масло. Клепай себе красивые веши, изобретательно твори руками, проектируй дома, автомобили, одежду, предметы обихода, варгань рекламу, интерьеры, режь ложки, скульптурки, сувениры – короче, затейливо инкрустируй жизнь. Будь подвижным, себялюбивым, мозолистым, оставь детям достаток и плоды трудов своих умных рук – разве этого не довольно для завидной судьбы?.. Попутно, «людям свободных профессий» не возбраняется духовно расти, гомонить с друзьями «под водочку» о прекрасном, путешествовать, импровизировать в быту и смотреть чуть сверху на «чаяния простых людей». Иначе говоря, никто здесь тебе не помешает скромно дышать полной, бронзовой грудью.

Следом по возрастающей в нашей иерархии идут творческие ремёсла в области духовной культуры. С точки зрения безусловного успеха, здесь всё, впрочем, далеко не однозначно, так как «подле» тянет дымком идейной нагрузки и можно, не моргнув глазом, угореть. А можно при благоприятном ветре – стать «князем серебряным», идейным командиром неких тёмных масс, то есть комиссаром. Ставки в этой категории выше, ибо иллюзии сознания неизбежно провоцируют соревновательность, подразумевают шум, бабки, популярность. Тут тебе и «юпитеры» в глаз, и кричащая печень, и хроническая усталость от первенства, завистников много, нечистоплотные приёмы – словом, это криминогенная, психастеническая зона. Семь раз, получается, отмерь, прежде чем открыть туда дверь, но уж если отрезал – знай: огонь, вода и медные трубы у тебя в кармане. Провал здесь ведёт к «автокатастрофе» личности – чаще пьяной – к откату мироощущения в материальную безыдейность, либо ещё ниже до позиции «мухомора». Ну, а в случае успеха, оставишь в наследство павлиньи воспоминания о себе, авторские права, квартирку – музей, где твои бездарные потомки будут мумифицировать твою, возможно, память… О месте художника в обществе, его биологии, предназначении, взглядах на предмет, преимущественно и судят по калькам, щедро разбросанным ремесленниками в области духовной культуры.

И, наконец, первое место на импровизированном пьедестале почёта занимают «золотокамзольщики» – истинные невротики, создатели собственных миров, то есть художники в области духовной культуры. Это самые дерзкие, хронически непримиримые вольнодумцы, считающие ругательным в отношении себя слово «мастер». Ибо они – вечные студенты – голодные, плодовитые, жадные «дети нуля». Они строят свои миры – строят из всего барахла, накопленного обществом: из горелых спичек, кристальной раздумчивости, снежных лавин, доменных печей, холодильников любви и когтей ненависти, из сарказма, неистовости, из космической пыли сомнения. Безусловно, многие только строят, но не достраивают до конца: ломаются под прессом нормы, сгорают, не сдаваясь, умирают на взмахе крыла. Впрочем, и безумцев, добившихся «своего», здесь хватает. Вот где торжество подлинной иллюзии! Вот где ты воистину создатель! Вот где глория! Для тех, кто не знает: глория – это внутренний триумф свободной для созидания личности, то есть че-ло-ве-ка, а не чёрная икра в серебряном ведёрке, автографы поклонникам, охрана у двери, вопросы глазастой телеведущей и тот же пресловутый палисандровый гроб, обложенный государственными-и-их! наградами. Тезис о «бесполезности» искусства, заметим, декларировали как раз те, кто был наиболее полезен нравственной эволюции общества, то есть герои духа. Бесполезность – это их правда, их провокационное лукавство, хитрость приобщённых, отвлекающая статистических зевак от категорического императива, если хотите, истинных творцов: создания «своего» мира эстетического – тире – этического, то есть эталонного, совершенства.

