Литвиненко Игорь. Эссе «Кисть пророка».

...Теперь уже ясно, о каком таком дьяволе говорил Пикассо, вспоминая своих «Авиньонских девиц» и оценивая роль этой картины в собственной творческой судьбе.

«Голубой» и «розовый» периоды, освящённые верностью принципам античной красоты, выводили художника к вершинам идеального мира. Но наступил решающий миг, когда Пикассо встал перед выбором: чему служить – идеалу или гармонии? Он вовремя понял, что это не одно и то же. Идеальное плакатно, художнику здесь мало работы, стоит лишь набить руку, а затем верой и правдой служить избранному идеалу, прославляя его трудом, как молитвой.

Пикассо остановился в раздумье… О чём размышлял, в чём сомневался, надеялся на что? «Никогда не нарушайте ни образа, ни порядка ваших затаённых мыслей». Эти слова Пикассо не отвечают на наши вопросы, но бросают на них достаточно света, чтобы представить себе ход его мыслей в критический момент необходимого выбора. Он отверг однозначность, стабильность, «тоталитарность» идеалов классической красоты и предпочёл дуализм, плюрализм, «конвергенцию» как основные параметры кубизма...

Литвиненко Игорь. Очерк «Корней».

Сергей Корниенко умер 10 декабря 2020 года.

Дата не совсем точная. В этот день его нашли мёртвым в маленьком жилом вагончике, где в последние годы он жил совершенно один. Нашли десятого декабря, а умер, может быть, на день или на два раньше. Да это уже и неважно.

Странная смерть. Как говорится, ничто не предвещало. В нашей переписке последних месяцев он был оптимистичен и бодр. Делился планами, открыл свой блог в Интернете, просил писать ему рецепты на сайт «Еда и люди», удивлялся, что мало «заходов» и «дочитываний», поэтому денег тут не заработаешь… А потом вдруг признался в письме: «Я уж о деньгах давно не думаю, ну их». Но всё-таки думал о деньгах – не для себя. Предложил «Новой литературе» проект конкурса, в котором победители смогут получать денежные призы, но и редакции будет прибавка к своему небольшому бюджету… Проект был сырой, непроработанный, я попытался что-то советовать, хотя осторожно усомнился в успехе, а теперь вообще непонятно, сбудется ли такая задумка.

Незадолго до смерти Сергей предложил в «Новую литературу» свою книжку «Подкидыш и Замухрышка». Книжка хорошая, очень глубокая по смыслу, вся на подтекстах. Я удивился, почему он не сделал этого раньше. Ведь ещё в феврале эту книжку он мне прислал и сопроводил длинным письмом. И вот что в этом письме...

Литвиненко Игорь. Очерк «Заброшенное месторождение».

...Приступая к работе над новым романом, Куваев осторожно определял важность и трудность предстоящей работы («Заканчиваю первый вариант нового романа «Правила бегства». Я назвал бы его «Территория» наоборот… Он сложнее и человечнее»). И предостерегал себя: «Ошибку поспешности, допущенную с «Территорией», повторять нельзя».

В «Правилах бегства» Куваев решал новую творческую задачу: не констатировать, а исследовать. Не доказать теорему, а разработать версию. По направлению поиска и по тому напряжению, которое пронизывает эту недописанную книгу, можно предполагать, что писатель подходил к важным догадкам о человеке и человечестве. Он попал в самый нерв, в самую боль века. Личность и общество. Добро и зло. «Свои» и «чужие». Деловитость и делячество. Совесть и компромисс…

Литературное наследие Куваева похоже на заброшенное месторождение, из которого взяли всё доступное и очевидное. А в рудных отвалах остались золотые знаки – незамеченные, непроявленные… Эти «отвалы» нуждаются в повторном освоении, в тщательной разработке...

Литвиненко Игорь. Эссе «Мадемуазель Баттерфляй».

Красота спасёт мир?

Сомнительный афоризм, особенно по нынешним временам. Один мой знакомый художник даже так выразился: «Красота погубит мир». И пояснил: «В красоту хочется верить, а это опасно. Она обманывает». Я не согласился с таким утверждением, мы заспорили, но диалог получился бесплодным, и я не сразу понял причину. А причина была простая: мы по-разному понимали смысл основного слова.

