Цитата из вольного перевода с английского Владимира Соколова книги Джорджа Литтлтона «Диалоги мёртвых» в рубрике «Мастерство перевода»:

...УЛИСС. Несносная угадчица человеческого сердца! Заставила-таки сказать мне то, о чём я предпочёл бы не заикаться. Одного ты не учла: если я таким варварским способом разобью её сердце, то мое лопнет тут же. Да разве смогу я вынести мысль, что разбил сердце такой женщины?

Что может меня заставить думать, что её больше нет или что она не такая, какой я её себе представляю? Не дуй губы, Цирцея, раз уж ты вынудила меня к откровенности за откровенность, так уж слушай. Хоть ты и гордишься своей вечной, как неразменный рубль, красотой, при всех твоих волшебных чарах ты не такова, как Пенелопа. А нам пусть гирше да иньше. Ты прямо воплощённая секс-бомба, а любовь она ведь немножечко другое.

Ну вот посуди. Как я могу тебя любить, когда ты превратила меня в животное для удовлетворения твоих никогда не насытимых желаний? Прямо хоть ошейник на меня вешай. А Пенелопа побуждала меня к героизму. Её любовь облагораживала, давала силы, возвышала ум. Она вечно зудила, чтобы я плыл в Трою, когда вся Греция собралась туда, хотя разлука со мной и была ей не по нутру. Она просила, чтобы я был вечно в первых рядах героев, хотя её мысль трепетала, что бабахнут в меня из арбалета, да так, что и костей не соберёшь.

Да и в других наших делах между нами царили мир и согласие. Я ещё и подумать не успел, а она уже сделала. Ещё когда твоя коллега по божественному цеху Минерва учила меня мудрости, Пенелопа была тут же. Сядет в сторонке как кошка и слушает себе, слушает. Да на ус, если продолжить сравнение с кошкой, наматывает. А потом мне же в качестве советов выдавала те Минервины поучения. Но всегда в мягкой форме и с неизменной грацией, не то что другие бабы: гав да гав. И хотя бы правильно говорили, а так и хочется треснуть по башке. А ещё мы вместе с ней читали. И Шекспира, и Петрарку, и Тургенева, и она обращала всегда моё внимание, как они хорошо выражаются, особенно на тонкость психологических деталей. Меня-то всегда больше тянуло к action да приключениям.

Как и у всех мужиков, чувства у меня были несколько глуховаты. И потому она всегда казалась мне самой Музой, которой были вдохновлены стихи и лирическая проза. Она словно вливала в меня мудрость и добродетель, а значит и любовь к вам, богам. И хозяйкой она была отличной: экономной, распорядительной и всегда в хороших отношениях со всей службой, включая последнего раба-свинопаса. Она читала им священные книги, требовала внимания и снисхождения к чудачествам старпёров. Указывала, кого нужно наказать – особенно она была неумолима к тем, кто проявлял жестокость к животным и слабым, – а кого наградить.

И что, ты мне предлагаешь отказаться от этого уюта? Ради чего? Бесконечного, хотя и разнообразного секса. Быть мужиком только потому, что есть, что болтается между ног, а не потому, что отвага переполняет сердце, а способность суждения – мозги, быть по сути этаким офисным планктоном? Тьфу, блин, даже думать об этом противно...