Это будет наверно за весточкой неба –
после жуткой грозы поведут на распыл.
Разломлю я последний ржаной кусок хлеба,
догадаюсь потом, что последним он был.

В этот день запою, как мой брат пел когда-то,
и, сражённый судьбой непонятной, затих…
Уроню я слезу на полоску заката,
догадаюсь потом, что последний… мой штрих.

Меня в церковь под руки водили зачем-то,
говорили болезни – всегда – за грехи.
Много лет пролетело, но всё было тщетно,
лишь истошнее стали кричать петухи.

Я страдал на земле, а кому было легче?..
И когда он наступит, последний мой день,
накануне расправлю поникшие плечи,
и шагну, догадавшись, что я уже – тень.

Где ты, подруга моя фронтовая,
пулей пробитый вагон?..
Время забудет, а память – не знаю,
горький  последний патрон.

Давних времён не тускнеют страницы –
их не забыть никогда!..
Светлое прошлое снится мне, снится…
Тихо звенят провода.

Там, на тропинке, конца нет которой,
след осторожный ноги.
Звёздного нам не хватило простора –
смяли цветы сапоги.           
   
Где ты, подруга моя фронтовая,
пулей пробитый вагон?
Смерть не догонит - любовь помогает –
слышу бубенчика звон.

Иду насквозь знакомой улицей,
в руках блокнот и карандаш.
И машут… голуби и курицы,
и бьёт челом… любой этаж.

Как ни старался – непривычные –
другие люди, сны, дома.
Не получилась жизнь обычная -
хоть не пришлось сойти с ума.

Судьба забросила и накрепко
привинчен дом, другой крепёж.
На весь остаток дней одна река,
в неё два раза… не войдёшь.

Припев:

А ведь и не было сторонушки,
родной которую зовут!..
Я собирал её по зёрнышку –
то, что давали – пряник, кнут.

И не собрал. А за околицей,
где смех, как серебро… монет,
там за меня монашек молится.
Но всё пустое – веры нет.

Я ушёл далеко, пусть поищут меня,
и костёр разведут возле дома.
Чтоб костёр – до небес! Не жалейте огня –
вдруг увижу себя, молодого…

Припев:

Чтоб река моей жизни текла и текла,
чтобы хлеб – только белый, солёный!
И родной стороне пожелаю тепла,
а деревьев … так вечнозелёных!

Ты куда, молодой?.. Погоди, не спеши,
на чужбине нигде нет простора.
И река - не река, лишь одни камыши,
и зима – нет родного узора.

Я, конечно, вернусь, на прощанье спою.
В час закатный спою, во весь голос.
Вольный ветер подхватит тональность мою,
и поднимет в степи спелый колос.

И узнают в любой - и чужой стороне -
как жилось мне, любилось когда-то.
Как металось по богом забытой стране
огрубевшее сердце солдата.

… До родного порога – всего ничего:
вон… бегут, спотыкаясь, берёзы…
Я увидел костёр, а за ним – никого -
только звёзды и запах мимозы.             

Я не брался за нож, автомат на плече
не носил и, наверно, не буду…
И чужие стихи не бросал в СВЧ,
не давал на съеденье верблюду.

Не избил, не избит, не подвёл, не завёл.
Не стоял никогда на коленях,
но пытался поставить какой-то козёл,
не сказать, чтобы Сталин и Ленин.

Не попросят автограф леса, небеса…
нет меня среди прочих прохожих.
Я, увы, не герой, хоть в свои чудеса
верю свято, чем явно встревожен.

А перо… что перо? И бумаги листок?
Терпят боль мою, радость и почерк.
А хотелось бы, чтоб иногда между строк -
тонкий запах берёзовых почек…

Так и не смог оценить прошлых зим лихолетье,
и не могу изменить настоящего бред.
В тёмной ночи огонёк… и пронзительный ветер,
как по болоту его догоняю, след в след.

Я попытался налево и, даже… направо,
только тропинка одна и рубаха до пят.
Где же ты, боже, заведомо грозный и правый?
Тихо, лишь звон колокольный и символ распят.

- Не доверяйте придуманной кем-то планиде.
Вскинутся руки – растили, а он не созрел.
- Вы ощутите бессмертье в развёрнутом виде!
Только потом обижайтесь… средь копий и стрел.

Неловко ноги подогнув, Она сидела,
я так старался - декламировал стихи!..
Там, за окном, почти неслышно, птица пела,
а между нами… прошлого штрихи.

