О модусе времени в повествовательных жанрах. Динамическое описание.

На чтение потребуется 50 минут | Цитата | Скачать: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Купить в журнале за июнь 2015 (doc, pdf):

 

 

 

 

Людям, которые об этом не задумываются, кажется, что рассказ или стихотворение, а даже и пьеса или роман, просты и естественны и выпеваются как песня. Сами собой. Но песня сама собой не поётся, а уж даже рассказ или стихотворение сами собой не пишутся. И ничего простого и естественного в них нет. Все литературные жанры насквозь сложны, искусственны и до самой крышки напичканы литературными условностями. Очень немногие задумываются над тем, что литературные жанры возникли не с бухты и не с барахты, а имеют за собой длительный исторический ресурс. Этот исторический ресурс имеет не только справочно-познавательный характер, но определяет саму природу и структуру литературного произведения.

 

Овладеть искусством создания произведения – нелёгкая наука, которой необходимо овладеть. И если рассказ или стишок там можно состряпать... нет-нет, не по наитию, по наитию даже эпиграммы не сочинишь... по образцу и подобию имеющихся образцов жанра, то уже повесть или одноактная пьеса без серьёзной аналитической работы не получатся.

 

Мы не собираемся читать лекции о механизме функционирования жанров. Проиллюстрируем нашу мысль лишь одним компонентом, но очень важным для повествовательных жанров: временем. Каждый, даже самый неискушённый читатель скажет: вот этот рассказ де затянут, а этот наоборот скороговорен. А вот Пушкин или Вальтер Скотт – вот они-то писали в самый раз и не растянуто и не скоропалительно. Естественно. Ага, естественно. Держи карман шире со своей естественностью. Хотел бы знать, куда ты её приляпаешь. По крайней мере, совершенно очевидно, что повествовательное время – это совсем не то, что реальное время. Пушкин и Вальтер Скотт кажутся естественными не потому, что время действия их произведений совпадает с реальным временем протекания описываемых ими событий. А совсем наоборот.

 

И обращаясь к исторической катехизме, можно заметить, что на ранних стадиях развития литературы писатели не умели создавать иллюзию естественности протекания событий во времени. Сошлёмся на пример, и очень даже авторитетный. Евангелие. Вот Матфей пишет о том, как волхвы пришли к младенцу Иисусу:

 

«Они, выслушав царя, пошли. И была звезда, которую видели они на востоке, шла перед ними, как наконец пришла и остановилась над местом, где был Младенец. Увидев же звезду, они возрадовались радостью весьма великою, и, войдя в дом, увидели Младенца с Мариею, Матерью Его, и, пав, поклонились Ему; и, открыв сокровища свои, принесли Ему дары: золото, ладан и смирну. И, получив во сне откровение не возвращаться к Ироду, иным путём отошли в страну свою».

 

Очевидно, что второе предложение описывает не какое-то конкретное действие, а целый довольно-таки длительный процесс: «они шли, и звезда шла». Со слов «наконец пришла и остановилась» переходит к описанию конкретной ситуации, разворачивающейся в конкретный отрезок времени в конкретных обстоятельствах, то есть нанизывает на нить повествования ряд разовых последовательных действий: «возрадовались, увидели, пав на колени, поклонились, принесли дары». Всё хорошо, всё понятно. И вдруг выскакивает «и получив во сне откровение»... Вот те на. Когда же они успели уснуть и где? Даря свои дары? Автор явно потерял нить рассказа. Как мы говорим: перескочил с пятого на десятое.

 

Но точно так же пишут и современные неопытные авторы. Их «естественный» рассказ явно не в ладах с временным модусом. Работая редактором в книжном издательстве, я постоянно имел дела с мемуаристами, по большей части ветеранами. Помню, как один из них описывал свой первый бой. Не доехав до линии фронта, он вместе с поездом попал под немецкую бомбёжку. Все разбежались. Уже ближе к ночи кое-как собрались в лесу. Какой-то офицер сумел этот сброд организовать. Два дня и две ночи они блуждали по лесу, не зная, где немцы и где наши, и вообще не очень представляя, где они находятся. На утро третьего дня они увидели большую реку. Командир послал узнать, где они. Оказалось, это Днестр...

 

– Как Днестр? – вскричал я. – Только что вас бомбили у Днепра (а это сентябрь 1943) и вот вы проблуждали два дня и уже вышли к Днестру, который наши достигли только к лету 1944.

 

Ветеран обозлился, сказал, что ему лучше знать, и он пишет так, «как было на самом деле». Мнения моих коллег разделились. Одни верили ветерану: де мало ли что пишут в истории, там всё брехня. Другие «соглашались» со мной и говорили, что ветеран липовый. На самом деле и те и другие были неправы. Внятно и толково изложить даже то, чему ты был непосредственным свидетелем, могут очень немногие, и требуется большое искусство, чтобы описанное тобою выглядело действительно просто и естественно.

