следующая тема »

[Е. Хахалин]

 
Ты должен полностью уничтожить все места, где народы, которые ты завоюешь, служили своим богам, на горах и на холмах и под каждым зеленым деревом. И ты разрушишь их алтари, и подвергнешь храмы, выжжешь огнем их рощи; и ты вырубишь изображения их богов, и вытравишь из памяти их имена».
(Библия - Второзаконие, гл. 12: 2 – 3).


ГЛАВА -1

 Обычно вначале рукописи, сюжет которой взят из жизни, автор указывает, что его история основана на реальных событиях. Я не буду вам в этом клясться и убеждать, судите сами. Однако моя цель донести, как можно до большего количества читателей свою историю – это  станет наилучшим гарантом моей жизни. Теперь они будут знать, что если убьют меня, то люди, читавшие произведение, поймут, что я был правдив с ними и тогда сотни, а затем тысячи читателей укажут на убийц.
     В дорогущем кафе «Бренд», куда я зашел, что бы начать писать рукопись, меня практически все знали. За последние два года, которые я хожу сюда публика совсем не изменилась.  «Бренд» находился рядом с домом, поэтому обычно мой вечер заканчивался здесь. Любимый столик был свободным, еще бы! Пару раз вышло так, что мое место у окна оказалось занятым, а я уже был пьян и агрессивен. Если бы не секьюрити - отличные парни в белых рубашках у входа, то я разнес бы половину кафе. Иногда в стенах этого пропитанного блудом заведения мы с охранниками вообще оставались втроем гетеросексуальными, а остальные как бармен Шевах с длинными волосами и подтушеванными веками  совсем другой ориентации.  Мне не интересно, с кем спят геи и о чем они думают. Раздражает другое. На улицах нам встречаются  разного рода извращенцы, бандиты, представители различных вероисповеданий, профессий, охотники, спортсмены, но мы не можем этого определить, и только геи всегда показывают своим видом, поведением, что они геи. И я всегда должен был стараться корректно объяснить своей дочурки, почему дядя одевается как тетя и почему дяди похожие на теть целуются прямо на улице.
       Однажды в баре я заказал кофе, Шевах принял меня за дилетанта и вместо хорошего напитка подал суррогат, который он покупает на рынке и проносит каждый день сюда в кармане своей куртки. Все бармены делают это. Я с удовольствием избил Шеваха, за что немедленно попал в полицейский участок, где узнал новую строку в своей автобиографии, которая звучала как приговор – гомофоб. Несмотря на предупреждение полицейских и уплаченный штраф,  Шевах боится меня.
     За окном по зимнему рано стемнело, фонари освещали обледеневшую дорогу, по которой как обычно в час пик неслись автомобили, а по отскобленному до асфальта тротуару домой спешили люди голодные после рабочего дня. На столик традиционно я выложил сигареты, зажигалку, мобильник и ключи от квартиры, что бы охранник Степан, бывший «мент», добрейшей души человек, смог оттащить меня домой.  Сегодня ко всему добавился диктофон, в него я буду диктовать воспоминания, а завтра постараюсь изложить их на бумаге.  «Начну все по порядку».
      Когда-то я был успешным бизнесменом, Бог любил меня и сыпал деньги прямо с небес, у меня была красавица жена, чудная любящая дочь, яхта, рыбалка, охота, в общем, все, о чем я  только мог мечтать.   Так шли годы, и казалось никто и ни что не разрушит моего счастья. Больше времени приходилось уделять работе, и мало семье, поэтому я совсем не заметил, как моя жена нашла романтичного, внимательного любовника, а у дочери появилась личная жизнь. Классика! С обоими дорогими для меня людьми я расстался в течение тридцати минут, приблизительно одинаково не обронив ни слова.  Супруга вначале кричала, что я сам во всем виноват, потом стала плакать, затем быстро собрала вещи и хлопнула дверью. Подкова, прибитая к косяку, покачнулась  и упала на пол.  Через несколько минут  из своей комнаты с чемоданом выбежала дочь, попросила денег, объявила, что ее все достали, и она уезжает с любимым человеком в Москву.  Дверь хлопнула второй  раз. 
