Евстратов Александр. Рассказ «Жить надо».

...В то утро Настя сама придержала его возле себя.

– Фёдор, – остановила она, когда он, постояв, как обычно, направился было к входной двери.

– Что? – встал он, сделав всего несколько шагов.

– Сядь, – велела она, стукнув костяшками пальцев по стоящей рядом с кроватью табуретке.

Фёдор вернулся и послушно сел на указанное место. Здесь, возле жены, он часто сидел. Иногда они говорили о чём-то отвлечённом, а больше молчали.

– Фёдор, после моей смерти к тебе придет Зойка, – тихо проговорила Настя.

– Зачем это? – не понял он, и потому с недоумением поглядел искоса на жену.

Зойка была её холостая подруга. Маленькая, худенькая, что ребёнок, женщина. Она и сейчас часто бывала у них, когда, сготовив Фёдору, сидела здесь на его месте, и они тихо с Настей о чём-то шушукались.

– Суп варить – так и сам сварю. Да ты ведь, может, поправишься. – Фёдор никак не хотел слышать ни о какой Зойке.

– Перестань, Фёдор, мои соловьи уж отпели, – с печальным всхлипом оборванной струны вздыхает жена. – И не суп Зойка придёт к тебе варить, а жить.

– Как это – жить? – от неожиданности он даже привстал. Уж чего-чего, а такого не ожидал услышать. Грешным делом подумалось, в своём ли уме Настя. Даже поглядел на неё, нет, глаза осмысленно смотрят.

– Что, думаешь, с ума сошла? – заметила она, усмехнувшись. – Нет, дорогой, пока я с рассудком не рассталась.

– Так что ж несуразицу несёшь? – Фёдор с укором качнул своей лысеющей головой.

– Это не я, а жизнь. Пропадёшь один. А здесь поддержка.

– Чего пропаду? – такого, что бы она ни говорила, он никак не понимает. Вина уж давно не пьёт. Выстирать – стиральная машина есть. Полы ему долго ли махнуть? К бабам особого пристрастия не имеет. Так на кой только ляд ему эта пигалица сдалась?

– Да что ж мне с ней, и в одну кровать ложиться? – совсем уж растерялся он.

– А как же, Фёдор, после моего сорокового дня распишетесь и будете жить, как муж и жена.

– Ну, это уж слишком. – Фёдор даже больше ничего не хотел слышать.

Нравилось Насте или нет, но он поднялся и пошёл поскорее к выходу.

– Федя, – снова, но теперь зло и сердито догнал его Настин голос.

– Что? – повернул он к ней своё напряжённое лицо.

– Федя. Слышишь, это мой последний тебе наказ, – взгляд её пронзительно-чёрных глаз как в нутро ему куда-то влез, что ему от него не по себе неожиданно стало. – Скажи, что исполнишь. – Настя, хоть и с трудом, но даже приподнялась на кровати.

– Сделаю, – хоть тихо, но выдавил всё же Федор из себя вынужденно. Просто уж как к стенке его придавила. Чего только в угоду умирающему человеку не скажешь.

– Вот и хорошо, будет, и умру спокойно, – Настя, облегчёно вздохнув, опустилась на своё продавленное на кровати место. А Фёдор убито и подавленно поплёлся на работу...

Евстратов Александр. Рассказ «Заказ на сына».

…Обиженно поджав губы, Анна Ивановна прошла в комнату и включила телевизор. Но по первой и второй программе пели песни, а по остальным шла какая-то непонятная ерунда. Она все еще ждала, что сын позовет ее, но он так и не позвал. Потом перепитые гости выжили ее из комнаты обратно на кухню. Голодная Анна Ивановна доела, что осталось и запила горячим чаем. В пору и спать ложиться, но шум и гам за тонкой перегородкой не прекращался. Уходить никто не торопился. А затем, через какое-то время все стало стихать, и она поняла, что укладываются, кто где, на ночлег. У нее было свое место, односпальная кровать, а у сына, когда он бывал на воле, диван. Теперь эти пришельцы забрали все – и место, и подушку с одеялом. С антресолей в коридоре Анна Ивановна, тихо поругиваясь, достала старые рабочие телогрейки, и бросила их на измазанный пол. Подмести, убрать грязь у нее просто не было ни желания, ни сил. Выключив свет, она легла. Прикрывшись сверху стареньким зимним пальтишком. Доведенный Митькиными похождениями до инфаркта муж и тот не выдержал. Лежит теперь под деревянным крашеным крестом. А ей неизвестно, сколько богом отмеряно жить да мучаться…

Евстратов Александр. Рассказ «Разлад».

…Петька не делал ничего плохого этой еще молодой женщине, в расцвете сил оставшейся без мужа. Старался не перечить, угождать. Петьке припомнился старый, забытый им, какой-то странный случай. В ту субботу Лене нездоровилось, была она на последнем месяце беременности. Приехав вместе с ним в деревню, она уже не могла ничего делать, больше лежала. Баню топили Петька с Семёновной. Дав ей выстояться, он взял приготовленное тёщей бельё и пошёл мыться. Поддав для жара, Петька не обнаружил всегда стоящего на печке в ведре замоченного веника. Закрутившаяся в делах тёща, по-видимому, забыла принести. А Петьке идти за ним было лень. Посидев на полке, пропотев, он налил в таз воды, как дверь бани распахнулась и на пороге появилась раскрасневшаяся от быстрой ходьбы тёща. Она лишь на миг бросила свой взгляд на растерянное Петькино лицо, а потом как-то нахально и цепко уставилась на нижнее хозяйство зятя. И не давая тому опомниться, скинула с себя лёгкое платьице, лифчик, и только когда взялась за маленькие трусики, Петька пришёл в себя.