 

По крайней мере, совладать с повествовательным временем литература научилась где-то на рубеже XVIII–XIX веков. И едва ли не первыми здесь были готписатели. Ни Дефо, ни Прево, ни Свифт, которых мы сегодня однозначно причисляем к классикам, не владели этим искусством.

 

Одно из фундаментальных открытий, сделанных создателями современных повествовательных жанров, заключается в том, что рассказ включает разнородные элементы, главные из которых:

 

а) сцена (диалог)

 

б) хроника

 

в) описание

 

г) размышление

 

и которые искусно сочетаются друг с другом переменой точки зрения (в кино это называют крупным, общим, передним и т. д. планами).

 

Остановимся на описании. Даже на одном из видов его, названия которого я так и не нашёл в нашем литературоведении, а у американцев (и сделанных по американским рецептам русских пособиях по литературной технике) оно называется динамическим, из чего понятно, что оно изображает «предметы и явления природы в движении». В одном из таких пособий, отпечатанным на разрозненных листках слепым шрифтом (дело было в лихие девяностые) и раздававшихся заезжей знаменитостью (если не изменяет память, это был критик Костырко, но то, что Костырко или не Костырко, а представлял он «Новый мир», это точно) на литературном семинаре (аналог современных мастер-классов), были перечислены правила составления подобных описаний: количество описаний не должно превышать 10–15 действий, причём действия делятся на развивающие (тормозящие) описание и поворотные (там употреблялось какое-то английское слово, но я забыл). 1 поворотное должно приходиться на 3–5 развивающих.

 

Я потом читал многие рассказы и романы, специально проверяя, как соблюдаются эти правила, и нашёл, что они идеально отражают писательскую манеру Стивенсона, Эдгара По, Марк Твена и др., из чего становится совершенно очевидным, откуда растут ноги у этой рекомендации. Не сразу, но мне всё же показалось, что какие-то здравые мысли в этой идее заложены. Если, конечно, отбросить их чересчур безапелляционный характер. Действительно, почему 10–15 действий, а не, скажем, 15–20? Хотя на первых порах нужно держаться какого-то ориентира. Допустим, 2–3 действия маловато: что можно описать за такой малый промежуток? А 50–60 – явно много: читатель устанет от такого обилия поворотов, и уже к середине описания забудет, с чего оно началось.

 

Проиллюстрируем эти правила фрагментом из «Острова сокровищ» Стивенсона, а именно описанием того, как команда убегала от пиратов:

 

(1 зачинающее действие) We made our best speed across the strip of wood that now divided us from the stockade; and at every step we took the voices of the buccaneers rang nearer.	Мы во весь дух бежали через лес, отделявший нас от частокола, и с каждым мгновением всё ближе и ближе раздавались голоса пиратов.
(2) Soon we could hear their footfalls as they ran, and the cracking of the branches as they breasted across a bit of thicket.	Скоро мы услышали топот их бегущих ног и падение сучьев, маркировавшее их бег через чащу.
(3) I began to see we should have a brush for it in earnest, and looked to my priming.	Я понял, что нам предстоит нешуточная схватка, и осмотрел своё ружьё.
(4 поворотное действие) 'Captain,' said I, 'Trelawney is the dead shot. Give him your gun; his own is useless.'	– Капитан, – сказал я, – Трелони бьёт без промаха, но ружьё его хлебнуло воды. Уступите ему своё.
(5) They exchanged guns,	Они поменялись ружьями,
(6) and Trelawney, silent and cool as he had been since the beginning of the bustle, hung a moment on his heel to see that all was fit for service.	и Трелони, по-прежнему молчаливый и хладнокровный, на мгновение остановился, чтобы проверить заряд.
(7) At the same time, observing Gray to be unarmed, I handed him my cutlass (два действия мы объединили в одно: в конце концов, бухгалтерская точность подсчёта тут ни к чему).	Тут только я заметил, что Грей безоружен, и отдал ему свой кортик.
(7а в русском тексте отдельное действие, в английском статическое описание) It did all our hearts good to see him spit in his hand, knit his brows, and make the blade sing through the air. It was plain from every line of his body that our new hand was worth his salt.	(7а) Мы обрадовались, когда он поплевал на руки, нахмурил брови и замахал кортиком с такой силой, что лезвие со свистом рассекало воздух. И каждый взмах кортика был доказательством, что наш новый союзник будет драться до последней капли крови.
(8 поворотное действие) Forty paces farther we came to the edge of the wood and saw the stockade in front of us.	Пробежав ещё шагов сорок, мы выбрались на опушку леса и оказались перед частоколом.
(9) We struck the enclosure about the middle of the south side,	Мы подошли как раз к середине его южной стороны.
(10 завершающее действие и вводящее новый эпизод: битву пиратов и беглецов) and, almost at the same time, seven mutineers–Job Anderson, the boatswain, at their head–appeared in full cry at the south-western corner.	А в это самое время семеро разбойников с боцманом Джобом Эндерсоном во главе, громко крича, выскочили из лесу у юго-западного угла частокола.