        Моя жизнь перевернулась, большой город в один миг для меня стал пустым. Позже несколько раз я пытался начать жить сначала, даже сменил дверь, что бы она ни напоминала день, когда я остался один.  Но  идеология потребления: как можно больше съесть и выпить  к тому времени уже полностью поглотила меня.  Я шатался по ночным клубам, много пил горячительных напитков, мои уши слушали однотипный, бесноватый бой динамиков, а глаза смотрели на искрометную цветомузыку, в которой кружились гламурные парни и девушки. Папаши золотой молодежи были состоявшимися уважаемыми людьми города, а вот их детки - мажоры, как и я, старый козел, бездумно потребляли разврат и безжалостно жгли свои души. На самом деле никто и никогда самостоятельно не выбирает для себя дорогу стать алкоголиком или наркоманом – это ловушка, в которую попадают люди по разным причинам. Первая рюмка пролетает рикошетом, ты думаешь, что счастливчик, но вторая следом бьет в голову и вот ты уже без тормозов. Жалко молодежь, они утопают в грязи по малодушию и глупости.   Вы только посмотрите на эти стены увешанные фотографиями в стильных рамочках со стразами. На них изображено все самое низменное, но как заманчиво: танцующие пьяные молодые люди с бессмысленными взглядами, одновременно довольные, даже счастливые, стриптизерша, бармен разливает алкоголь: на переднем плане бокал и бутылка так и просят заказать себе  еще рюмочку. Сколько в городе таких порочных мест, где красивые девушки превращаются в проституток, а крепкие парни в алкоголиков и наркоманов?
      Пару недель назад я как обычно в одиночестве сидел за своим столиком,  допивая вторую бутылку хорошего, очень дорого  коньяка.  Картинка в глазах мутнела, кожа на лице становилась бесчувственной, а сигарета все больше вызывала приступы тошноты, когда в кафе вошел худощавый мужчина средних лет с кожаным портфелем и деловым как у павлина лицом. На нем было серое, классическое однобортное пальто и вязаная шапка с ушками. Охранник попросил клиента сдать верхнюю одежду в гардероб, но он  объяснил, что хочет поговорить с барменом и немедленно уйти. Когда павлин подошел к бару, я слышал его разговор по телефону. Он так громко орал:
      - Где я тебе сейчас найду  человека! Мне необходимо время! Это ты им  обещал, что завтра, а я никому ничего не обещал!     
      Незнакомец склонился к бармену. После недолгого разговора Шевах украдкой, указал пальцем в мою сторону.  Павлин посмотрел на меня оценивающим взглядом, от которого мне стало как-то не по себе. Странный мужчина сдал пальто в гардероб и подошел к моему столику.
      - Могу ли я угостить Вас коньяком? – спросил павлин, расплываясь в ехидной улыбке.
     Любой коньяк я мог себе позволить купить сам, но мне стало очень интересно,  что незнакомцу на самом деле было надо  от меня, поэтому я ответил:
      - Хорошего коньяка меньше чем хороших людей, не откажусь. Присаживайся!
      - Григорий Распутин! – представился павлин и принялся бесцеремонно  разливать мой коньяк по бокалам и нырять вилкой в салат.
      Дерзость и простота  нового знакомого, вызвали в моем организме реакцию воспламеняющую гнев, кровь прилила к глазам.   
       - Что тебе надо? Я видел, как этот гомик за баром показал на меня пальцем! Ты кто, мать твою!
      Я привстал и оскалил зубы, в готовности вцепится наглецу в горло. Но Распутин и не собирался меня пугаться, он  лихо опрокинул бокал в глотку, кадык дважды дернулся.
      - Однажды со своею любимой девушкой я загорал на пляже, - зачерпнув оливье, начал говорить мой новый знакомый. -  Пятеро здоровенных парней изнасиловали ее прямо у меня на глазах. Даже если бы я посещал спортивный зал, пару секций по восточным единоборствам, вряд ли я смог бы ей помочь. На следующий день, купив пистолет, я нашел каждого из пяти и каждому всадил пулю в лоб.  С тех пор пистолет Макарова всегда со мной. Если ты думаешь, что твои кулаки быстрее пули, то попробуй ударить меня! 
