Цитата из критической статьи Соломона Воложина «Смущение» в рубрике «Художественный смысл»:

Я когда-то здорово проштрафился перед своей ещё не выросшей дочкой. Поднял какие-то валявшиеся бумаги и стал читать. А то было сочинение-мечтание моей дочки, считавшей себя принцессой. Вернее, принцекисей. Соответственно этому слову было и сочинение. И, когда у меня по глупости вырвалось какое-то замечание по поводу сиропа, дочка обиделась в самых лучших чувствах. И мне до сих пор очень неудобно.

Или другое… Как произошла рифма…

«Странное употребление рифмы у арабов доказывает, что они из своего полнозвучного языка хотели сделать детскую игрушку для уха: одна и та же рифма проведена через всю оду. Вот как родилась рифма! Надобно признаться, что к колыбели этой соблазнительницы мира не подходили Грации…

Как после потопа земля оюнела [после переселения народов в начале нашей эры], так и после политических переворотов явились новые народы, рождённые в эту двухсотлетнюю бурю – явилось юное человечество! Его первым, блестящим цветом была жизнь провенцалов – беспрерывное празднество любви и юности, со всеми играми и потехами утончённой чувственности! Выражением этого полудетского, лирического возраста долженствовала быть такая поэзия, какую видим у провенцалов: свежесть и сила, пёстрая роскошь, безотчётное излияние чувств и мотыльковая игривость – могла ли такая поэзия обходиться без рифмы?..» (Розен).

О Провансе речь. Но уже и там явно не «одна и та же рифма проведена», а побольше.

И всё равно: рифма – от детской тяги к украшениям. Безвкусным поначалу.

О всяком таком вспоминаешь, глядя на картины Джеймса Коулмана. И как-то стеснительно это произносить при виде того, как его всерьёз хвалят взрослые люди в текстах тоже для взрослых людей...