Что такое красота? Поэт остроумно философствовал по этому поводу: «Сосуд она, в котором пустота? Или огонь, мерцающий в сосуде?». Одно исключает другое: да, сосуд может быть пуст, но красив, но при этом он вещь, но творение рук человеческих, но не божьих, но ведь именно в этом всё дело... А мерцающий в сосуде огонь – чьих рук творение? Вот вопрос, на который мы с художником не сумели найти ответ. Да пожалуй, и не искали: обошли его стороной и направились кто куда...

Литвиненко Игорь. Эссе «О вещах и людях».

...Слабость к вещам развратительна для мечтающего сознания. Старость настигает человека не с возрастом, а по мере того как вещи заполняют пространство – и душевное, и околодушевное. Мечты расширяют пределы этих пространств, вещи сужают их.

Надеюсь, вы поняли главное: вещь – не обязательно материальный предмет. Это может быть плохо обдуманное или ошибочное убеждение, даже целое мировоззрение, основанное на таких убеждениях. Это может быть верность – но не живая, а застывшая, окаменевшая от привычки (привычка – самая опасная вещь), и тогда надо жертвовать верностью для сохранения веры, учинять неприятный, болезненный осмотр вещей, чтобы сдуть с них пыль, переставить в новый порядок, а некоторые вещи, у которых кончился срок годности, просто выбросить.

Когда что-то существенное кончается (то есть перестаёт быть живым, полезным, насущным), оно превращается в вещь. Целая жизнь человека (или коллектива, или общества, или какая-то часть этой жизни) может превратиться в никому не нужную вещь, если периодически (а главное – вовремя) не подвергать её внешнему и внутреннему осмотру, не обдумывать заново то, что давно представляется ясным, не иметь мужества, чтобы решительно избавиться от первых же признаков собственного овеществления...

Литвиненко Игорь. Эссе «Как молоды мы были».

«Когда я был дитя, чтобы перейти из третьего класса в четвертый – целую жизнь нужно было прожить, а сейчас рожаешь ребёнка, и минут через сорок ему уже исполняется семь лет, и он внятным голосом просит у тебя денег. И т. д. Время последние годы летит быстро. А дальше полетит ещё быстрее. Добром это, я думаю, не кончится».

Так писал своему советскому (тогда ещё) другу и коллеге Андрею Арьеву выдающийся иронист и усмешник Сергей Довлатов. Иронию и усмешку он сделал своими профессиональными инструментами, поэтому ему было легко вот так улыбаться по поводу совсем не весёлому. Нормальное же настроение в переходный период от зрелости к старости – печаль, задумчивость, вздох... Особенно печально бывает смотреть в зеркало и убеждаться в неостановимости бытия на примере собственной лысины, которая неудержимо развивается, как сама жизнь.

Лысина – неплохой тест. Отношение к ней свидетельствует о человеке не хуже других проявлений характера. Иные обладатели лысин, подобно президенту Республики Беларусь, старательно маскируют их, аккуратно выкладывая от уха до уха последние двадцать две волосины. Замечено также, что люди, кроющие лысину двадцатью двумя волосинами, отличаются, как правило, неполным присутствием чувства юмора, склонностью к мрачной задумчивости и мизантропству. Зато другие, на манер Михаила Жванецкого, уверены: лысина украшает мужчину, добавляет ему солидности и общественного веса. Здоровая, ухоженная, красивая лысина – неиссякаемый источник оптимизма, стимул самоуважения, знак престижа. Как хороший костюм, её надо уметь носить, и общее правило тут – не замечать на себе ни дорогого костюма, ни лысины...

Литвиненко Игорь. Сценарий «Минус на минус».

...На большой перемене, в буфете, Хайрулин подошёл к Вене. Он держал стакан киселя, жевал пирожок с повидлом.

– Слушай, Медведь. Сейчас будет алгебра, так ты это самое... на моё место сядешь, а я на твоё. Ага?

– Зачем? – спросил Веня беспечно.

– Ну, – ответил, жуя, Хайрулин. – Тебе же всё равно? А мы с Бутузовой это самое... договорились.

– Почему это мне всё равно? – Веня встал, тихо бледнея.

– Да брось ты, – просто сказал Хайрулин и отпил киселя.

– Ты... – прошептал Веня, – у тебя... весь рот в повидле!

И выбежал из буфета.

Что он мог против Славки Хайрулина? Славку все уважают. Он тренируется в хоккейной спортшколе и знает силовые приёмы...

Перед началом урока Веня посмотрел на Таню Бутузову. Ни слова не сказал, но она покраснела.

