Истомин Валентин. Рассказ «Молох».

...– Я знаю, ты хотел, чтобы я... принёс тебе... огненную жертву... – во рту пересохло, ему показалось, что он сидит возле пышущей углями жаровни.

– Да, хотел. – Молох признал своё поражение равнодушно, подозрительно равнодушно. – Но теперь в этом нет никакой необходимости. Всё уже сделано. Созданы все условия для славной... жаровни.

– Я тебе не верю, – дёрнулся Иван.

Аммонитянский бог с секунду словно взвешивал что-то на невидимых весах, затем монотонно забубнил, будто читал какой-то чиновничий реестр:

– Во время воздвижения торгового центра... этого торгового центра, – Молох сделал в воздухе широкий жест правой рукой. Левую тоже поднял и почему-то посмотрел на Ивана сквозь пальцы. Это было первое движение его рук на протяжении встречи. До сих пор он держал их неподвижно лежащими перед собой, словно не знал, как ими пользоваться, – заказчик решил сэкономить на материале: помимо всего прочего на некоторых участках теплоизоляционного слоя кровли вместо негорючей минеральной ваты был использован легковоспламеняющийся немодифицированный пенополистирол.

– Н... – Иван замотал головой. Он сразу понял, куда клонит его безжалостный собеседник.

– Полтора года назад была произведена попытка провести проверку противопожарной безопасности в центре. Но она сорвалась. Вмешался высокопоставленный чиновник. Он запретил ревизию. Официально.

– Не...

– В центре уже неделю не работает автоматическая пожарная сигнализация. Никак не выделить средства на ремонт: вся выручка со сдаваемых в аренду торговых площадей идёт... на другие цели и нужды.

– Нет...

– Запасные выходы из помещений центра замурованы: одни просто заблокированы, ручки дверей других стянуты стальным тросом с замком, третьи вообще заварены или заложены кирпичом. Распоряжение администрации – мероприятие в рамках деятельности по предупреждению террористических актов.

– Нет-нет...

– Ответственный за включение принудительной системы оповещения при пожаре администратор в прошлом несколько раз вводил её в действие при возникновении ситуаций, оговорённых в инструкции по технике безопасности. Однако тревога каждый раз оказывалась ложной. Вина за беспричинный переполох, по крайней мере в двух случаях сопровождавшийся эвакуацией работников и посетителей центра, ложилась на него. В итоге он решил не осложнять себе жизнь и игнорировать выполнение этой обязанности.

– Нет-нет-нет...

– Работница клининговой компании, обслуживающей торговые площади центра, из-за отсутствия альтернативы в выборе действующих электрических розеток приобрела привычку ставить поломоечную машину на зарядку так, что та скрывает из виду установленный на подставке огнетушитель, препятствуя таким образом оперативной ликвидации возможного очага возгорания.

– Нет-нет-нет! Хватит!

– Да, пожалуй. Ты понял: то, что не смог сделать один человек, сделали... все остальные. Приходится... приспосабливаться. И у меня ещё полно... агентов. Есть до огня, есть во время огня. Есть после огня. Большинство из них даже не знают, что работают на меня. Но работают. Исправно.

Нечего было сказать в ответ Ивану. Он... проиграл? Настроить других на борьбу он бессилен. Да и как можно сопротивляться там, где даже не знаешь, что нужно сопротивляться? Как им всем объяснить? Его божественный собеседник, казалось, снова прочитал его мысли:

– Ты можешь выйти на центральную площадь своего любимого города и закричать: «Молох – это мы все»...

Истомин Валентин. Рассказ «Вызов на дом».

...А в голове Аркадия между тем произошёл интересный хмельной процесс: картавая дочка Мстислава Сергеевича и безропотные андроиды Фёдора Николаевича нашли общее в своих судьбах, в связи с чем подкинули ему идею обсудить одну очень важную проблему.

– А скажите, святой отец…

– Отец Олег.

– Ох, отец Олег, извините, отец Олег. Мне вот всё не даёт покоя одна мысль: почему господь бог позволяет страдать детям?

Аркадий заметил, что священник чуть вздрогнул от такого вопроса. Он явно не был готов к нему. Гости взволнованно загудели. Ответил отец Олег не сразу.

– Это очень сложный вопрос.

– О, я не сомневаюсь. Тем не менее, мне бы хотелось услышать вашу точку зрения. – Видя, что отец Олег по-прежнему не спешит объясняться, Аркадий продолжил пикирование: – Допустим, мы, взрослые, страдаем за дело. Ну, погрешили чем-то, вот на нас и обрушился гнев господень… А дети-то за что? Ведь они по умолчанию невинны. Я правильно понимаю?

– Да, несомненно. Ребёнок страдает невинно.

– Так вот, почему? За что?

– Ради Вечности, ради своего пребывания в Вечности. И ради нас с вами.

– Вот как. Ради вечности. Интересно. Поясните-ка.

– Извольте, как смогу. Существование во плоти, земная жизнь – это, образно выражаясь, лишь несколько страниц в Книге Жизни, – отец Олег говорил медленно, взвешивая каждое слово, – жизни подлинной, жизни Вечной. Все же остальные страницы этой Книги – за гранью нашего, простого человеческого понимания. Они в Вечности. Там, в Вечности, и воздастся ребёнку всё то, что он перенёс на Земле.