Обществу, между прочим, для ощущения благостной сытости вполне достаточно усилий творческих ремесленников, но оно не в силах хоть что-то противопоставить произволу смутьянов, щекочущих лирой мечты его неподъёмное пузо. Конечно, трудно насильно навязать дрожащему на ледяном сквозняке выбора, только что оперившемуся творцу, – тот или иной жизненный путь. Повсюду есть невидимые препоны и лишь едва угадываемые победы, но и без доказательств ясно, что третий путь наиболее рискован, пугающ, энергозатратен. И в тоже время, крайне заманчив перспективой восхождения в себе – к себе, шансом нахождения своего персонифицированного места в барельефах на алтаре человеческого духа. Избрание этого направления противопоказано тому, кому м е н т а л ь н о ближе ремесло, размеренность, «уверенность в завтрашнем дне» – они, однажды пошелестев бумажками гонорара, практически навсегда лишают себя претензий на первенство. Но те, кто догадывается, что важна не игра в личность, а мучительный процесс создания из семидесяти кило потрохов собственно несгибаемой личности, могут смело смотреть на пьедестал – рано или поздно, они будут там – на самом верху. За остальных – здоровых, естественно! – можно только порадоваться: у них есть неоспоримый шанс стать достойными, уважаемыми партнёрами массы. Умеренно свободными, умеренно закрепощёнными – как кость ляжет…

А читателю – зрителю – слушателю – понимателю не худо бы знать, что художник, большой или маленький, способен создавать только сказки – иного не дано!.. Есть сказки фантастические, страшные, добрые, «про войну», «про любовь» и даже реалистические – последние только с виду похожи на правду, внутри которой всегда прикопана какая-нибудь иллюзия. Но парадокс сильного вымысла заключается как раз в том, что его, при таланте создателя, невозможно отделить от структуры личной мечты и фантазии воспринимателя. Поэтому, рано или поздно, общество начинает жить в соответствии с вымыслом – как говорится, делает сказку былью – разве не так? Значит, чем больше в иллюзиях, которыми сегодня живут люди, будет насилия, унижений, страдания, проявлений скотства – тем больше этой бодяги будет в реальной жизни завтра. Здесь есть над чем задуматься целому полчищу творческих пройдох, жуликов и мизантропов, питающихся, можно сказать, падалью основных, во многом гибельных инстинктов, подаренных нам щедрой на разносолы природой...

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 4.».

Нет особого смысла конкретизировать идею ревизии, потому что в каждой из кабинок довольно грамотных реформаторов – сейчас важнее, чтобы процесс самоочищения был, наконец, запущен. Иного не дано, так как человек не только захламил всё, чего когда-нибудь коснулся, но уже давно влез в недопустимые долги у потомков и социально – генетически запаршивел так, что хоть зови на помощь инопланетный разум! Стыдно. Счастлив тот, кто самостоятелен, кто в случае с дерьмом добивается регулярности, не надеясь на вдохновение момента, слепой случай или – что вообще ближе к клинике – лекарства. Профилактика – вот отличное слово! Ничуть не хуже предусмотрительность, и при столкновении с ними нужно верить, что они не скучны, а наоборот занимательны, умны и для приобретения счастливой улыбки необходимы. Но чтобы начать процесс очищения сознания, его компонентов мало эрудиции, воли, своевременной диагностики, интуиции или анализа – тут, кровь из носу, важно называть вещи своими именами:

– разве не дерьмо занудные учения о неких богах и силах якобы движущих нами?.. – куда движущих! – к очередным водоворотам крови, энтузиазму возрождения, континентальным сшибкам креста с полумесяцем, к рабской психологии, антропофагии – куда?

– разве не дерьмо представления о богатстве, как о высшей цели человеческой жизни?! достаток нужен – верно, свобода передвижения, баланс, умеренность… крайности портят фигуру, господа олигофрены, да и скучно жить на золоте – холод, одиночество, радикулит духа…

– разве не дерьмо затоваривание, в качестве метода удовлетворения потребностей?.. впрочем, поумнев, можно и сами потребности трезво пересмотреть, чтобы меньше плодить бесполезного, избыточного – того, чем давимся, что фактически берём взаймы у потомков…

– разве политика, власть – не дерьмо! разве они не равнодушны к нуждам маленького человека, как ты, я, мы? разве цель кучки оборзевших снобов – не барыш и возвышение любой ценой? разве метод кнутопряничного воспитания – тире, подавления – не дерьмо дерьма?