– Знаешь, – сказала, – у Хайрулина сплошные тройки выходят за четверть... А я староста, с меня спрашивают.

Веня кивнул, стал медленно собирать в портфель тетради, учебники.

– А он сидит на задней парте один, – продолжала Таня, глядя в сторону, – ему надо помогать на уроках... а я староста...

– Понятно, – сказал Веня и застегнул портфель.

Таня спросила:

– Ты ничего?.. Не обиделся?

– Да ну, – буркнул Веня и отвернулся...

Литвиненко Игорь. Статья «История с географией».

Его именем названы город и горный хребет, посёлок и улица, площадь, переулок, станция метро.

Итог его жизни подвести очень трудно. И не только потому, что жил он долго и работал много. Количественный результат поразителен – книги, труды, статьи, брошюры, письма, – но ещё более поражает разносторонний и разноречивый характер его наследия. В самом деле, спросим себя: кто такой Пётр Алексеевич Кропоткин? Географ, путешественник? Естествоиспытатель? Философ? Революционер-анархист?

«Анархия, – писал он, – есть миросозерцание, охватывающее всю природу... Её метод исследования – метод естественных наук; этим методом должно быть проверено каждое научное положение. Её тенденция – основать синтетическую философию, которая охватывала бы все явления природы, включая сюда и жизнь человеческих обществ и их экономические, политические и нравственные вопросы».

Смелая программа. Здравая и вполне современная. Единственное, что смущает, – первое слово программы: «анархия». Словцо мешает, хотелось бы не читать его, пропустить, чтобы всё остальное принять уже беспрепятственно, с пониманием и согласием.

Здесь, может быть, кроется разгадка того странного и двусмысленного положения, какое занимает Кропоткин в нашей общественной памяти. Видимо, «мемориальная судьба» этого человека только начинает по-настоящему развиваться, если мы, его соотечественники и потомки, открываем в наших сегодняшних и его вчерашних мыслях о мироздании много созвучного – и прислушиваемся, присматриваемся, заинтересованные этим созвучием... Что же так долго мешало нам быть пристальнее и доброжелательнее к этому персонажу?..

Литвиненко Игорь. Статья «Парламентёр из ноосферы».

...Когда отмечалось столетие В. И. Вернадского, участники торжеств, выдающиеся академики, писали в юбилейных статьях такие, например, слова: «Мы с сожалением должны сказать, что второго Вернадского среди нас нет». И выражались ещё более сильно: «Как путники, которые чем дальше уходят от горы, тем лучше её видят, так и мы видим сейчас всё растущий на наших глазах образ учёного огромной силы!». А когда вышла в свет самая первая научная биография Вернадского, автор этой книги удивлялся и сожалел: «Странным образом его звезда только восходит на небосклоне естествознания и всей человеческой культуры».

Но странно ли это? Нет ли в этом запоздании нашего интереса к личности великого гения той неслучайной закономерности, в которую сам он так свято верил? Ведь это его слова: «Как волны, бьющие с разбега на берег, много раз плещется человеческая мысль около подготовляемого открытия, пока придёт девятый вал!».

Есть много учёных, всё наследие мысли которых составляет единственную небольшую волну. Вернадский же создал в море науки настоящий шторм значительной силы. Но только теперь, уже вслед за волнами его пророческих озарений могут катиться по морю науки девятые валы самых разных открытий. На наших глазах формируется новое мировоззрение, имя которому – антропокосмизм. «Долгой борьбой и долгой работой нарастают идеи, которые должны связать все проявления химической, физической, психической и социальной жизни в одно целое» (А. Е. Ферсман).

С давних времён отношение человека к природе было враждебным и потребительским: только в жестокой войне за своё место под солнцем человечество могло рассчитывать на выживание и развитие. Завоевательная традиция укоренилась как одна из основ цивилизации, успешное ограбление планеты стало чуть ли не свидетельством доблести... В начале двадцатого века, когда азарт покорителей природы стал уже, кажется, неуправляемым, на линии вечного фронта появился парламентёр с белым флагом. Тогда его мало кто слушал, зато теперь произносят с высоких трибун и выносят на страницы газет новые заповеди мирного сосуществования с природой...

Литвиненко Игорь. Эссе «Сделай добро и брось его в воду».