В глазах - застывшая печаль былой разлуки,
и зазвенела вдруг тревога, поползла!..
И боль напомнила, заламывая руки…
но в прошлом всё, а здесь… одна зола.

… У нашей вечности, увы, свои законы,
и две судьбы, столкнувшись, обожглись.
Чуть-чуть бы ниже, выше… на полтона!..
Но не бывает выдуманной… жизнь.

ПРИПЕВ:

О чём мы думаем, когда туда уходим?
Что не успели, не смогли…и о любви!..
Я приплыву к тебе на белом пароходе!
Ты… позови меня, ты только позови.

Вспомнилась история простая -
колокольчик прозвенел и смолк.
Толи треснул, толи кто… заставил
а в лесу завыл, проснувшись, волк.

Под сенью древ
Ликейской рощи,
где Аристотель
пребывал,
ушедших нет,
никто не ропщет.
Проснётся гул –
накатит вал.

Всё в прошлом:
Македонец  жёсткий,
наживы плен,
мечты провал,
вопят шуты,
трещат подмостки…
Проснётся гул –
накатит вал.

МАЛЬЧИК С ВИШНЯМИ.

Камзол патриция – метаморфозой,
круги златые блузы голубой…
Цветок ночной темнее «чёрной розы»,
на тонком стебле снова рвётся в бой.

В английском фраке, наглухо и с книжкой
известный свету щёголь и поэт…
Шарль Пьер Бодлер, с повадками мальчишки,
кабацких ям знакомый силуэт.

Ханжой он не был – злой напасти жертва,
и стиль его – хоть праздник, но в аду.
Удар судьбы: мулатка Жанна, стерва,
и вызов всем приличиям, в бреду.

Делакруа защитник, он с отвагой,
«искусным» малярам жестоко мстил.
Парижский денди и ночной бродяга,
не-до-любил…не смог, и не-до-жил.

Непокорённый альбатрос Отчизны…
Хранит его молва, сложив мечи…
Из «Мастерской художника», капризной,
идет Бодлер – дорогу,… ловкачи.

БЕРЕГ МОЙ…

Я искал берег свой, там, где нет побережья,
где волна за волной, свежий ветер и шторм.
Я ищу до сих пор, по привычке – небрежно,
средь улыбок жемчужных, диковинных форм.

Этот Мир – не для нас, мы, наверное – гости.
Что-то ищем, находим,… подходит – берём.
А над нами по-прежнему звёздные грозди
что-то шепчут и просят… нам всё – нипочём.

… Знаю я, берег мой – удивительно ровный,
неожиданно тёплый,… волшебный такой!
Догадался легко – он совсем не суровый…
Где-то рядом почти… дотянуться рукой.

Я, пожалуй, ещё…. поищу до рассвета…
Я по лунной дороге, весёлый, иду!
Не подскажет Луна, так утешит Комета,
что увижу его… он всегда… на виду.

К ОБРЫВУ.

Вспыхнет и погаснет луч Надежды,
кони лишь к обрыву норовят…
Ангелы сквозь белые одежды
бросят мне сиреневый свой взгляд.

Ветер не разгладил все морщины,
это теперь просто ни к чему.
Под завесой суточной щетины,
я вторгаюсь в жизни кутерьму.

Шум давно уж счастью не помеха,
Если слышу, значит – всё могу!..
Пешеходы, из густого  меха,
дарят мне улыбку на бегу…

Люди, что-нибудь, да… подарите!
Не убудет – вечностью клянусь…
Я – не только кажущийся зритель,
Я – вселенская печаль и грусть!

И участник прошлых всех баталий.
Хоть и не воспитан пастухом –
С Ромулом и Ремом, без сандалий
мы летели в воду кувырком.

И спасённый, вскормленный волчицей,
помню,… благодарен. И живу,
чтобы наконец-то отличиться!
…Можно и во сне,… не наяву.

***
- Я люблю Вас, конечно,… за - то, и - за это.
Не люблю почему-то, простите, за то,
что всего лишь вы тень – от большого поэта,
что всего – три «ха-ха» под шатром Шапито.

- Переделать меня – откровенно – несложно,
попытаюсь сыграть, как в дешевом кино…
Только струны души, с ними всё ж… осторожно,
ведь иных не найдётся – иных… не дано.

- Не трудитесь понять, напрягаться поверить,
что такой я один – на всей грешной земле…
Если тень не моя, значит Вам – не в те двери,
Ваши – рядом, найдете, …в алмазах… стекле.