– разве ежесекундная – вдумайтесь! – угроза ядерного краха не дерьмо военизированных гидроцефалов от науки?.. или кто-то наивно полагает, что параноик с оружием гораздо безопаснее, чем без него?!

– разве наши кладбища – эти своеобразные свалки отживших «человеков», с их повсеместной и жалкой игрой ничтожеств в бессмертие, – не дерьмо? уж за последней-то чертой, неужели мы не равны перед плодородной почвой будущего, как навоз?

– разве современное, хищническое производство, где кроме плутовской прибыли и грабежа тех, кто поглупей или чище – иных задач нет, где конкурента и его бессмертную душу давят, как гниду, где недра не протяжённая по времени кладовая, а собственный карман… – разве весь этот комплекс нелепостей – не дерьмо?

– разве урбанистическая архитектура с приматом иллюзий «больше чем…», «самый высокий в…», «пока так», «мой дом, что хочу…» над реальным «как надо», ко всему подавляющая человека – винтика гигантоманией, наглостью, откровенной пошлостью одиночества, вместо стремления соединить в красивом личности – по результату не дерьмо?

– разве оболванивание продажным массовым «искусством» толпы – не дерьмо?.. разве не дерьмо те, кто служит в лепрозориях манипуляций?! кстати, чаще думайте, скунсы, о своей мерзкой, гнилой старости – ведь до смерти не отмоетесь и подохните слежавшимся дерьмом в квадрате, кубе, в пятой степени…

– разве вся система взглядов и оценок нашего современника и основы его общественного сознания с какими-то нациями, героями, военными конфликтами, статистикой, террористами, заветами, устоями, парламентскими заклинаниями, убогими теледебатами, гробницами библиотек собирающими по преимуществу книжных червей… вся эта модная индустрия раскрутки болванов с её спорными ценностями и… – язык опухнет перечислять! – не дерьмо?

– разве не… пора нажать на тормоза? – список дерьма «длиннючий» и надо дать возможность солидарному мнению дополнить самостоятельно.

Но промежуточный вывод, как будто, очевиден: много хлама в человеке и вокруг него. Казалось бы, и ладно, но нас – гадов день ото дня становится всё больше и больше! Глазом не успеешь моргнуть, как мы заполним собой остатки свободного пространства, а если к каждому ещё приплюсовать его обильное дерьмо – гнилое, липкое, вонючее… Страшная картина – мороз по коже, бр-р-р…

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 3.».

...Други – художники, не лезьте вы с фонариком в чужую постель! В свою, если уж невтерпёж, напустите народа, но чужая – табу. Хотите, сдайте, словно гранатовое зёрнышко пылающий на мишени груди, сосок своей подруги – жены – любовницы в аренду – пусть дураки обрадуются! Но подчеркните: я – имярек такой-то, кстати, покрыт волосами тут и там, храплю, ворочаюсь, потею, подпускаю душку ближе к утру и так далее… Вытащите вы палец изо рта или откуда ещё… Перестаньте искать в нём вдохновение! Если нет тайны творчества, то есть тайна двоих, и пусть каждый её постигает сам, без подставочек, наводок, провокаций. И ещё – не место «это» для настоящих творческих поединков...

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 2.».

