Настоящие негры. Рассказ.

НАСТОЯЩИЕ НЕГРЫ
Где-то недалеко, на окраине деревни, пронзительно взвыл мотоцикл, спугнув неожиданно подкравшийся к Олегу сон, затем закашлялся и стих. Спросоня, он резко приподнявшись с примятой травы, непослушной рукой стал хвататься за край куртки, пытаясь набросить её на лежавшую рядом обнажённую девушку, но куртка опять и опять выскальзывала из сонных пальцев, шоркая молнией по ногтям. Устав бороться с ослепляющим солнечным светом он закрыл глаза, а когда открыл, то увидел над своим лицом лицо девушки, в её весёлых зелёных глазах и насмешливой улыбке не было и тени беспокойства. Он настороженно посмотрел на неё, спросил - «Кто-то едет?», - она промолчала. Олег прислушался, но вокруг было тихо, только стрекотали в высокой траве кузнечики, уныло посвистывала какая-то птица, да то и дело вскрикивали жирные вороны, прилетавшие сюда, вероятно, с деревенской помойки. «Чего улыбаешься?» - спросил он её смущённо. «Ты лежишь на ней» - сказала она и засмеялась. «На ком?» - не сообразил Олег. «Да на куртке же» - и она откинулась на траву, подставляя солнцу своё красивое тело, с тремя незагорелыми треугольниками на золотисто-персиковой коже. Купальник, скомканный, лежал рядом, и, улыбаясь как-то по детски беззаботно, и, глядя в небо, где далеко справа зависло единственное крохотное облако, девушка наматывала на палец его бретельку. «Скажи? Ты меня любишь?» - спросила она, но вдруг поблизости снова затрещал, захлопал старый мотоцикл и его гул становился всё громче и отчётливей. «Ишь ты, завёлся таки», - усмехнулся Олег – «давай, Ксюха, собираемся, нас наверно ребята уже потеряли» и он, не поднимаясь стал торопливо просовывать ноги в штанины клетчатых купальных шорт, одевать футболку, причём, одел её сначала наизнанку, затем задом на перёд, потом долго возился с ремешком левой сандалии и за этой вознёй сперва и не заметил, что собравшаяся раньше него Ксюша присела рядом с ним на корточки и смотрит на него. «Ты чего?»,- спросил он удивленно. «Ничего…» сказала она и, добавив, «Ты хороший!» поцеловала его в щёку. «Вот же дура!» - подумал Олег, нахмурился, поднялся на ноги, рывком сорвав распятую на траве куртку. Мотоцикла слышно не было. Они вышли на песчаную, ухабистую дорогу пересекающую заросшее брошенное поле и вившуюся через куцую берёзовую рощицу до самой реки, и, взявшись за руки, пошли на пляж, где оставили машину.
Олег вспоминал холодный вечер прошлогодней ранней весны, когда они впервые встретились… Он дремал, привычно вытянувшись на диване неудобно заломив голову, отчего она потом непременно болела, когда раздался звонок телефона и пьяный голос институтского товарища заглушаемый громкой музыкой и, то и дело, прерываемый вспышками визгливого женского смеха позвал его куда-то, чтобы потом вместе поехать к кому-то. Когда через час Олег вошёл в двери дешёвого кафе при старом кинотеатре, где в полутьме по углам сидело несколько человек и на старых трёхлапых, столиках красовались красные пластмассовые стаканчики с вставленными в них салфетками и вазочки с искусственными цветами, выцветшими, навечно провонявшими сигаретным дымом, то ни товарища своего, но и вообще ни одного знакомого там не встретил. Он сел за столик напротив маленькой пустой сцены и зачем-то выдернул из стаканчика салфетку (их выпало сразу несколько). Перебирая её в пальцах Олег наблюдал как на сцене зажёгся свет и вышедшие, после очередного перекура усталые музыканты, не торопясь и переговариваясь стали занимать свои места, настраивать инструменты. Зазвучал неторопливый джаз и в немолодой полноватой, белокурой женщине игравшей на синтезаторе и певшей тёплым карамельным голосом, который так не вязался с усталым огорченным выражением лица, Олег узнал преподавательницу фортепьяно из музыкальной школы, в которую когда-то ходил. Стал прибывать народ, предвещая конец сеанса и начало нового, в основном молодые пары. Какой-то парень и тощая девица с черными крашеными волосами проскользнули мимо, поочерёдно задев его столик и уселись за соседним. Черноволосая стала озираться по сторонам, косясь то в сторону бара, то в сторону сцены где, чудаковатый гитарист, дымя сигаретой, мотал головой и презабавно закатывал глаза, выпячивая нижнюю губу, когда брал особенно трогавшую его ноту, отчего казалось, что сигарета вот-вот выпадет у него изо рта, но она не падала. Олег слушал, не