– Это демагогия, – Аркадий не был удовлетворён ответом и с трудом сдерживался от проявления бурных эмоций. – Как та же десятина: не отнекивайся и плати, в загробной жизни зачтётся!

– Не очень понимаю, при чём здесь десятина. Но в том, что вы назвали «загробной жизнью», действительно зачитываются все наши свершения и грехи, юдоли и страдания. И страдания невинного ребенка в Вечности будут – в этом можно не сомневаться – приравнены жизненному подвигу рабов Божьих, кои своё бренное существование посвятили служению людям и Ему, Богу.

– О как! Так он ещё и благодарить его будет за свои страдания, так, что ли? Ребёнок – бога, в смысле, – продолжал заводиться гость.

– Я не в силах направить свой взор в Вечность и сказать вам, что происходит за покровом смерти. Того, что принято называть смертью, – все это откроется нам только в Жизни Будущей. Но я скажу вам, что Душа Вечная, – священник не выдержал и пригубил вино, бокал с которым на протяжении всего нелегкого для себя диалога держал в руке, – она оценивает всё принципиально иначе, нежели человек плотский. Так что, возможно, душа страдавшего ребёнка действительно будет благодарить Всевышнего за свои страдания при жизни. В этом и заключается Промысел Божий, коий для нас, смертных, покрыт Тайной.

– Ну, промыслом вообще что угодно можно прикрыть!

– Не надо так выражаться, прошу вас, Аркадий. Однако Промысел ведь действительно охватывает всех нас, и все мы так или иначе вовлечены в него. Вот вы, например, с чего вы заговорили о страдающем ребёнке? Скорее всего, вы увидели страдающего ребенка, и его страдания перевернули вашу душу.

– Хм, пожалуй, отец Олег, здесь вы в самую точку.

– Вот видите! – священник как-то странно посмотрел на Аркадия. – Так и проявляется Промысел Божий! Он в том, что страдания одних затрагивают других, все переплетается, и в итоге все мы проникаемся особым чувством, все мы преображаемся, все мы очищаемся! Своим страданием ребёнок содействует Спасению Человека!..

Истомин Валентин. Рассказ «Самый добрый пёс на свете».

...Прошло лето, наступила осень. Работы в саду было невпроворот – готовиться к зиме и убирать опавшие листья. К моему ликованию, хозяева оценили мою прилежность и аккуратность, не удосужившись навести обо мне справки: мы заключили устный договор, что зимой я буду приходить к ним расчищать снег, а с весны снова начну работать садовником, причём с повышенным окладом: у хозяйки были большие планы по благоустройству сада.

Им не суждено было сбыться.

Парадоксальным образом замерцавшую в моей жизни идиллию погубил праздник: в октябре у хозяина грянул юбилей. Меня попросили помочь: ожидалось много гостей, прислуга (горничная и повар – женщины уже далеко не молодые) могла не управиться. Моя задача была простой: носить что скажут и куда скажут. Платили, как всегда, хорошо. Я согласился.

Надо сказать, на мероприятии пришлось попотеть: гостей собралось действительно много. Ели и пили без устали.

Снуя туда-сюда по поручению хозяйки, я невольно улавливал разговоры гостей. Пустая светская болтовня и вроде бы серьёзные дебаты о бизнесе и политике. Ничего нового. Лишь раз моё внимание привлекла беседа о Бернарде: хозяин с упоением рассказывал, что назвал своего пса не в честь Бернарда Ментонского, от которого пошло название породы, а в честь Бернарда Клервоского – одного из создателей ордена тамплиеров. Де, последний ему гораздо интереснее. Его, впрочем, почти никто не слушал, а те, кто слушал, запутались в «какихтотамских Бернардах» и в итоге подняли хозяина на смех.

Святой Бернард! Меня это немного ошеломило.

Четвероногий же Бернард гостям сначала радовался. К некоторым – видимо, старым знакомым – даже ластился. Настолько, насколько это может позволить себе животное его размеров. Однако по мере увеличения количества гостей и в особенности по мере увеличения количества выпитого ими он начинал проявлять всё большее недовольство. Сначала лишь недовольно мычал и ходил кругами, потом начал глухо рычать и сердито дёргать головой, а когда один из гостей с воплями залез на стол (по случаю разгулявшегося бабьего лета накрыли на улице), Бернард не выдержал и разразился неистовым лаем.

Хозяйка, к тому времени изрядно утомлённая заботой о гостях, вмиг вышла из себя и потребовала от меня запереть пса в сарае.

Для Бернарда это было высшей мерой наказания. Я слышал об этой экзекуции – когда он был маленьким и, случалось, шалил не в меру, его запирали в сарае. На час-два, не больше. Будучи умным псом, Бернард всегда извлекал уроки из лишения свободы – за всю жизнь его заключали в импровизированный каземат всего три раза. И вот теперь, зрелым и умудрённым опытом, его посадили сюда в четвёртый раз. Должно быть, это было унизительно для него. Он с мольбой смотрел на меня, когда я закрывал дверь. Но всё, что я мог – это оставить в камере свет включённым.

Последние гости сели в такси в два часа ночи. Я начал было разбирать выставленные перед домом столы, но хозяйка махнула рукой: завтра разберёмся, сейчас отдыхать. В свою очередь хозяин чуть не слёзно поблагодарил меня за помощь и попросил прийти где-то после обеда: «Как раз прочухаемся». Они стояли на крыльце дома и махали мне руками, когда я уходил.

Такими я их и запомнил...