Цитата из рассказа Дины Измайловой «Крыса»:

...Их были полчища, легион, отовсюду они сбегались в затхлое сыро-вонючее пространство блиндажей и окопов, земля была покрыта серым пищащим вибрирующим покрывалом, движущимся навстречу человеческому теплу. Каждый шаг – прямиком в кровоточащую жижу извивающейся плоти, они вскидывались ввысь, облепляли берцы, грызли жёсткую кожу, карабкались по штанинам. Обезумевшие от голода, от ненасытного стремления сожрать всё живое, они безостановочно сновали туда-сюда, обречённые на вечный непокой неутолённого желания. Иногда он в бешенстве начинал палить в них, окрашивая их непобедимую серость в брызги кроваво-красного буйства, но красный цвет вмиг стирался с поверхности новыми серыми тушками, резво семенящими по трупам товарищей куда-то ввысь, куда-то в бок, куда-то вниз, куда-то...

Андрюха от скуки казнил их по вечерам, устраивая потешное представление перед бойцами, разыгрывая сценки суда, палачества и помилования, перемежая действо дурашливыми мальчишескими ужимками и глупыми жаргонными прибаутками. Андрюха был самый молодой среди них, двадцать один год. Жора оказался самый старый. Их прибила друг к другу тоска Жоры по детям, его неумная жажда заботы о ком-то другом, оправдывавшая его перед самим собой. «Уймись, в конце концов, не мельтеши. Надо быть хоть немного осмотрительнее», – бубнил Жора привычным речитативом, опрокидываясь памятью в утешительный уют покинутого дома. Он снова видел насмешливо-нежное лицо сына, порочно взбухшие сочные губы, нагловато-равнодушные глаза под дерзко подкрашенными чернотой ресницами, внезапный детский всхлип, исказивший всегдашнюю нарочитую невозмутимость его физиономии, когда Жора сказал ему об уходе на войну: «Зачем, папа, зачем?». Беспомощное ребячливое «папа», прорвавшееся сквозь всегдашнее сухое «отец». Жора помнил, как виновато пожал плечами: «Не знаю. Извини, так надо»...