– Мама, ты что, мыться будешь? – удивился он.

– Да что это я, действительно, – вдруг как опомнилась тёща. И так же, как раздевалась, быстро оделась.

– Я тебе веник принесла, – как ни в чём не бывало, проговорила Семёновна. Из предбанника она кинула веник ему на лавку и ушла, хлопнув дверью…

Евстратов Александр. Рассказ «Завещание».

...Без волнения и страха он открывает дверь пока еще свободного туалета. Глядит под потолок и видит крюк, неизвестно у какого дурака с какой целью забитый. Крюк высоко, низкорослому Бирюкову с горшка не дотянуться. Только лишь с принесенной табуретки он прилаживает веревку. Стоя на носках, которые от напряжения трясутся, он сует голову в петлю. И тут страх, как мороз по коже. Вдруг он не в рай, а в ад попадет?.. Тогда Серега видел белый, радующий глаз и сердце коридор, а ведь есть, поди, и черный. Тогда он попал туда по чужому умыслу, а сейчас – по своей доброй воле. Может, разница какая-то и есть. Вот хлопнула чья-то дверь, и чьи-то шаги зашлепали в сторону туалета. Испугавшись ада, который, может, в тысячу раз хуже теперешней жизни, Бирюков засуетился, постарался подняться чуть выше, чтобы поскорее выбраться из туго охватывающей шею петли, но ноги непонятно почему соскользнули вдруг с гладкой эмали горшка и, повиснув в воздухе, не найдя опоры, безжалостно задернули захрипевшего в петле Бирюкова...

Евстратов Александр. Рассказ «До сына».

...По улице Гришка идёт бойко, торопливо, но это ему так кажется, теперь его нога на ходьбе не поёт, а едва шевелится. Не тот, что раньше, куда ни кинь, а возраст, ему тоже под восемьдесят.

– Вишь, и конь не валялся, – входя в заулок, говорит он запыхавшейся позади него Груне. Та молчит, слова не выговорить, от спешки грудь сжало.

Проваливаясь покуда-некуда в снег и изрядно матерясь, Гришка с большим трудом добирается до закрытого белыми занавесками окна. С трудом переводя дух, стучит. Молчание. Стучит сильнее, так стучит, что и сам слышит этот стук, как ветер, проносящийся по дому.

– Померла… – всхлипывает Груня.

– Тихо ты, шалавая, – приструняет её Гришка. – Так уж и померла!

Снова, теперь уже сжатым кулаком, стучит в окно. Гнутся и ухают натянутые до предела стёкла, готовые вот-вот лопнуть, а ответа всё нет и нет.

– Теперь уж всё, что-то здесь неладно, – всерьёз забеспокоился и Гришка. – Что-то здесь не так, – повторил он, с большим трудом выбравшись из глубокого снега на более-менее угадывающуюся под ногами тропку.

Стоя в раздумьях, зачем-то пошарил по карманам рваной стёганки, хотел, наверное, закурить, и лишь нервно махнул рукой и направился к двери в сенях. Засовы у Настасьи были крепкие, и на что надеялся Гришка, но едва он надавил на дверь, как она сама собой открылась, слегка скрипнув намороженными петлями. От такой неожиданности Гришка и сам в непонятном испуге отпрянул в сторону. Громко ойкнула идущая тенью по его пятам Груня.

– Что это ты, – озырнулся недовольно Гришка, и снова, набравшись духа, открыл дверь в сени, а затем и в сам дом.

 То, что он увидел, сразу остановило на месте, едва Гришка переступил порог. Да и не просто не пустило, а как здоровенными гвоздями ноги на время к полу присобачило...

Евстратов Александр. Рассказ «Горе горькое».

...Вымыв посуду и войдя в комнату, Таня видит мужа у зеркала. На нём чёрный, ещё свадебный, костюм, белая рубашка, только без галстука.

– Куда это ты снарядился? – спрашивает удивлённо.

– Да просили здесь, всё хоть, может, десятку на хлеб дадут, – ответил муж, старательно зачёсывая назад волосы.

– А зачем парад этот? – не возьмёт в толк Таня.

Семён работал на заводе сварщиком. Теперь его на шабашки давно никто никуда не звал, а раньше, когда ходил, то не наряжался так, и брал с собой жжёную-пережжёную брезентовую робу. И потому-то сейчас, глядя на мужа, всё ей было непонятно странным.

– В порядочный дом иду, неприлично кое-как, – поясняет Семён.

– И что там делать будешь?

– Розетку починить просят.

– И с каких то пор ты электриком заделался? – предчувствуя что-то недоброе, спрашивает Таня.

Не отвечая ей, Семён одевает старый, но немного ношенный полушубок, и, не беря ничего с собой, молча уходит.

– Другую нашёл. Что теперь ему я? – вслух произносит Таня и плачет. В сердце почему-то нет ревности, одна пустота какая-то непонятная...