      Рассказ Распутина заставил меня задуматься, но не испугаться. Мне было сорок пять лет, однако ни возраст, ни два года беспрерывного пьянства не смогли разрушить физического потенциала, который я скопил за всю жизнь, занимаясь в тренажерных залах. «Потребуется немного сил, что бы ощипать павлина!» В  то же время на меня нахлынуло чувство уныния набирающего обороты, которое накроет целиком, как только Распутин уйдет. Со мной давно никто не разговаривает, я вызываю в людях страх. 
      Я присел за стол и недовольно насупился.
     - У тебя подходящая история для человека, которому плевать на свою жизнь, - продолжил Распутин. - Жена ушла к другому, дочь выросла и мне особо нравится, что ты алкоголик, не буду этого скрывать. Одна незадача, у тебя нет проблем с деньгами, но это только пока.  К тому же альтернативой финансовой выгоды может стать, к примеру,  риск, желание прикоснутся к таинственности, романтика, в конце концов. Я предлагаю тебе интересную работу, упрашивать не стану, потому что очень спешу!
      «Еще секунда, он встанет и уйдет» - подумал я. А мне придется продолжать изо дня в день напиваться и в лучшем случае самостоятельно доползать домой. Очень скучно!
      - Мне некогда, решай да или нет! – фыркнул Григорий Распутин.
      Я нервно затушил сигарету, тут же прикурил следующую и, жуя фильтр, неожиданно для самого себя, совершенно  спокойно спросил:
     - Что надо делать?
    -  Какая разница! – ответил Павлин и позвал официанта.
     Распутин заказал коньяк, фрукты и пару салатов. Что было дальше, я не помню.
     Зато утро было обычным.  Веки не желали открываться, конечности не слушались, а мочевой пузырь неумолимо требовал похода в туалет. Утром я всегда трезво оценивал свою жизнь в которой  единственной белой полосой оказывалась туалетная бумага, такая ситуация мне не нравилась, поэтому  каждый раз, что бы отвлечься от дурных мыслей я немедленно отправлялся в магазин за пивом. «Туалет, душ, бутерброд с кофе, потом пиво!» - вспомнил я последовательность, попытался встать, но вместо этого свалился на пол.  Холодный бетон, осязаемый ладонями не мог быть  у меня дома, я сел на пятую точку и открыл глаза. Прямо передо мной стояли двое мужчин, а позади старый, ободранный диван, с которого я и свалился.  Холодное помещение, освещенное тусклой лампой на голой  железобетонной стене, напоминало  подвал. 
     - Ты кого притащил? У него часы дороже твоего автомобиля, - с сожалением покачивая головой, сказал смуглый громила, затем он кивнул подбородком в мою сторону и добавил. – Что с ним  теперь делать?
          Громила имел увесистый, квадратный череп, которым можно было запросто колотить грецкие орехи, большие карие глаза, длинные волнистые черные волосы, широкие брови и пухлые губы. Без сомнения он был цыган. Человек, который сказал: - «Не бывает плохих наций,  бывают плохие люди», просто не жил среди цыган. Впрочем, ничего особо плохого в этом народе нет: пьют, танцуют, поют, воруют, обманывают людей, продают наркотики. Святыми рождаются лишь только дети, а затем религия, традиции, окружающие люди и то, что мы называем воспитанием делают свое дело и мы больше, увы, не ангелы.  Судя по взгляду, этот цыган в детстве был явно обделен материнской любовью, у него и соски то, наверное, не было.  Вторым мужчиной оказался вчерашний павлин. Он шмыгнул носом, присел на корточки и, улыбнувшись, спросил:
     - Как голова, не болит? Работать у нас не передумал? Мужик сказал – мужик сделал?
     - Неуверен, что я соглашался на твою работу, но если вдруг даже так, что с того? Я передумал! Куда ты меня притащил?
     Павлин выпрямился, недовольно посмотрел на громилу и сказал:
     - Это ты меня торопил! Зачем обещать, если нет времени найти подходящий материал? Тебе хорошо – ты тупой, а меня шеф вместо этого олигарха живо под прибор положит.
     - Да какая нам разница!  Кто знает, что он при деньгах? – закричал цыган.