Совершенно случайно праздничным майским утром в переполненном автобусе услышал я такую историю. Рассказывал её своему попутчику один, судя по орденским планкам на поношенном пиджаке, ветеран-фронтовик. Только я не понял, из своей жизни он эту историю взял или тоже от кого-то услышал.

Дело было в начале войны в белорусских, что ли, лесах, в партизанском отряде. Как создавались такие отряды и как потом действовали на оккупированной территории – об этом подробно и много написано в книгах из серии «Военные мемуары». Но в той истории, которую услышал в автобусе, главное не подробности, а сам факт: командир отряда, назначенный местным обкомом, задумал и осуществил смелый и рискованный план. Своего верного друга он оставил «под немцами», велел поступить к ним на службу в полицейскую команду. И предупредил: для полноты конспирации сделаем так. Я всем скажу, что ты сам, по своей воле отдался врагу. Не только немцы, но и все наши будут уверены, что ты есть настоящий предатель. Я один буду знать правду. Так что остерегайся больше своих, чем чужих. А если меня убьют раньше срока, ты никому ничего не докажешь и навсегда останешься в людской памяти как настоящий предатель...

Литвиненко Игорь. Статья «Пространство «державы». Николай Рерих: жизнь как подвиг».

...Соблазны, не стоящие того, чтобы следовать за ними – пустые, но сладкие. Сколько же людей прилипло к этой липкой бумаге! И эти люди – странно – командуют, громко кричат и проклинают, если проходишь мимо и не прилипаешь рядом... Рериху презренна была рутина житейских традиций и правил, он ненавидел коварное могущество заколдованных трухлявых пней – люди спотыкаются о них, падают лицом вниз и теряют из вида горизонт.

 

Его постоянно преследовал страх за людей. Он видел, что люди склоняются к лени, что они спят и блаженствуют, если всё вокруг ясно, понятно, объяснено. Тогда незачем узнавать. И человек бесполезен, и смешно смотреть, как он устремляется к какой-нибудь мелкой и пустой своей цели – стать императором, например. Отстраниться от людской суеты, не заразиться азартом привычной человеческой драки – за счастье, кажется им, а выходит – за вещи: необходимость этого отстранения Рерих понял очень рано...

Литвиненко Игорь. Эссе «Все там будем».

...Наши родные погосты пестры и наивны в своих рукодельных достопримечательностях. Не знаю, есть ли ещё где-нибудь подобный обычай: огораживать могилы заборчиками, отделять их одну от другой, словно маленькую территорию своего скорбного хозяйства. Эти самодельные, покосившиеся от времени деревянные столики и скамейки, эти аккуратные клумбочки, засеянные цветами и травами, эта смесь красных звёзд и серебристых крестов на вершинах маленьких обелисков, этот обычай обязательно оставлять у надгробия яичко и стопочку водки, накрытую хлебушком: придёт божий человек, бедный кладбищенский житель, выпьет, закусит, да и помянет добрым словом хозяина этой могилы...

Российские кладбища – с их сельским уютом и деловитой, хозяйственной сосредоточенностью – более всего располагают к недолгому присутствию живых среди мёртвых, когда действительно можно почувствовать себя в родственной или дружественной компании тех, кого уже нет, кого не вернёшь... Русский библиотекарь Николай Фёдоров, изобретатель странного учения о грядущем и неизбежном воскрешении предков, был прав уже в том, что умершие предки живут, пока хоть одна живая душа помнит их и приходит побыть рядом, попросить прощения, поговорить за жизнь, посоветоваться, пофилософствовать...

Литвиненко Игорь. Эссе «Недостроенный замок. Чюрлёнис. Набросок портрета».

...Множество мужчин и женщин умеют писать красивые картины. «Я художник», – говорят они о себе. А кто из них вправе отнести на свой счёт слова, сказанные Блоком? «Художник – это тот, кто роковым образом, независимо от себя, по самой природе своей, видит не один только первый план мира, но и то, что скрыто за ним, ту неизвестную даль, которая для обыкновенного взора заслонена действительностью наивной; тот, наконец, кто слушает мировой оркестр и вторит ему, не фальшивя».

Только маленькая комната, окно, стол, краски и холст – больше ничего нет. От напряжения немеют пальцы, в голове звучит медленная мелодия, солнце зашло, взошло... «Вокруг всё идёт своим путём: цветут хлеба, люди ходят... Там тебе и луга, и поля, и пригорки. Везде цветы, птицы, везде лето, везде прекрасно, а я – ничего. Я рисую».