сводя глаз с музыкантов, и что-то в их музыке или в них самих его раздражало, что, он не мог понять и думал, что наверно лучше всех джаз должны играть настоящие негры и вообще без живых ударных музыка не звучит, а Лидии Ивановне не мешало бы «сделать лицо попроще». Разочарованный тем, что пришёл он сюда зря, и что товарищ его о нём забыл, Олег бросил обратно в стакан истерзанную салфетку, со скрежетом задвинул стул и неспешным шагом направился к выходу, боком протискиваясь между остановившейся у сцены кампанией. Вдруг он услышал, как черноволосая девушка за его спиной прыснула смехом и ему живо представилось, как её собеседник утирает слюну с лица. «Видел упала? Сигарета упала у лохматого!» - выкрикнул чей-то весёлый пьяный голос, и сунув руки в карманы не по сезону лёгкой, но зато модной куртки, Олег вышел на улицу. Ксюша вышла из такси и оправила полы короткого пальто, её спутник поспорив с таксистом протянул тому смятую бумажку и вылез вслед за ней из той же двери, вытерев порог машины белыми штанами и волоча за собой огромный букет красных роз. Олег посмотрел на девушку она была миниатюрная, изящная с каким-то не проходящим удивлением в широко распахнутых глазах из под рыжей чёлки (казалось, всё ей было вновь), по-детски курносая, и, в общем, милая, но не совсем в его вкусе. Долговязый с букетом хотел было отряхнуть штаны, но не знал куда ему деть цветы, пытался засунуть их под мышку. Ксюша взяла букет и снисходительно улыбаясь наблюдала как суетливый спутник, что есть силы молотит себя по икрам, оттопырив костлявый зад, доходивший ей почти до самой груди. «Что это?» - подумал Олег «Где она это нашла!». Он почувствовал необъяснимое желание подойти и толкнуть несуразного парня, осмеять его на глазах у спутницы, как-нибудь унизить, как будто он был виноват и в этом обманувшем ожидания вечере и в чём-то ещё другом более важном и очень обидном. Олегу показалось, что если он сейчас поймёт в чём именно, то не выдержит и бросится на бедолагу. Упиваясь своей беспричинной злобой, чувством собственного превосходства, в ту минуту он уже решил что Ксюша непременно будет его. Впоследствии выяснилось, что Это зовут Артем, и он в принципе неплохой добродушный парень и по совместительству Ксюшин брат, вместе с сестрой приехал в кинотеатр где должен был встретиться со своей девушкой. Они собирались втроём смотреть какую-то «тонкую картину», которую Артём видел уже два раза и непременно хотел чтобы посмотрели подруги. У Артема был дар против своего желания привлекать к себе всеобщее внимание, под гнётом которого он смущался и терялся, испытывая волнительное счастье. Вот и тогда, неловко маневрируя между столиками, в своих не по погоде лёгких белых штанах, заляпанных грязью, с огромным букетом, с топорщившимся светлым вихром на вертикально вниз смотрящей голове непрочно крепившейся на кривой как фонарная дуга худосочной шее и возвышавшейся высоко над всеми, Артем ловил на себе полные, как ему казалось, восхищения взоры и смущённо улыбался. Какой-то одиноко сидящий пухлый парень с бородкой, призванной скрывать намечавшийся второй подбородок, на столе перед которым лежала единственная подмороженная роза в дешёвой целлофановой обертке с розовыми же сердечками, кисло посматривал на букет в бугристых Артёмовых пальцах и оценивающе косился на девушку, которой тот после затянутого вступления его подарил и которую согнувшись в три погибели пытался поцеловать. Ленивые музыканты исполнили ещё пару тягучих песен и скрылись за сценой. Олег решился и уже через четверть часа сидел вместе с новыми знакомыми: Ксюшей, Анной и Артёмом в темном зале кинотеатра довольный вальяжно откинувшись в кресле и отпуская едкие замечания по поводу фильма прямо в аккуратное маленькое Ксюшино ушко с рубиновой точкой в мочке, та с благодарной постоянностью хихикала или, склонив голову укоризненно улыбалась в ответ, наматывая на палец прядку вьющихся волос. Артём увлечённо смотрел «картину» задрав голову, голубоватые блики плясали по его худому лицу, приоткрытый рот обнажал ровные мелкие зубы, подслеповатые глаза были напряженно сощурены, и он казался астронавтом из далёкого будущего открывшим новую планету и глядящим на неё сквозь стекло из тёмной кабины своего корабля. Молчаливая Анна спала уткнувшись головой ему в колени, на соседнем кресле задыхался без воды букет. В зале было немноголюдно.