    Оскорбительные и пугающие разговоры этих двух между собой, будто меня и не существует вовсе, порядком надоели.   Я напрягся и пулей ринулся к двери. Хотя нет, пулей не получилось -  сокрушительный удар громилы мгновенно размазал меня по стене.   Затем здоровяк  раскроил мою губу, разбил нос, с профессионализмом мясника не спеша, сокрушая до ужаса болезненные удары, цыган стал опускаться вниз, пока не завершил экзекуцию ударом ноги в пах.  Когда тебя бьют как отбивную, в какой-то момент перестаешь себя контролировать, мышцы сдерживающие мочу расслабились, и я напрудил прямо в штаны.  Смогу ли я теперь вообще когда-нибудь полюбить цыган?   Меня схватили за руки и поволокли по такому же серому, железобетонному  коридору, как и помещение, где  пришлось обнаружить себя проснувшись. Сквозь припухшие от гематомы веки виднелся пыльный пол и две алые струйки собственной крови: из носа и рта.  На несколько минут я потерял сознание, а очнулся, когда меня усаживали  на офисный стул со спинкой. 
      Мне было страшно и ужасно больно.  Свои чувства и мокрые брюки я смог бы описать подробно, но боюсь, это уже будет слишком для отдела прозы,  в который попадет мой рассказ. Идея взяться за перо мне пришла в голову не случайно. В молодости по оценки редакторов нескольких издательств я неплохо писал, но все время получалось писать, как говорится в стол, потому что мои произведения, по мнению тех, же редакторов, то не соответствовали жанру издательства, то тянули на  диагноз у психиатра.  Все дело было в том, что ублюдков я называл не иначе как ублюдками, а это оказывается крайне не корректно. Читателю, по мнению бабушек и дедушек, главенствующих в издательствах, не хочется видеть, как наркоманы выбрасывают инвалида из коляски, как он машет своими культяпками, потом плачет, а люди проходят мимо и боятся ввязываться в происходящее. Инвалидную коляску наркоман может быстро, недорого толкнуть другому инвалиду и провести пару беззаботных дней под кайфом. Нельзя описывать,  как богатенькие мажоры извращенно насилуют девушек, и уходят от правосудия, или  как парню, который заступился за женщину, подонки выкололи глаза и ногами расколотили грудную клетку. Еще много чего нельзя! «Вы просто псих!» - корректно говорят мне всякий раз в отделах прозы. А уж если персонажа назвать жидом, так и вовсе обзовут специально придуманным,  хлестким словам  антисемит. Можно даже не заметить, как окажешься на линии огня спецслужб подозревающих тебя в терроризме, экстремизме или фашизме.
      Поэтому не будем заострять внимание на моей пропитанной кровью, грязной рубашке и запахе мочи от брюк.
      Небольшое, квадратное помещение, в котором я оказался, было по-прежнему подвальным - без окон, но хорошо освещенным множеством красивых светодиодных ламп на белом натяжном потолке. Стены и пол, обделанные бежевым кафелем, отражали злобные рожи цыгана и Распутина стоявших позади меня. Думаю, что когда эти двоя, заходят в торговый центр, охранники просят оператора видеонаблюдения присмотреть за ними. По центру стоял маленький стол, за которым сидел худощавый старик с бледным лицом, кривым, длинным носом и  все время бегающими, хитрыми глазками.  Он выглядел, как  старый седой крыс пропитанный нечистой совестью. Глубокие морщины старика рассекали все лицо, а острые, оттопыренные уши, как у грызуна, так и просили заглянуть ему за спину, что бы увидеть там облезший крысиный хвост. Еврей! Каким - то образом всем нам внушили, что евреи это комичный, неуклюжий народ, не представляющий совершенно никакой опасности. Но всякий раз, перешагивая через бруствер давно начавшейся и для большинства невидимой третьей мировой войны, я убеждался, что это далеко, ни так.
      - Меня зовут Седьмой! – сказал крыс,  изучая мое лицо. – Вы меня хорошо слышите?
      - Ага, – протяжно ответил я, облизывая кончиком языка разбитые губы.
      - Мои люди сильно ошиблись, вовлекая Вас в наши эксперименты.  Тем более, теперь  Вы должны понимать, что обратного пути для Вас не существует. Ваши деньги и связи могут причинить нам массу неприятностей.
      - Я никому ничего не расскажу! Отпустите!
      - Мой ответ однозначно – нет! Пока Вы будете принимать участие в эксперименте, я, конечно, попытаюсь что-нибудь предпринять для Вашего спасения. Все зависит от того, как Вы будете содействовать нашим ученым. А пока даже никакого разговора о сохранение Вам жизни идти не может! Постарайтесь заслужить жизнь и свободу правильным поведением!   