Чюрлёнис пишет музыку лета.

Живая материя ливнем стекает с неба на землю и тут же прорастает в небо из земли. Можно лететь в знойном воздухе и задевать концами крыльев вертикально растущие струны. Облака отражаются в рощах, и всё это легко может рухнуть от вопроса: «Почему?»...

Литвиненко Игорь. Эссе «Слушайте – и услышите. Знаки времени и судьбы в поэзии Владимира Высоцкого».

Высоцкий уходит от нас.

Подумалось: так и должно быть. Он принадлежит своему времени, которое кончилось, мы – своему, новому... Но перелистал его сборники, перечитал двухтомник поэзии и прозы, переслушал записи концертов и выступлений...

Мы его просто не знаем. (Говорю «мы», не имея в виду тех фанатов-знатоков, которые могут пересказывать его тексты построчно, а биографию излагать поминутно.) Привыкли, что он нас забавляет, иногда побуждает к здоровой иронии, изредка рвёт душу леопардовым баритоном: «Нет, ребята, всё не так, всё не так, ребята!»... На том и стоим, не давая себе труда заглянуть глубже, вслушаться и вчитаться внимательней.

Высоцкий знал, что наша страсть к нему постепенно остынет, что мы со временем будем всё реже слушать и слышать его. Он даже прямо предсказывал это, и не один раз. «Только, кажется, нет больше места в строю»... «До чего ж вы дошли! Значит что – мне уйти?»... «Отвернули меня, умертвили, заменили меня на другой»... Предвидел, предсказывал, опасался. Но всё-таки – осторожно, с вопросительной интонацией – предполагал: «Не правда ли, зло называется злом даже там, в добром будущем вашем?»

Ну нет, это пока не про нас. Какое уж там «доброе будущее», мы и думать о нём забыли, приговорённые к странной реальности, в которой ещё круче и гуще, чем прежде, перемешалось добро и зло. Растерянные, обманутые (кем? почему? за что?), мы пытаемся доказать (себе?), что не заслужили всех этих унижений и неприятностей. Потому что всегда соблюдали законы и нормы, свято верили в идеи и идеалы, и нам обещали (обещали, обещали!), что всё это окупится, принесёт золотые плоды... Хрестоматийная мизансцена из классического советского кинофильма: «Знаешь, Петька, какая жизнь будет?.. Помирать не надо!» (это стало излюбленным штампом: если положительный персонаж вдруг размечтался о будущем – обязательно убьют)...

Литвиненко Игорь. Эссе «Вечный работник. Этюд об Андрее Платонове».

Когда говорят «учитесь у Платонова», имеют в виду очень многое и очень разное, почти что каждый своё.

Андрей Платонов может давать уроки по обширной, безграничной программе. Вы найдёте у него и начальный, тренировочный класс русского языка. И просторную, двухсветную мастерскую иконописи образов России. И дымную, пахнущую электричеством лабораторию мысли. И читальный зал библиотеки, где собраны книги – не все, но самые нужные: от Вед и Гомера до Пушкина, Лескова, Хемингуэя... Здесь вы встретите множество странных, необычных людей – мечтателей с горящим взором, героев, идущих на смерть, милых мудрых детей и мыслящие предметы, растения, камни. Тут же где-нибудь ходит и автор – спокойный, уверенный в себе человек, не одинокий в этом пространстве, сотворённом и густо населённом его руками.

Библейский творец, создавший вселенную общего пользования, работал шесть дней и устал. В мире Платонова небесный строитель ахал бы от зависти и восхищения при виде плодов громадной, упорной, многолетней работы, работы, работы...

Это слово написано золотом на простых деревянных воротах, открывающих путь в город Платонова. «Кроме поля, деревни, матери и колокольного звона, я любил ещё (и чем больше живу, тем больше люблю) паровозы, машину, ноющий гудок и потную работу».

В старину было принято наказывать преступников принудительной греблей на морских галерах: рядом с купленными за деньги рабами приковывали к веслу каторжника. А в других морях, на других, на мнимых галерах – сегодня, как и завтра или вчера – страдают в бесконечной работе другие, необыкновенные каторжники. Они добровольно явились на борт, их никто не заковывал здесь в железные цепи. Но руки – их свободные, вольные руки – железной хваткой сжимают весло...

На пожизненную каторгу творчества призвал себя и Андрей Платонов...