 

А теперь, рассмотрев эпизод, сформулируем правила составления динамического описания, присовокупив к рекомендациям методички свои собственные наблюдения:

 

а) Основная структурная составляющая динамического описания – событие (эпизод). Последнее строится как ряд последовательных действий.

 

Действия должны быть:

 

б) чётко отделены друг от друга, составлять нечто вроде трассирующей линии

Это правило только кажется само собой разумеющимся. Разделять событие на ряд последовательных действий литература научилась далеко не сразу. Снова обратимся к Евангелию от Матфея:

 

(начало эпизода) Когда же настал вечер, (1 действие) к Нему привели многих бесноватых, и (2) Он изгнал духов словом и исцелил всех больных, да сбудется реченное через пророка Исаию, который говорит: Он взял на Себя наши немощи и понёс болезни. (3) Увидев же Иисус вокруг Себя множество народа, (4) велел [ученикам] отплыть на другую сторону.

 

Совершенно непонятно, как соотносится «Увидев же Иисус вокруг Себя множество народа» с «изгнал духов и исцелил всех больных». Если он изгнал всех бесов, то почему вокруг него толпился народ? А если он «велел [ученикам] отплыть на другую сторону» (на чём отплыть? на корабле? откуда взялся там корабль? и вообще, откуда известно, что Христос находился на берегу озера? – на такие «мелочи» неопытные авторы вообще не обращают внимания), чтобы избежать надоеданий толпы с кучей новых санитарных носилок, то такая мотивировка противоречит выделенной курсивом фразе (довольно-таки бессмысленной в данном фрагменте, но это уже вина не евангелистов, а русских переводчиков; ср.: ut adimpleretur quod dictum est per Esaiam prophetam dicentem ipse infirmitates nostras accepit et aegrotationes portavit – «чтобы выполнить то, что говорилось пророком Исайей...»). То есть либо какие-то действия расписаны не до конца, либо пропущены, либо не дана их мотивировка. Хочется только обратить внимание, что то, что у современных авторов является неопытностью или литературной неграмотностью, у евангелистов объясняется неразвитостью литературной техники: из всех повествовательных приёмов греки владели только хроникой (сцены, диалог практиковались в театре, но не в романах, жанре, по их мнению, примитивном, и достойном внимания разве лишь плебса).

 

в) событие должно содержать не много и не мало действий

цифра 10–15 при всей её приблизительности – это не норма, конечно, но некоторый ориентир

 

г) одно действие – одно предложение

Очень важный момент; именно таким образом в динамическом описании достигается эффект динамичности: чуть начнешь рассусоливать с описанием действия – и пошло-поехало: какая-нибудь фраза «он умер» растянется на страницы

 

д) описание действия должно занимать столько времени, сколько необходимо для его чёткого и законченного представления

При этом физическое время, необходимое для совершения действия, роли почти не играет. И даже более того, все описания по времени должны быть примерно равны друг другу. Это правило ключевое для понимания эффекта естественного времени рассказа, с обсуждения чего началось всё наше рассмотрение роли литературной условности в повествовательных жанрах. Все действия выстраиваются в один временной ряд, и каждое действие занимает не более одной точки в этом ряду. Присмотрись к только что приведённому нами стивенсоновому описанию. Скажем, «я понял, что нам предстоит нешуточная схватка» должно было пронестись в голове рассказчика как молния, со скоростью света; в то время как на «и осмотрел свое ружье» должно уйти не менее пары минут. Но в описании они занимают совершенно одинаковые временные отрезки

 

е) действия могут быть либо развивающими, либо поворотными

Опять же одно поворотное действие приходится на 3–4 развивающих. Добавим сюда начинающее и заканчивающее действие. Но последнее не обязательно: переход от эпизода к эпизоду может осуществляться и другими средствами. Но в любом случае –

 

ж) один эпизод должен быть чётко отделён от другого либо от предшествующего текста (статическое описание, хроника, сцена)

Таким отделением может быть как начинающее или завершающее действие (как в приведённом примере), так и временная или обстоятельственная характеристика. «Ошибка» евангельского автора заключалась в том, что чётко обозначив начало эпизода (события) вводящим действием («[звезда] наконец пришла и остановилась»), он опустил завершающее, отчего последующий эпизод у него налез на предыдущий, чего можно было бы легко избежать, вставь он в повествование после «принесли Ему дары: золото, ладан и смирну. И» какую-нибудь фразочку типа и «в тот же день...»

 

Вы не устали? Я устал. Надоело описывать эти описания на буква «зю». Но из песни слова не выкинешь. Взялся за гуж, нужно доводить дело до конца. А потом и гуляй смело. Если, конечно, мы хотим если не до точки, то хотя бы до точки с запятой разобраться с проблемой времени в повествовательных жанрах (и то только в одном компоненте: динамическое описание).

 

 

 

Купить в журнале за июнь 2015 (doc, pdf):