[Е. Хахалин]

Выбора мне конечно так и не предоставили, вынужденный согласится, я покорно махнул головой. Седьмой, будто ставя точку в нашем разговоре, остановил бегающие глазки на мокром пятне моих брюк, а затем быстро удалился.
      В отражении кафельной плитки по-прежнему висели призрачные, бездушные взгляды цыгана и Распутина. Я повернулся к ним и пытаясь улыбнутся, спросил:
      - Вы случайно не гомосексуалисты?
     После моих слов последовал удар в висок, на удивление он оказался последним.
     Следующие два дня со мной хорошо обращались, переодели в больничную пижаму синего цвета, вкусно кормили, давали выпить немного французского вина. Однако  от этого лицемерия было лишь противно, ощущая себя подопытным, я постоянно чувствовал внутреннее раздражение.  Радовало лишь одно, от меня ничего не скрывали, хотя иногда это выглядело даже наглым образом. Седьмой рассказал, что до меня во время проведения эксперимента погибло уже пять человек, но на этот раз по его словам, ни о чем беспокоиться не стоит, машина отлажена, и смертей больше не повториться. 
       Прежние подопытные – так их называл Седьмой, были, как и я, путем обмана в состоянии эйфории  доставлены сюда цыганом и Распутиным. Схема была отлажена и разработана этой психически нездоровой  парочкой. Цыган в недавнем прошлом надолго забывался в запоях, а Распутин в это же время сидел на игле. Их случайная встреча и знакомство состоялось в обществе «анонимных алкоголиков и наркоманов». Здесь они избавлялись от своих зависимостей, а позже во время групповых бесед стали высматривать кандидатов для опытов и тем самым неплохо зарабатывать. Теперь трезвый алкоголик и трезвый наркоман вместе жили и работали на Первого. Кем был Первый я не знал, а лишь слышал как всякий раз охранники за дверью моей палаты передавали по радиостанции его передвижение по зданию. Понять,  что он здесь главный, по скулящим от страха докладам охранников, не  составляло труда.
        Битый час я лежал на койке в ожидании, когда за мной прейдут. Возможно, это был последний день в моей жизни, хотелось прокрутить в памяти счастливые моменты, подумать про дочь, представить внуков, ведь именно этим занимаются герои голливудских фильмов перед смертью? Но, кроме того, что бы все скорее закончилось, я думать больше, ни о чем не мог.
        Суть эксперимента мне объяснил Седьмой, пришедший в палату рано утром, едва я успел доесть свой завтрак. С ним был худощавый, изъеденный морщинами старец в черном балахоне как у монаха и ермолки, из-под которой торчали седые, длинные пряди волос. Оба старичка уселись на мою кровать и монотонно изложили, то, что со мной произойдет в ближайшее время.
         Коротко говоря, меня должны будут подключить к прибору, изобретенному их учеными, и отправить в путешествие в мою прошлую жизнь, а когда они вернут мою душу обратно, я должен буду рассказать, кем я был и что делал в этой своей прошлой жизни. Все рассказанное потом проверят на полиграфе. Конечно, я слышал о реинкарнации душ, но никогда не верил, что душа может продолжать существовать после того, как физическое тело погибло и через какое-то время воплотиться в другом теле.
         После услышанного я подумал, что сейчас, наконец, войдут санитары и скажут, что этим двум психам пора на процедуры, а меня выпустят, поскольку я попал в этот дурдом случайно. Но вместо этого в дверь постучался и вошел Распутин. Он довольно улыбнулся и торжественно произнес:
         - Все готово, через несколько часов можно начинать!
        Старец похожий на монаха привстал, и с трудом выпрямив спину, подошел ко мне. Уставившись на меня неподвижными, прищуренными глазами старик сказал:
        - Ты тот, кто нам нужен, это большое везение отыскать подобный экземпляр. Тебе не приходилось быть простым рабом, Господь всегда любил тебя, я буду ждать с нетерпением твоего возвращения!
         Распутин прислужливо распахнул дверь и не расставаясь с улыбкой выпустил старичков. Дверь хлопнула, в точности повторив тот грохот, когда от меня ушли родные. Я вздрогнул, а по телу пробежали мурашки.