После этой обескураживающей фразы Н, да и сам доктор, неожиданно на некоторое время задумались, молча наблюдая волнение природы за окном. Там всё явственнее шевелились покрытые зелёным велюром крутые холмы, переходящие у волнистого горизонта в холодные оттенками и даже какие-то невероятно прозрачные горы. Наверное, они такие оттого, что на девяносто девять процентов состоят из времени и только на один процент из пространства. В мире есть величины, которые невозможно половинить, судить некатегорично: метр без сантиметра – уже не метр, девяносто девять градусов – ещё не кипяток… Допустил бессмертие души – сделал шаг к смерти, задумался об успехе – протянул со стремянки вниз руку читателю, а это опасно. Компромиссы уместны в общении, но противопоказаны боевому духу. В окружающей нас тиражной массе девяносто девять процентов макулатуры, и только один процент стоящих книг. Но и среди них – один процент тех, что переживут своих создателей, так как они лишь часть литературного, общественного процесса, вспышки амбиций, обид, унижений… В творчестве заниматься тем, что не нравится – значит становиться подёнщиком, дельцом, разнорабочим. Муки творчества – синоним необходимости действия, принуждения извне, нищеты духа, чувства долга, обречённости держать марку «профи». Водить пером по бумаге, скажем от скуки, для забавы, или за эскудо – допустимо, но неэтично, потому что творчество – удел инвалидов, это их лекарство. Талантливы девяносто девять процентов людей, а феномен являет единица, хотя и в феномене лишь один процент таланта – остальное же непримиримость – непримиримость в борьбе за единицу…

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения. Глава 1.».

...Природная красота развращает – она талант, делающий усилие бессмысленным, она превращает жизнь в беспроигрышную лотерею, где счастливчик скоро разоряется. Красота – мавзолей формы над останками содержания. Красота – дар и наказание – ей предначертана комедия монотонных положений в молодости и трагедия «внезапных» утрат в старости. К р а с о т а! Как деятелен бывает середнячок! Ни одной случайной запашинки, ни одного бесхозного прыщичка, ни одной неприглаженной морщинки или мыслишки… Чудо, как человек о себе старается! Ибо не ждёт от жизни ничего дармового и при усилии получает всё. Ведь он бьётся за счастье, а не получает его в награду, он делает себя ежедневно и, если достаточно умён, то с годами становится красив неповторимой гармонией мудрости. Красота же вызывает сочувствие, потому что делает человека одиноким и потому, что она – эталон, в который каждый норовит вложить свои заблуждения. У красоты нет законов, ибо она – случайность. Её пытаются рассматривать в лупу, но не находят ничего, кроме разочарования холода, то есть номинала экспоната. Её нельзя фактически любить, хотя допустимо страстно ценить. Обладание красивой безделушкой предполагает ежесекундное бдение – как бы кто не спёр! – истощающее сознание владельца. Сложение красоты со средним, даёт искомое, так как нормальный человек бежит крайностей – дворцов и лачуг, когда ему впору уютная, во всех отношениях, квартирка. Впрочем, в химерах ничтожество зачастую тянется к красоте, надеясь на автоматическое улучшение и себя, потому что не ведает за человеком, независимо от пола, иных достоинств. Красота, заботящаяся только о красоте, неизбежно становится глупой и смешной, но смеяться над ней грешно, как грешно смеяться над инвалидом детства. Да, ну случилось! Что ж поделаешь… Надо как-то жить – надо! Не уродовать же себя во имя счастья сознательно?! Хотя, посмотрите на художника с его целебной хворью… Когда-нибудь, все люди «всего земного шара» будут красивыми – не важно лицом ли – умом. Когда-нибудь… и очень не скоро...

Пантелеев Николай. Роман «Азбука Сотворения».

