Куколка. Рассказ

КУКОЛКА.
В комнате жарко. В воздухе кипит раскалённая пыль. Часы встали полгода назад, с тех пор в ней всегда пятнадцать минут третьего, на этот раз дня. Комары на потолке, на шкафу, везде. Скомканная постель. Так не хочется туда возвращаться, но надо же где-то спать, и Артур, готовый повернуть ключ, помедлил на пороге... повернул... вошёл. Тёплый, мягкий воздух обнял его. Солнце уже успело осторожно просунуть тощий луч сквозь мутное стекло зашторенного окна. Он упал рядом с кроватью и замер, притворившись, будто его тут нет. Артур вздохнул. Сухая взвесь воздуха, почти не проникала в лёгкие, застревая где-то в носоглотке. Ему ужасно захотелось спать. Привычным жестом он набросил куртку на сгорбившийся под грудой вещей стул и повалился на кровать. Кажется, заснул.
Кровать, шкаф, стол и стул взяты в оцепление небесного цвета обоями, в которых вврезаны белая дверь и, напротив окно с синими шторами. По периметру лежит пыль, уютными сугробиками сгущающаяся по углам. Сейчас Артур спит, раскинув руки и ноги, запрокинув голову на грязную серость подушки и ему невдомёк, что выйти из комнаты ему больше не суждено, но возражать он не стал бы, даже если и знал. Возражать не в его правилах.
Много лет прошло с тех пор, как он поселился в комнате, вернее, сколько Артур себя помнил, он всегда был связан с ней, но уж точно не всегда она была такой. Когда Артур был маленьким, комната казалась несравненно больше, в ней было два огромных светлых окна, не знавших штор, и массивный книжный шкаф на ряду с платяным. Раз в неделю мать мыла пол, вытирала пыль, убирала разбросанные по ковру игрушки. Отец частенько брал его на руки и подносил к одному из окон, за которыми простиралась таинственная сказочная долина с тёмной кромкой далёкого леса на горизонте. В такие минуты Артур представлял, как он, уже большой, мчится по ней на богатырском коне, острой саблей сражая бесчисленных печенегов, половцев и прочих гвардейцев кардинала, или, как благородный и скромный, освобождает красавицу принцессу, пленённую в волшебной чаще. Он непременно целовал бы её в губы, так, как видел однажды по телевизору, и его не смущало, что у принцессы было мамино лицо или, реже, девочки-соседки из параллельного третьего «б» класса. Поглаживая его по шёлковой макушке, отец говорил, что когда-нибудь Артур вырастет и построит на этом месте прекрасный город с дорогами, магазинами и большими тенистыми садами. Отец замирал, задумчиво глядя куда-то за лес, и его усталое лицо, с проседью в бороде, преображала мечта. Хотя Артур не одобрял отцовских планов на долину, ему очень хотелось вырасти, и ожидание чего-то прекрасного мешало засыпать вечерами. Он любил маму, папу, дедушку и сладкий-сладкий чай из своей маленькой кружечки и ещё когда читают перед сном. Он любил всё и всех той особенной детской любовью, не знающей сомнений и страстей, и комнату тоже любил, да и она его.
Шло время, семья Артура переехала, комната внезапно ослепла на один глаз и стала уже, оставив в прошлом чудесные обои с яркими цветами и долину, будоражащую своей непостижимой прелестью. Она облачила стены в белое разлинованное полотно, распростёрла за единственным окном дорогу. Дорога несла на своих серых плечах дома, с комнатами, похожими на комнату Артура как две капли воды, и совсем другими. Всё это было интересно и ново, манило и пугало. Теперь она казалась строже и требовала от Артура много разных и странных вещей, и ей не нравились больше мечты, которые они прежде лелеяли вместе. Четырнадцатилетний Артур в замешательстве украшал поскучневшие стены странными, крикливыми рисунками и яркими фотографиями из журналов в надежде порадовать её, вернуть былое расположение к себе, но тщетно. Комната загнала его любимые книги в шкаф, покрыла их толстым слоем пыли и дала другие, отяжелённые, серьёзные. Они лежали повсюду и мозолили глаза своими серыми, коричневыми переплётами, похожие на кирпичи. Артур терялся, ему казалось, порой, что комната над ним смеётся.
Однажды утром отец подарил ему настенные часы, те самые, которые остановились полгода назад. «Ты уже достаточно большой парень», - торжественно сказал он, и они вместе прикрепили их напротив кровати, так, что утром, открывая глаза, Артур всегда видел круглый белый циферблат и ленивые черные стрелки, мерившие его жизнь.