        Время, которое тянулось потом, показалось вечностью.
        За мной пришли старые знакомые цыган и Распутин. На удивление парочка не позволяла себе грубостей в обращении, вежливо указывая путь, они привели меня в помещение, напоминающее хирургическое отделение. По центру стоял стол похожий на операционный, его окружали трое зрелых мужчин и две женщины бальзаковского возраста в белых халатах. Справа и слева стола мигали экранами мониторов множество неизвестных приборов. Мне больше не было страшно и не интересно чем это все закончиться, я лишь хотел, что бы все закончилось как можно скорее.
         Меня уложили на стол. Виски тут же сдавили холодные металлические тиски, они не причиняли боли, но лишали меня возможности двигать головой. В следующую секунду на глаза надели большие очки с непрозрачными стеклами, затем расстегнули пижаму, к груди тут же присосалась куча мокрых датчиков-присосок. В грубо помассированную руку ввели иглу, а затем горячий раствор, я отключился.
         Пока мое тело холодеет, а душа теряет связь с миром живых, хочу обратиться к тебе уважаемый читатель. Наверное ты все еще думаешь, что перед тобой обыкновенный рассказ, самого обыкновенного писаки? Если так, то ты не прав. Это послание  к людям. Самое минимальное, что можно сделать и вовсе не для меня, а для самих же себя – это отказаться от услуг королей, которые контролируют в последнее время все человечество, предоставляют нашим детям образование годное для прислуги, травят нас табаком, алкоголем, сажают на тяжелые наркотики. Осмотрись, посмотри на их профиль и анфас, все они сыны дьявола, их противные рожи с цифрой 666 каждый день на телеэкране. Читай дальше и я тебя научу узнавать их.

[Е. Хахалин]

ГЛАВА-3

       Палящие лучи солнца обжигали лицо, приходилось то и дело вытирать соленый пот с губ вновь требующих воды. Для воинов это место становилось, словно центром всех путей и мы понимали, что сегодня не каждый из нас вернется обратно в лагерь. Вокруг нашего воинства господня превышающего восемь тысяч человек возвышались бесплодные, обнаженные от всякой растительности горные кряжи и этот запертый от нас, обреченный на испепеление город, порою кажущийся пустым. Поблизости не было водоемов, а Иордан остался позади. Мы были непобедимы и безжалостны, а наш предводитель Иисус Навин сильным и храбрым, мы боялись его и всячески повиновались, ведь его указания исходили от нашего бога Яхве.  Седьмой день подряд по приказу Иисуса Навина вооруженные воины обходили вокруг гигантских стен города имя, которому Иерихон. За нами шли семь священников с трубами, сделанными из рогов баранов, далее двигался ковчег Господа, покрытый золотом, и несли его жрецы. Воины двигались молча сжимая в руках серповидные мечи и двухметровые деревянные копья с острыми бронзовыми наконечниками. Иисус Навин сказал нам: «Не кричите и не говорите ни слова до того дня, пока я не скажу вам. Только тогда вы можете кричать!» Медный панцирь, полностью закрывающий грудь и спину от шеи до бедер, от долгого похода в Ханаанские земли, обещанные нашим отцам Господом, казалось теперь сросся со мной, полностью сожрав некогда плотно облегающую тело рубаху. Торжественные звуки труб вызывали у воинов дрожь от собственной славы, а  у людей на улицах Иерихона страх.
       Воины слышали, что за стенами города есть блудница Раав оказавшая помощь нашим лазутчикам, но мы не знали, чем она помогла и можно ли ее убить при штурме. Кроме того я вспоминал, что мы должны ворвавшись в город истребить все живое, убить мужчин и женщин, молодых и старых, скот и даже ослов. Ни раз причиняя боль врагам я все же был не готов уничтожать всех и тем более детей. Но вспомнив слова Моисея, мои сомнения в праведности этой миссии развеялись. Перед тем как Господь вывел народ из Египта, он передал свои слова через Моисея и тот повторил их: «Господь говорит: Завтра в полночь Я пройду по всему Египту, и всякий первенец в Египте умрет, начиная с первенца фараона, владыки Египта, и кончая первенцем рабыни, которая молотит зерно. Умрут даже перворожденные у скота. Рыдание будет стоять в Египте, какого еще никогда не бывало раньше и какого никогда впредь не будет. Из народа же израильского никто не пострадает».