...И если хотите, назовите это болтологией, резонёрством, охотой с пушкой за воробьями… или даже графоманией, набивающей оскомину ноющими самоповторами. А ты попробуй не повторись, допустим, обращаясь к жене в тысяче – тысячный раз: с обедом не затягивай! или ещё что… Вообще, любой предмет старится не от проживания во времени, а от повторов, от частого употребления – это произошло с живописью и литературой. В классическом понимании, они стали историческим феноменом – предметом, отбывшим наказание необходимостью, а живы они, или нет – не более, чем дискуссионное общее место. Дело в том, что они состарились. Две древние старушки отдали молодому, динамичному, настырному экрану информационные, философские, морализаторские, вкусообразующие функции, и вот-вот – отдадут эстетические. Старушки постепенно выживают из ума: пошли склеротические воспоминания о будущем, рахитичные умствования, блуждания по анемичному сознанию и неопрятностям творца. В ходу исповедальный онанизм, умничание, виртуозное владение фарфоровым стиляжничеством, выцарапанными с крышки письменного стола нюансами отскока назад-с… Да и вся эта постмодерняга «с горла» внутренности дерёт, а на закуску, едри, получаешь повсеместное глумление над правом быть всесторонне здоровым человеком… И главное: никому «это» уже не нужно, кроме кучки стерилизованных, продвинутых бездельников «ещё и так» убивающих время, то есть духовных потребителей. Налицо возрастная импотенция: писать не о чем, а о чём есть – пошло, гадко, либо – наивно. Словом «графоман» истосковавшиеся клеймят исписавшихся, фактически потерян читатель, зритель, и опустившиеся, спившиеся бонзы доживают свой век в неприбранных, захламлённых квартирах. Они органичны в срачи, унынии, паутине, болезнях, среди проеденного червяками антиквариата с жирным слоем вековой пыли. Явления деградируют в силу отсутствия в них «производственной необходимости». Парадоксально – вот бы вверх рвануть! – а они летят по инерции вниз. Так и курица с отрубленной головой ещё бежит, ещё стремится, обозначается… А «наши» пытаются выдвинуть фигуры поэкзотичнее, пусть устало, эдак, но пытаются. И вот творец вешает себе на грудь орден «гражданин мира», становится адвокатом – объяснителем серости, всепонимающим пастырем дробей. Но добавление к вульгарному мироощущению хама интеллекта автора, попытка через простое высказать возвышенное – её богу! – похожа на похабное «из говна – конфетку», и к тому же безнадёжно архаична. Этот приём, ранее допустимый, теперь выглядит как халдейский, лобовой, поверхностный, миссионерский, а фактически, он лишь констатирует попытку зацепиться за читателя, зрителя, насильно просветить его, подтянуть к себе за уши. С какого это бугра – тянуть! – пусть сам несчастный дерзает на душу, ломает в себе скотину, потому что очеловечивание – предмет сугубо добровольный. Всегда и везде художник обязан говорить только о себе и на своём собственном эстетическом языке – сложен он или прост, без потуг на доступность. Ничтожество и слабость – не повод их защищать, а скорее – трамплин, с которого летит к своей цели творец. Допустимо прыгать с плеч толпы, но сидеть на них неэтично. Понятно, этот тезис не касается «руки кормящей» и тех, кто ремеслухой гладкописания – строгания, зарабатывает корма. Близдуховное нищенство – святое дело – ни вреда, ни пользы, как от плацебо. Но тому, кто стремится к слову «творец» в имени своём, добавить эпитет «настоящий», кто целью имеет – себя, негоже опускаться до нарочитого перевода на «общечеловеское». У народов есть свои вожди, расы, вероисповедания, обычаи – вот пусть с ними и живут, пока не поумнеют. А ты живи рядом с подлинными титанами духа, живи в роскоши намёков на развитие, ешь с золота слов, пей хмельной нектар снов и наслаждайся торжеством своего мироощущения над удручающей реальностью!.. Пойми, что «вскрывать язвы», «гвоздить к позорному столбу», «нести свет правды», защищать, проповедовать, учить, сопереживать безумию «простого» человека – это из области бородатых анекдотов о творце, о сущности и целях его работы. На языке штампов – это «уходящая натура». Смешно литературно наполнять физиологию обывателя хоть чем-то