Мать с печальным умилением глядела на взрослеющего сына, вспоминала, как раньше он, совсем маленький, в жёлтой пижамке, приходил ночью в родительскую спальню. Босые ноги шлёпали по полу, Артур взбирался на кровать, заползал между родителями под одеяло и они разговаривали. Они разговаривали о том, понравятся ли принцессе, чьё освобождение намечалось на утро, его игрушки, какие конфеты больше всего любят принцессы, о том, какая замечательная, полная чудес и геройства, жизнь ждёт Артура.
В те далёкие времена, убаюканный мечтами, он засыпал, обняв материнскую руку, но каждый раз непременно просыпался в комнате, куда его бережно переносили.
Артур не понимал, как комната, такая светлая, чистая, прежде всегда чуткая к нему, могла перемениться в одночасье. Он по-прежнему доверял ей, но она уже не была такой приветливой, как раньше. Комната прятала его вещи, носки, бумажки с номерами телефонов. Пыль непокорной щетиной росла на подоконнике, шкафах и полках. «Может, она меня разлюбила?» - думал Артур - «Но нет, она не могла так поступить! Наверное, она что-то хочет объяснить, но что?..». Артур стремился любить всё новое в ней, учился мечтать по-новому, но это было нелегко. Как ни старался, он не мог полюбить её так абсолютно и искренне, как в детстве, и тогда он начал притворяться, что любит, и комната, казалось, поверила ему. К восемнадцати годам воцарился порядок и относительная чистота. Мир Артура принял определённую полярность и пусть сам он не всегда знал, чего хочет, но зато довольно точно угадывал, чего ждёт от него комната. Он освоился в ней, научился вставать и ложиться под тиканье часов, которые теперь уж не казались такими медлительными, а шли бодро и даже, как-то настойчиво. Сорвал со стен глупые, ненужные больше рисунки и фотографии. Стал носить короткую стрижку, наподобие отцовской. Сам делал уборку, занимался нехитрыми бытовыми мелочами. Со временем Артур перестал различать, где следует своей воле, а где потакает привередливой комнате. Он успокоился. Её желания вновь стали его желаниями, и Артур тихо радовался этой восстановившейся гармонии. Он чувствовал себя уютно, засыпая ночами на своём стареньком диванчике. Книжки-кирпичи, расставленные по полкам, понимающе смотрели на него, такие опытные, толстые и дружелюбные. Пыль исчезла, перестали пропадать вещи. Всё указывало на то, что комната довольна им, но всё же что-то было не так…
Солнечный свет без радости скользил по стенам, и комната, даже в самые счастливые дни, казалась печальной, прекрасной, но всё же печальной. Какое-то тревожное, невыраженное сомнение поселилось в душе Артура, будто он сделал что-то зазорное. Отец, напротив, очень гордился сыном «без пяти минут инженером». «Так держать, сынок!»,- говорил он, - «ты на правильном пути». Артур и сам знал это, но как ни выскабливал душу здравым смыслом, сомнение упорно цеплялось за что-то. Он носил его в себе как диковинного паразита, оно не мешало, но его присутствие определённо чувствовалось. Прошло ещё какое-то время, и Артур свыкся с ним, оно стало частью его натуры. Подобно термиту, оно незаметно подтачивало его, впивая свои крохотные челюсти в чувства и мысли. Оно прогрызало кривые пустые тоннели в его душе, оставляя на стенах вязкий налёт романтики. Этот налёт по началу пьянил Артура, ублажая врождённую его меланхолию. Так приятно было вечерами, из открытого окна своей комнаты смотреть в тысячи горящих глазниц других домов, и думать: «Вот вы все живёте и не знаете а я… я…» Артур и сам толком не знал, что должно было следовать за «я», но на душе всегда становилось тепло, уютно и немного печально. Хотелось жить, и он вгрызался зубами в чёрный студёный воздух и с захмелевшей улыбкой смаковал своё червивое одиночество. Так, ненароком, Артур пристрастился подкармливать «зверька», которого в шутку назвал своим сыном от комнаты.
Минуло не так много времени с того момента, как Артур закончил институт, когда с тревогой он стал натыкаться на паразита в душе там, где меньше всего ожидал встретить. С горечью в сердце обнаружил он, что безобразно искалечены оказались самые нежные, самые нужные ему чувства. Как бы то ни было, любовь к женщине, к родителям, любовь вообще оказалась для него навсегда осквернена сомнением. Артур, конечно, любил Анну, с которой он был вместе с конца четвёртого курса, но совсем не так, как любил в детстве комнату. Раньше, ещё до знакомства с ней, он в страхе думал, что будет любить её даже больше комнаты. Ему временами казалось, что прежде так оно и было. Но в действительности любовь эта походила на серую невнятную жижу, в ней не было ни мечты, ни сказки и Аня не была похожа на принцессу. Воспоминания, какая-то недосказанность, проблески надежд и развеявшиеся миражи всплывали в ней, сменяя друг друга, а на поверхности плавало непотопляемое, вездесущее «но». И всё-таки это была любовь. Та самая «обычная» любовь «как у всех», которую он прежде с презрением наблюдал в тысячах других комнат, задевавшая своей тусклостью, изъеденная рутиной. Нечто, что он прежде никогда не назвал бы прекрасным «неземным» словом любовь. Артур любил родителей но, хотя они были прочно связаны в его памяти с той далёкой комнатой детства, любовь эта почему-то обветшала, и он зачастую не мог сдержать раздражения, ловя на себе их восхищённые, полные гордости взгляды. «Но неужели это всё, что я теперь способен чувствовать? Но как же, ведь в детстве-то я мог, я…, я ведь…я… и всё равно я люблю! Ведь люблю?» Артур прислушивался к себе, но слышал лишь скрип челюстей прожорливой твари. Он боялся, и ему ничего не оставалось, как стать циником. К тому же у Анны была своя комната, а родителей он исправно навещал по субботам.