       Мы обходили стены Иерихона вокруг маршем в седьмой раз. Сооруженные из кирпича-сырца они казались величественными, высотой более десяти метров. За внешней стеной параллельно тянулась еще одна стена. Жилище некоторых горожан располагались внутри стен, и я принялся всматриваться в окна, надеясь увидеть там своих врагов, как вдруг  священники необычно громко затрубили в трубы, а Иисус, облаченный в доспехи, держа в обеих руках мечи отдал команду: «Теперь кричите! Господь отдает вам этот город! Город и все в нем принадлежит Господу. Только блудница Раав и все люди в ее доме останутся в живых. Этих людей не надо убивать, потому что Раав помогла двум нашим лазутчикам. Но помните, что мы должны уничтожить все остальное. Не берите ничего из добра, если же возьмете и принесете в лагерь, то и сами будете уничтожены, и на народ Израиля  беду навлечете. Все серебро, золото и вещи, сделанные из бронзы и железа, принадлежит Господу. Их нужно сохранить для него».
      Когда Иисус Навин поднял над собою мечи, священники затрубили в трубы, воины стали дико кричать, уже через несколько секунд крик обратился в воинственный рык. Уверен, что и без того перепуганный противник укрывшийся в городе от такого рева был деморализован. В нескольких местах стены Иерихона обрушились, образовав брешь для прохода армии – это Господь отдает нам город!  По сигналу начальников мы ринулись на штурм. На ходу воины готовили пращу для метания камней, заносили для удара мечи и копья. Чем ближе воин приближается к противнику, тем сильнее просыпается его инстинкт самосохранения. Но страха больше нет, есть: желание рвать врага зубами, колоть, рубить, быть ветром, в тебе больше не должно остаться ничего человеческого, иначе замешкаешься, пожалеешь, и смерть в тот миг сама найдет тебя. Когда я преодолел глыбы от рухнувших стен, многие сыны Израиля были уже в городе.  Иисус Навин был с нами, он был как обычно сильным и храбрым. Владея двумя мечами, наследник великого Моисея, жадно вгрызаясь в плоть врага, нес  смерть направо и налево. При каждом ударе я старался как можно глубже воткнуть меч в тело противника. Весь в чужой крови я чувствовал, как она сворачивается и стягивает кожу. Дома бедняков построенные из необожженных кирпичей или грубых камней имели одну комнату, в них было наиболее безопасно убивать неопытного в ратном деле хозяина, оставшегося для защиты семьи и жилища, еще проще было вырезать беззащитных домочадцев. Нами двигал Господь, и мне никого не было жалко. Услышав об этой битве, цари Ханаанские будут охвачены страхом и у них не станется храбрости сражаться против народа Израиля. Плоские крыши домов, сделанные из веток, положенных поперек толстых деревянных балок очень скоро стали объяты огнем.
     Неся смерть всему живому я добрался до противоположной стены города. Сыны Израиля резали скот, добивали беззащитных женщин и детей, повсюду стоял человеческий вой и визг домашних животных. Битва завершалась.
      Воинство господне разрушило все и истребило все живое в Иерихоне. Они убили мужчин и женщин, молодых и старых. Они убили скот, овец и ослов.
      Иисус Навин сказал двум лазутчикам: « Идите в дом блудницы Раав и выведите ее со всеми, кто с ней. Сделайте так, как я обещал ей».
      Они пошли и привели Раав, а так же вывели из дома ее отца, мать и братьев, всех ее родственников и всех людей, которые были с ней, и поместили их в безопасное место за пределами израильского лагеря.
     А город и все, что в нем, израильтяне сожгли огнем. Они сожгли все в городе, кроме вещей сделанных из серебра, золота, бронзы и железа.  Они сохранили эти вещи для Господа. Иисус Навин спас блудницу Раав, ее семью и всех, кто был с ней, потому что Раав помогла лазутчикам, которых Иисус послал в Иерихон.
     Иисус Навин поклялся, сказав: «Тот, кто вновь отстроит Иерихон, будет проклят перед Господом. Человек, который заложит основание этого города, потеряет своего старшего сына, а тот, кто воздвигнет его ворота, лишиться своего младшего сына».

[Сапир]

Увлекательно. А что дальше?