Алексеев Борис.
Рассказ «Дом с тарелкой для телевизора».
...Через час, перекусив и выполнив ещё несколько материнских поручений, Фёдор вышел из дома и направился в сторону старого коровника. Идти было трудно. Февральские заносы, слипшиеся в ухабистое бездорожье, сбивали с пути и заставляли петлять стороной. Когда продвигаться стало и вовсе невозможно, Федя огляделся. Невдалеке на щупленькой берёзке он приметил привязанную сборщиком сока пластиковую бутылку.
– Что, больно? – спросил он молодое дерево.
– Очень! – колыхнулись в ответ поникшие ветви.
Юноша выпрямился, вдохнул полной грудью «озоновую распутицу» и закричал:
– Сволочи, ей же больно! Слышите, бо-ольно!
От пронзительного крика, похожего на встревоженный клёкот дельфина Флиппера, над березняком поднялась стая галок.
Проваливаясь по колено в ледяную кашицу мокрого снега, Фёдор подобрался к дереву и вытащил злосчастный прутик из расщелины ствола. Теперь предстояло вернуться домой, но промятые в сугробах следы уже заполнила зажора, а надеть резинки (высокие калоши) Фёдор, выбегая из дома, запамятовал. «Крепись, Флиппер, скоро берег!» – рассмеялся он, припомнив песенку Олега Митяева про лето. Морщась от уколов ледяной ряски, Федя пошёл напрямик, набирая воду в старые отцовские сапоги.
Вот и дом. Покуда мать возилась на кухне, путешественник прокрался за печку и наконец разулся. Бросив сапоги под лавку, он впорхнул на лежанку и закутался в тёплое стёганое одеяло.
– Ты где был-то? – спросила из кухни мать.
– Весну навещал! – ответил Фёдор и закрыл глаза.
Ступни ног оттаивали и возвращали тело к жизни. На лбу юноши сверкнули капли испарины. Он засыпал, вернее, уплывал, подобно отвязавшейся лодке, гонимой ветром...