Радовало то, что в его собственной комнате всё было спокойно. Красный диплом, гордость Артура, лежал в верхнем ящике стола, рядом с ключами от престижной иномарки. Анна помогла Артуру выбрать красивые шторы. Вечерами он зашторивал окно, чтобы свет огней комнат дома напротив не напоминал о разочаровании и паразите. По утрам Артур ленился и всё реже и реже раздвигал шторы, и однажды они срослись плотным синим веком, навсегда затянув окно. Непостоянный нервирующий солнечный свет заменил надёжный электрический, рождённый хрустальной люстрой. Артур больше не думал, что этот же свет был невыносим ему в других окнах, здесь, в комнате, он был своим, слегка холодным, но покорным. Воздух немного отстоялся, осел, стал более комфортным, плотным и тяжелым, очертания предметов менее чёткими и острыми. Обои с течением времени приобрели холодный голубой оттенок неба. Появилась удобная кровать (на которой мы оставили его спящим) взамен старого дивана. Гардероб насытился дорогими костюмами и туфлями. Книги вместе со шкафом были выселены в коридор, правда, ему некогда было читать, потому что часы стали крутиться с бешеной скоростью. Артура утешало, что, несмотря на беспорядок в душе, его комната находится в полном порядке и это благодаря его труду и усилиям. Он хранил затаённую обиду на комнату за паразита и гордился тем, что сумел, как ему показалось, наконец, подмять её под себя и если бы не часы, то он бы решил, что она покорилась ему. Если бы не проклятые часы Артур стал наконец хозяином положения!!! Нося в себе червя, Артур не доверял больше комнате, наделившей его им. Он совсем перестал любить комнату и нуждаться в её любви, вернее он уже не ставил вопрос таким образом и если бы его спросили, любит ли он свою комнату, он посмотрел бы на вопрошающего как на идиота и попросил не тратить его драгоценного времени. Ему некогда было задумываться над подобными мелочами. Он стал мудрее. Частые командировки, новые перспективы. Каждый день Артур решал конкретные задачи и вопросы. Гидродинамические исследования скважин, методы интенсификации притока, увеличение дебита скважин, анализ отказов ЭЦН - всё это отвлекало его от паразита, заполняло пустые червоточины в душе, заставляло комнату подчиняться его воле… ах, если бы не проклятые часы… Артуру приходилось нелегко, чтобы поспеть за ними, он перестал спать. Глаза его были вечно воспалены, взъерошенные волосы поредели. Он заметно располнел, и Анна в шутку спрашивала его, поглаживая по выросшему животику: «Кого мы ждём, милый, девочку или мальчика?»
Артур ускорялся, и часы ускорялись вместе с ним всё стремительней, всё быстрей становился их бег. Ему казалось, что он во чтобы то не стало должен стать победителем этого марафона. Во имя чего, он толком не знал, но победа казалась такой близкой, такой возможной, что Артур в азарте забывал обо всём на свете.
