Диккенс. "Большие ожидания". Особенности.

...pondering, as I went along, on all I had seen, and deeply revolving that I was a common laboring-boy; that my hands were coarse; that my boots were thick; that I had fallen into a despicable habit of calling knaves Jacks; that I was much more ignorant than I had considered myself last night, and generally that I was in a low-lived bad way

...размышляя обо всём, что видел, и снова и снова возвращаясь мыслью к тому, что я – самый обыкновенный деревенский мальчик, что руки у меня шершавые, что башмаки у меня грубые, что я усвоил себе предосудительную привычку называть рыцарей валетами, что я – куда больший невежда, чем мог полагать накануне вечером, и что вообще жизнь моя самая разнесчастная.

That I could have been at our old church in my old church-going clothes, on the very last Sunday that ever was, seemed a combination of impossibilities, geographical and social, solar and lunar.

То обстоятельство, что ещё в прошлое воскресенье я был в нашей старой церкви, и на мне было моё старое воскресное платье, казалось комбинацией невозможностей, географических, общественных, социальных, как по солнечному, так и по лунному календарю.

Yet in the London streets so crowded with people and so brilliantly lighted in the dusk of evening, there were depressing hints of reproaches for that I had put the poor old kitchen at home so far away; and in the dead of night, the footsteps of some incapable impostor of a porter mooning about Barnard's Inn, under pretence of watching it, fell hollow on my heart

А между тем на людных лондонских улицах, ярко освещённых в летние сумерки, мне слышались грустные упрёки в том, что я оставил так далеко позади нашу бедную старую кухню; и глубокой ночью шаги бездельника-сторожа, который слонялся по Подворью Барнарда, делая вид, что караулит его, глухо отдавались у меня в сердце

As I had grown accustomed to my expectations, I had insensibly begun to notice their effect upon myself and those around me. Their influence on my own character I disguised from my recognition as much as possible, but I knew very well that it was not all good.

Понемногу свыкаясь со своими надеждами, я невольно стал замечать, какое действие они оказывают на меня и на окружающих меня людей. Влияние их на мой собственный характер я по возможности старался от себя скрыть, но в глубине души отлично знал, что его нельзя назвать благотворным.

I lived in a state of chronic uneasiness respecting my behavior to Joe. My conscience was not by any means comfortable about Biddy. When I woke up in the night, – like Camilla, – I used to think, with a weariness on my spirits, that I should have been happier and better if I had never seen Miss Havisham's face, and had risen to manhood content to be partners with Joe in the honest old forge. Many a time of an evening, when I sat alone looking at the fire, I thought, after all there was no fire like the forge fire and the kitchen fire at home.

Я жил с чувством постоянной вины перед Джо. Относительно Бидди совесть моя тоже была отнюдь не спокойна. Просыпаясь по ночам, – как Камилла, – я терзался мыслью, что мог бы стать и лучшим и более счастливым человеком, если бы никогда не видел мисс Хэвишем, а спокойно остался бы дома, в кузнице, и честно делил с Джо его трудовую жизнь. И много раз, сидя в одиночестве у камина и глядя в огонь, я думал: что ни говори, а нет огня лучше, чем огонь нашей кузницы и огонь в очаге нашей кухни. Однако все мои метания были так неразрывно связаны с Эстеллой, что я терялся, не зная – одного ли себя я должен винить. Другими словами, я далеко не был уверен, что мне жилось бы легче, если бы у меня не было никаких надежд

At length, the thing being done, and he having that day entered Clarriker's House, and he having talked to me for a whole evening in a flush of pleasure and success, I did really cry in good earnest when I went to bed, to think that my expectations had done some good to somebody.

А когда всё уладилось, и Герберт в первый раз пошёл работать в контору Кларрикера, а потом весь вечер без умолку проговорил со мной в полном упоении своей удачей, я, едва оставшись один, и в самом деле расплакался от мысли, что мои надежды хоть кому-то принесли какую-то пользу.

...

...

O that he had never come! That he had left me at the forge, – far from contented, yet, by comparison happy!

[узнав, что его благодетель каторжник, Пип думает, как было бы хорошо,] если бы он вообще не приезжал! Если б оставил меня в кузнице – пусть не вполне довольным своей судьбой, но насколько же более счастливым!