стоящим, психологическими вывертами, высокими порывами, эстетикой или геройством. Героизм хама везде и всюду – здесь допустимо повторение – это только ответ на героизм другого хама, следствие сшибки животных инстинктов. Разве такой повод нужен художнику, для того чтобы взяться за инструмент?! Ах, да… есть ещё желание «быть услышанным», но как цель оно ведёт только к тому, что автор, теоретически не имеющий права быть «умнее» героя, четверть часа помучивши совесть, берётся живописать фантазии на тему человека. Кропать философские диспуты дворника с кочегаром, сабельные поединки добра и зла, поступки сверхэнергичных, щедрых, моральных натур… – увидеть бы хоть одну, так сказать, «в натуре»!.. Понимаете, коллеги, восприниматель обливается слезами над вымыслом не в силу правдоподобия произведения, личного мастерства или простодушия автора, не в силу захваченности дьявольской пляской букв, пятен, бемолей, а в силу со-пе-ре-жи-ва-ния собственным – три раза подчеркнуть! – страхам, мечтам, чувствам и прозрениям. А они у каждого свои – высокие и низкие несоединимо, и значит, восхищение творцом всегда вторично, кому это ещё неизвестно. Да, зритель с подачи творца создаёт домысленный памятью образ и ставит сотворчество, раз уж другого не дано, выше непосредственного повода. От этого бешенный и непреходящий успех музыки во все времена, её вечная молодость в смене форм и абсолютная конкурентоспособность в сознании человека рядом с другими эстетическими сигналами. Музыка есть «доступное, рафинированное, персонифицированное, абстрактное фантазирование с элементами перенесения навязчивости во вне». Пусть звучит этот пассаж неуклюже, но зато он точен. Впрочем, что проку анализировать юность, потенцию, когда налицо результат: обычная шаркающая старость. Немного жаль, как в жаркий поддень утреннюю прохладу – жизнь прожита, увы… Но старость это ещё не конец! Живописи и литературе рано горевать, да и есть чем гордиться: они не зря «проели» своё время – плох или хорош наш современник, но он почти весь – дитя их культуры. Что дали для его самоидентификации все эти вожди, проповедники, полководцы, изобретатели смерти, политики, финансисты, торгаши, да и многие учёные, кроме диагностики крайних амплитуд глупости и примеров массового помешательства?! Человек, что бы он там о себе не думал, без сомнений – козявка, ничто, и значимость ему придаёт только творческий гений. Если внезапно уничтожить, стереть из памяти мира поэтический опыт человечества, то вскоре он, безусловно, восстановится вновь – и архетипы здесь не при чём! Просто «эстетическая переработка страхов через творческую навязчивость сознания» будет преосуществляться безысходно, пока жив хотя бы один человек, и не надо бояться смерти – её просто нет! Гип-гип, ура!.. Не надо бояться открыто презирать глупость, не надо слушать тех, кто, взбодрившись своей сомнительной физиологией, речёт на зеркальную низость: таков собака – человек! Разве?.. И других мнений нет?! Но «по творцу» он призван быть умным, здоровым, сильным – не агрессивным, непрерывно созидающим день – есть возражения?.. Так вот вам и цель: не летописи прошлогоднего снега, а возможность достичь в себе большего. Конечно, можно складывать из буковок, как некогда наборщики в типографии, судьбы, коллизии, характеры, страсти… и думать при брызжущем томате заката: как здорово заниматься вот эдаким деятельным бездельем! Терапия процесса не вызывает сомнения, но я тут причём?! – ты, он, она, читатель, зритель… Строгаешь мирки, а ты дай себе и нам мирище! Нельзя обойтись без шероховатостей – подразумевая, что так называемая «художественность», не должна лежать бревном на пути у содержания – так и не обходись! Миры не требуют выделки, детализации, законченности – они должны быть открыты для домысливания, им суждено эволюционизировать вместе со временем, воспринимателем, собратом по палате. Им надлежит непрерывно формироваться, подгонять – толкать в спину этих проклятых, чёртовых старушонок для их же пользы, дабы не дать им упасть в конце длинной осенней аллеи… А если думаешь иначе, столяр, то сиди себе тихо в замусоренной душной мастерской, где не тревожат падающие звёзды!..