Потом были свидания, прогулки по городу, какие-то кафе, то тёмные и уединённые, то забитые людьми, спешащими с работы на обед и обратно, разговоры незатейливый смысл которых невозможно восстановить в памяти, дежурные фразы, неловкие улыбки, «привет, как дела?», смущённый взмах ресниц, блеск кулона в уютном вырезе блузки, «отлично выглядишь», почищенные, в кои то веки ботинки, юбки с каждой встречей становящиеся всё короче, «чем занималась», поиск заказанного плюшевого медведя, поцелуи пресные или со вкусом малинового блеска для губ, «видишь, какой я молодец!?»…
Через неделю когда Ксюшины мама и папа уехали с ночевой на дачу к какой-то там тёте, а Артём ушёл к друзьям музыкантам на ночную репетицию, она отдалась ему на большой родительской кровати, как то до обидного громко кричала и больно впивалась нарощенными ногтями в спину. После, лёжа в тускло освещённой комнате Олег выдерживал суровый взгляд Ксюшиного покойного деда по материнской линии, который смотрел на него с пыльного портрета, висевшего напротив кровати, и выслушивал Ксюшин рассказ, как однажды этот дед забыл забрать её и Артёма из детского сада, и они ночевали с воспитательницей, потому что мама и папа были в командировке на севере. Артём плакал всю ночь, Ксюша его обнимала, гладила по голове, а воспитательница говорила, что мальчикам из старшей группы плакать не полагается и что надо брать пример с сестры хотя она и младше. Она рассказывала долго и со всякими удивительными подробностями, пока он не залепил ей рот поцелуем.
И за всё то время, что они были вместе, Олег ни разу не признавался ей в любви, не называл любимой и никогда не спрашивал любит ли она его. Олег звал её «кисой» а она его «кисулин» и этого было достаточно, и этого хватало для того чтобы быть вместе. Иногда Олег спрашивал себя «а счастлив ли я?», иногда он чувствовал себя счастливым, но никогда ему не удавалось понять что чувствует она, впрочем ему казалось что он ей нужен больше. Олег гордился, что ни разу не дарил ей цветов, и в тайне мнил себя роковым мужчиной, не упуская возможности поволочиться за юбкой, почему-то всегда возвращался. Ксюша в последнее время много плакала и ластилась к нему, он раздражался, говорил, что она ни на шаг его не отпускает и что устал.
Вновь затарахтел воскрешённый мотор и вскоре, обрывая финишную ленту мыслей, обдавая терпкой, хрустящей на зубах пылью пролетел мимо старый оранжевый мотоцикл. Мальчишки лет двенадцати в купальных плавках втроём оседлали его потёртую спину, а в дребезжащей люльке сидела маленькая девочка, обхватив руками старую чёрную автомобильную камеру. «Сатурн что ли… » - задумчиво и как то себе под нос произнёс Олег, вслушиваясь в удаляющийся треск. «Что?» - спросила Ксюша. Олег повернулся к ней и выпалил «Знаешь, я тебя правда очень люблю!» вонзил в неё испытующий взгляд. Она усмехнулась, отвела рукой падавшие на лицо волосы и тихо произнесла, сильнее сжав его ладонь «Ты не умеешь, милый…» «А ты, ты умеешь?» Дальше до самой реки они шли молча.