...Он вышел через вторую дверь. На тесном крыльце никого не было. Схватившись за грудь, он прильнул спиной к холодной стене дома.
«Вот оно, вывернулось, – дрожали мелкой дрожью его мысли. – Думал, что книжки в детстве одному послужат, а они на другое, видать, направили. Чего-то я не доглядел… Проворонил я малость…»
Егору вспомнился его тост, теперь он жалел в сердцах слетевших с языка слов. Рот связала горечь, к горлу подошла тошнота.
Отдышавшись, он постарался выпрямиться. В узором заплётшихся ветвях яблони жемчужными бусами горели звёзды. Было в их свете что-то зловещее, жестокое. Только месяц, обречённый на вечное одиночество, бледным тоскливым рожком примкнул к высокой крыше соседского дома.
Мерклый его свет молочными сгустками стлался внизу по земле, мертвенно голубым выкрашивал и без того бледное лицо Егора.
Память снова отломила из своей серёдки щедрый ломоть, заставила Егора задуматься.
Егору было тогда уже двадцать три, он только что вернулся из Афганистана. После его возвращения домой первое, о чём ему поведал брат – это о том, что в глубокой яме за деревней, вырытой не известно из каких целей, вот уже несколько дней сидела сброшенная кем-то чужая собака. Ночами она жутко скулила, но вылезти сама не могла, и маленький Мишка каждый день спускал к ней на верёвке чашку с водой и бросал куски хлеба. Однажды сгнившая верёвка оборвалась и чашка осталась в яме. Мишка жаловался, что мать сильно обругала его за эту чашку – оказывается, добротной была чашка, ценной. Ещё плакался Мишка: собаку было ему жалко. Никому она не была нужна, хулиганы над ней зверски пошутили, а Мишке взрослые не верили, что собака в яме, отмахивались только. Успокоив брата, Егор в первый же день пошёл с ним на окраину, и, спрыгнув в яму, вытащил и собаку, и чашку. Но Мишкино милосердие, неравнодушие к чужому горю, пусть даже не человеческому, запало в душу Егору, он часто об этом вспоминал.
«Нет, не я тому виной, – утешал он себя, ёжись от ночного холода. – Это что-то… Какое-то обстоятельство, чёрт какой-то его изменил! Или деньги, ёшь, разве теперь разберёшь!»...