***
Кто подарил мне столько радости,
необъяснимой тихой нежности?
И свет небесный лунной прелести,
лучистый взгляд святой безгрешности?

Конечно ты, моя любимая…
конечно,…радость моя вешняя!..
Летят слова к тебе незримые -
моя кантата безутешная…

ТОЛЬКО ПОЗОВИ.

Где-то есть на этом свете
дерево любви…
Если знаешь, где, ответь мне.
…Только позови.

Если в небе черный ворон,
ты укрой меня –
будет искорки мне впору
твоего огня.

Лишь к тебе одной стремится
полымя любви.
Нежным ветром буду,…птицей –
только позови.

Это... не судьба-разлука,
даже не печаль:
древняя извечно мука -
нелюбви печать.

Верю – повернет дорога…
может невзначай,…
и ты встретишь у порога.
…Только повстречай.

ВЕНЕЦИЯ   (в новой редакции)
Как началась моя Венеция, не помню…
с картины старой,… в однодневном вояже…
Но началась… и неожиданно легко мне
увидеть прошлое в случайном мираже…

Услышать песню гондольера удалого…
И, сквозь бокал венецианского стекла,
вдруг проступают смутно… варвар из былого,
великий зодчий,… и бродяга без угла…

--------------------------------------------------------
…Со стен Собора… голуби над аркой
под колокольный звон печальный пролетают.
И над порфиром площади Святого Марка
незримо…  гений Бродского витает.

Тени вечерние прячутся в сумерках,
розовый свет в облаках.
шорохи, запахи…тихая музыка,
смех серебристый в лугах.

Ветер разгладил морщины закатные,
звезды мерцают и ждут.
Ночь просочилась сквозь звуки цикадные,
Сквозь пустоты черный жгут.

Волны бегут, золотистые, быстрые -
лунный приветливый путь.
Думы за ними, лучистые, чистые -
нет, не заснуть,…не заснуть.

Небо в одиночестве и море в тишине.
Парус по лазури промелькнул за горизонт.
Я и он, затеряны в неясной глубине.
Ясный шум прибоя – неумолчный дивный сон.

Как пронзает душу откровение небес.
Мысли обрываются в просторе синевы.
Гладь морская, музыкою ветра, движет всплеск
зрелищ грандиозных, подавляющих,…увы!

Жалости не зная, торжествуют небеса.
Глубь их, чистота, прозрачность – мука, нервов боль.
Вот природы краски, и такие чудеса.
Да! Я побежден! Но, остаюсь самим собой.

Он сидел и молчал.
Рядом пили и ели.
На зловещую тьму
падал красный закат.
В эту вещую ночь
спать уже не хотели
ни Иуда, ни Левий,
ни Понтий Пилат.

Стук тяжелых сапог –
подхватили, избили.
Непонятный допрос,
разговор ни о чем.
Осенило давно:
за него заплатили.
Да, те самые тридцать –
Иуды плечо.

Его споро распяли,
а он улыбался,
и растерянно думал,
и всем все простил.
Взмах копья – жизни звук,
навсегда оборвался.
Кто-то с неба увидел,
слезу уронил.

Да услышит, кто хочет,
увидит и зрячий:
его вечность забрала,
и он где-то здесь.
Но не даст нам ответа,
разгадки удачи.
Не нужна наша, правда –
одна уже есть.

Молнии проворно раскроили четверть неба,
гром бабахнул так, что сам себя уже не слышал.
Ливень налетел безумный, градом сыпал, снегом,
ветер рвал на части зазевавшуюся крышу.

Вопли непритворные привычно все издали,
птицы подхватили, даже листья на деревьях.
Облик необычный обретает контур зданий,
все перевернулось, и в размытых акварелях.

Тихо стало…серый день в лучистый превращался.
Вышел человек веселый к синему раздолью,
бегал, и, счастливый, он и плакал, и смеялся,
мокрую одежду отжимал, да вместе с болью.

Птицы порхают, кусты вспоминая
после долгой зимы,
качество мая на клюв проверяя
среди свежей листвы.

Ловкий малинник закончил набеги
на заброшенный сад.
Старый забор хуже старой телеги -
 и упасть был бы рад.

Кто-то тропинкой хрустит осторожно
среди капель росы.
Это по-прежнему гости прошлого:
меж травинок – усы.

Лишь только ночь – в черноте постоянна -
передаст всем поклон.
Да скворец: пародист-обезьяна
возьмет полутон.

В памяти снова забрезжит былое:
в птичьем гомоне сад.
Яблонь, цветущих над синим покоем,
не забыть аромат.