И вот, полгода назад, случилось то, чего Артур не мог предположить - часы, глухо щёлкнув, встали в пятнадцать минут третьего. Артур растерялся. Что это, желанная победа? Но радости он не испытывал, потому что вместо нее копошилось нечто скользкое, прожорливое и неуловимое. В голове молнией блеснула догадка: «Неужели комната обвела его вокруг пальца?». Он вдруг ощутил ошеломляющее опустошение, всё стало ему совершенно безразлично. С удивительной ясностью обречённого осознал он, что комната нарочно отвлекала его этими мерзкими часами, чтобы он не думал, не боролся с тварью внутри себя. И он, как хомяк, гнал колесо, пытался обогнать самого себя, пока проклятый червь не выел изнутри его душу полностью, без остатка. Артур явственно ощущал какую-то удушающую пустоту в груди, не страх, не боль, не ужас, они навсегда исчезли во чреве проклятого гада, а именно невыносимую распирающую пустоту, пронизанную металлическим лязгом неутомимых, алчных челюстей. Артур не чувствовал своего поражения, но понимал его. Он не умел жить по-другому, и считал, что такова его судьба. С тех пор как часы встали, он больше не нуждался в цели, чтобы забыться, достигая её, это не имело ни какого смысла. Червь указал на бессмысленность его бытия, червь был им самим. И он хотел жить, червь чертовски любил свою жизнь. Артур запустил свою комнату, утопив её в пыли, которая мгновенно заполонила всё вокруг, клубилась в воздухе, словно голодные микроскопические пираньи. Какое-то рефлекторное презрение к комнате заставляло покидать её по ночам и он слонялся по улицам без толку, ничего не ища, ковыряя запоздалую мечту о ремонте. Артур бросил работу, теперь она была ему не нужна. Анна ушла от него, вроде бы, она переехала в комнату к бывшему коллеге по работе. Впрочем, теперь это мало беспокоило его. Был только он и его комната. Есть только он и его комната…
В комнате жарко. В воздухе кипит раскалённая пыль. Комары на потолке, на шкафу, везде. Скомканная постель. Так не хотелось туда возвращаться, но Артур всё-таки вернулся и теперь спит. Разъярённые пылинки глодают солнечный луч, чудом прорвавшийся сквозь зашторенную муть окна. Луч ступил на кровать рядом с головою Артура и пополз, медленно вскарабкиваясь по вздымающейся груди. Тишина… глухой хруст проломил её. Артур вздрогнул, приоткрыв глаза, и луч суетливо дёрнулся, затем замер. Артур больше не дышал. На его лице застыла страшная, бессмысленная гримаса с тлеющим углем улыбки в полузакрытых глазах. Улыбка угасала, растворялась по мере того, как дыхание ещё недавней жизни выветривалось с губ. Интересно, что ему снилось? На белой, давно нестиранной, футболке Артура появилось новое маленькое красное пятнышко. Оно разрасталось, поглощая все другие пятна, становилось всё больше и ярче. Кровь пропитала футболку и принялась за простыню. Несколько минут ничего не происходило, потом грудь Артура вздрогнула, заколыхалась, словно пытаясь вновь ухватить воздух. Мокрая футболка приподнялась, плотно обхватив нечто шевелящееся. Нечто ползало под ней, искало выход, топталось и хлюпало, казалось, что футболка вот-вот разорвётся. Тело Артура вздрагивало. Наконец, из ворота показалась голова огромного насекомого, с большими переливающимися всеми цветами радуги глазами, усиками щёткой и длинным не хищным ртом-хоботком. Насекомое застряло в узком прорезе футболки и, уперевшись передними лапками в плечо и голову Артура, изо всех сил старалось освободиться. Футболка поддалась, треснула и насекомое стремительно нырнуло под одеяло, оставив на простыне кровавый след. Через какое-то время оно вышло и начало расправлять измятые, окровавленные крылья и стало ясно, что это огромная чёрная бабочка. Её чёрная хитиновая спинка тускло поблёскивала, вздрагивая. Бабочка взобралась на стул поверх куртки и стала медленно, неуверенно взмахивать крыльями. Вдруг она встрепенулась, крылья замелькали и бабочка взлетела, уронив потерявший равновесие стул. Бабочка облетела по периметру комнаты, ударяясь крыльями о шкаф и о стены, оставляя на них темные пятна пыльцы со своих красивых чёрных крыльев. Видимо ей было больно, она заметалась из угла в угол, в исступлении разбив люстру и сбросив на пол ненавидимые Артуром часы. Она запуталась в шторах, оборвала их и, падая с глухим стуком, ударилась об угол стола, оставив на нём бесцветную жидкость.
Солнце залило комнату, свет был настолько радостный и игривый, что даже грязное в разводах стекло не могло сделать его хмурым. Солнце весело купалось в пыли, которую подняла из углов беспокойная бабочка, даже Артур, казалось, просто задремал, разморенный после обеда. Бабочка, увидев свет, вновь взлетела, несмотря на изорванные края крыльев и пробитое о стол брюшко. Существо из последних сил стало биться в окно, оставляя на нём чёрную пыльцу и бесцветные пятна. Стекло треснуло, ещё удар, ещё… Со звоном осколки посыпались на подоконник, прохладный ветер ворвался в комнату, разгоняя испуганные, капитулировавшие клубы пыли. Яркий радостный свет, свежий ветер сделали комнату прекрасной, возродили её. Артур, был бы он жив, непременно узнал бы в ней прекрасную, любимую комнату из своего детства.
Бабочка выбралась из под осколков стекла, расправила истрёпанные чёрные крылья и вылетела из комнаты в голубое, пустое и холодное, но, зато, настоящее небо.

Серафим Бутылко
_{Вордс донт кам изи ту ми}