Чехов А. П. Некоторые аспекты творчества

 

 

 

Когда-то давно, в юности, мне в руки попала небольшая книга с интересным названием: «А. П. Чехов. К вершинам художественной мысли». Что поразило меня в этой книге? Название. А именно словосочетание «К вершинам художественной мысли». Меня заинтриговала фраза: «…художественная мысль». Как так? Что это такое? И как мне это понимать? Это словосочетание часто тревожило меня, будоражило моё воображение. Художественная мысль. Она со временем стала моим самым верным и незаменимым другом и единственным спутником на всю оставшуюся жизнь.

В юности я любил читать «Слова назидания» Абая, но со временем, этот интерес у меня несколько ослаб. Но, тем не менее, время от времени я открываю эту книгу. Почему я обратился к творчеству Абая? Да потому, что вопросы, которые я хотел осветить в своей статье, хорошо, эффектно изложены в слове седьмом.

 

«С самого рожденья жизнь ребёнка складывается из двух различных влечений.

Одно – это потребность есть, пить и спать, без чего тело ребёнка не сможет стать приютом души, не будет расти и крепнуть.

Второе – желание знать. Дитя стремится ко всему, что видят глаза и слышат уши: тянется к блестящему предмету, пробует его на ощупь и на вкус, ищет сближения с домброй или свирелью, услышав их необычные звуки. Подросши, он интересуется уже абсолютно всем: услышит ли лай собаки или звуки вечернего аула, смех или плач людей. Ребёнок становится беспокойным. «Что это такое?», «Почему так получается?», «Зачем это делают?» От вопросов ребёнка теряют покой взрослые.

Человек утверждается на земле, постигая тайны явлений природы или делая определённые умозаключения. Это отличает его от животного, выдаёт его душу, говорит о выделении разума и воли.

Но почему, вырастая, мы теряем это высокое стремление познавать мир? Почему мы точно так же, как в детстве, не забываем о еде и сне, когда нас интересует что-то неизвестное? Почему не идём за теми, кто создаёт науку и открывает неведомое?

Мы должны были расширять свой кругозор, умножать сокровища, с неимоверным трудом накопленные на первых порах жизни. Жажда знаний владела нами, и надо было всё остальное тоже подчинить высоким порывам души. Но мы не смогли этого сделать. Мы шумели и галдели, словно вороньё, и не пошли дальше аульных распрей. Мы приземлили наши души, перестали верить своему чувству, довольствовались созерцанием, не вникая в сущность явлений. Оправдывались тем, что с другими, жившими подобно нам, не случилось ещё ничего страшного. Со временем на разумные укоры у нас появились готовые доводы: «Твой разум для тебя, а мой – для меня», «Чем быть богатым чужим умом, лучше жить своим скудным умишком», «Каждому своё»…

В груди не стало тепла, а в сердце – веры.

И далёкие дни детства представляются сейчас ещё более прекрасными. То было утро, и мы стремились познать окружающее. Теперь мы взрослые. Но чем мы лучше животных, которые видят мир и не понимают его? Мы тоже ничего не знаем, однако дорожим своим невежеством и рьяно отстаиваем своё право оставаться в невежестве».

 

Поэт-философ постоянно говорит от первого лица во множественном числе. Он подразумевает под местоимением «мы» свой народ, то есть казахов. Его обида и разочарование своим народом понятны. Чтобы разобраться во всём этом, нужно написать другую работу. Но главное в этом слове – вопросы, которые он ставит. И, требования, которые Абай предъявляет к человеку, чрезвычайно высоки. Поэта можно понять. В минуты тягостных раздумий о судьбах своего народа он, можно даже сказать, в отчаянии, призывает своих соотечественников посвятить свою жизнь более полезному и благородному. Но с точки зрения обыденной жизни, воплотить в реальной действительности те идеалы, о которых он упоминает, не так-то просто. Какие трудности и преграды мешают человеку стать лучше, умнее, благороднее? Что нас отделяет от того обетованного берега, о котором мечтает Абай? Ответы на эти вопросы мы найдём в творчестве замечательного писателя, виртуозного и глубокого знатока всех этих житейских «болячек и нарывов» – А. П. Чехова. Вот – истинный и непревзойдённый мастер, который сумел не только показать закулисную подсознательную жизнь человека, но и раскрыть в своём творчестве ответы на те вопросы, которые прозвучали в начале статьи.

Бытует мнение, что Чехов сумеречный писатель, великий пессимист. Может, в его творчестве и есть какой-то налёт сумеречности, но пессимистом его никак нельзя назвать. Откуда этот налёт, почему от его произведений веет тенистой сыростью и затхлостью? Да потому что там, в дебрях русской мещанской действительности, нет и не может быть света и тепла, к которому стремится чистая образованная человеческая душа. Меня сразу после этих строк постараются обвинить в тенденциозности, мол, я неправильно трактую прочитанное. Я же просто хочу изложить собственную точку зрения. Какая бы она ни была, это моё мнение.

 

Даже после простого чтения произведений Чехова остаётся тягостное, гнетущее чувство, ощущение безысходности и полнейшего пессимизма. Часто, на миг оторвавшись от его книг, молча уставившись в одну точку, но, находясь под сильнейшим впечатлением от только что прочитанного, думаешь: «Зачем он ковыряется во всех этих клоаках? Что, для него больше не было других тем, чем тратить свой драгоценный талант на этих сирых, убогих и отталкивающих типов? И так жизнь ежедневно, ежечасно преподносит нам столько неприятных сюрпризов и гадостей, а тут ещё эти его унылые рассказы про всяких ублюдков и идиотов».

А. П. Чехов – это великолепная золотая осень, пора зрелости и спокойной мудрости в русской литературе. Всё его творчество – это время безжалостного и беспощадного анализа всех этих пороков или, как он сам выражался, пошлости. Он уже не высмеивает, не критикует, не бичует, как Салтыков-Щедрин. Чехов спокойно, с педантичной точностью, с характерными для профессионального врача подробностями анализирует, т. е. вскрывает, как патологоанатом, тело поражённой жертвы. Он скрупулёзно раскладывает все эти язвы по полочкам, по местам, где снизу ясно и чётко написаны названия болезней.

От долгого чтения его произведений становится тяжело, но не менее интересно, трудно оторваться от книги, как будто знакомишься с историей болезни обречённого. Читая его, по-новому смотришь на те неудачи и невзгоды, которые произошли с тобой или с другими людьми. Оторвавшись на миг от книги, которую только что читал, начинаешь понимать: какой мудрейший человек этот Чехов, великий Гуру! Он спокойно и ненавязчиво раскрыл нам глаза на простые, казалось, обыденные вещи, которые часто происходят с нами и у нас перед глазами, но мы, как слепые, упорно не замечаем их, что-то лепечем, по-глупому кичимся друг перед другом, что-то доказываем. А в итоге, всё это не стоит и выеденного яйца. Какая-то пустая блажь и обман.

Такая пошлая и однообразная жизнь с нами будет всегда. И всё-таки, хочется другого, яркого, захватывающего, необыкновенного. И эта вера, и надежда, наверное, поддерживает в нас тягу к жизни.

 

Красной нитью в его произведениях проходит идея, что для мыслящего человека в этом мире нет места. Кругом одни дураки и невежды. Ну, в принципе, он прав. После чтения Чехова на многие проблемы смотришь более осознанно. Происходит какое-то «дежавю». Если хорошо покопаться в наследии Чехова, то многое, из того, что беспокоит и угнетает тебя сегодня и сейчас, было уже прекрасно изложено и разжёвано в его произведениях, только осталось положить в рот и проглотить.

Свои идеи он провозглашает устами некоторых своих героев: доктор Астров, студент Трофимов, Саша из повести «Невеста» и др. Но всё это в целом утопия. Главную тенденцию он уловил точно: всё идёт к полному разрушению и деградации, как окружающей среды, так и самого человека и его общества. А мысль, что человек в отдалённом будущем станет идеальным и всемогущим – утопия. Как и любой другой вид, он уступит место новым созданиям природы – истинного творца всего сущего на Земле! (пьеса «Чайка», действие 1).

 

Казалось бы, жизнь прожита. Так себе, вроде бы и не жил. Опять возвращаюсь к пьесам, «Трём сёстрам». Там старый доктор часто повторяет, что вроде всё происходит, как во сне, что всё не реально. Так вот и есть. Первое впечатление, которое возникает после чтения его произведений, особенно пьес, это чувство протеста. Мол, что эти герои всё ноют и ноют над своей судьбой. Чего им не хватает? Живут не плохо. Что им ещё надо? Но проходит этот первый порыв, и ум снова начинает спокойно анализировать прочитанный материал и сопоставлять его с реальной жизнью. Первый порыв – это всего лишь слова и эмоции. Но они проходят. И снова приходит суровая реальность. И факты, очень упрямая вещь, говорят нам, что Чехов-то прав. Он-то сумел всё это понять и уловить состояние духа своих героев. И, мало того, так гениально это показать в своих произведениях, чтобы мы учились у него, и не блуждали бы в лабиринтах своих тёмных, неразвитых, мрачных варварских душ, а быстрей, разобравшись со своими душевными болячками, вышли на белый свет и посвятили остаток своих дней более приятному, умному и благородному.

Благодаря усилиям своего благородного отца, сёстры и их единственный брат получили прекрасное образование и воспитание. Теперь же, оказавшись наедине с реалиями обыденной жизни, они лишены возможности применить все эти знания и умения на практике. В этом мире, где они живут сейчас, всё это никому не нужно. В будущем, по моему мнению, их удел: прозябание в провинциальной глуши и, скорее всего, постепенная деградация. Поэтому их протест естественен. Он вытекает из всей логики их жизни. Они учились, познавали всё новое, стремились к лучшему, более совершенному и прекрасному, а что в итоге? Рутинная, безликая работа в окружении недалёких и часто нечестных, а порою и коварных людей, которые ради личной выгоды готовы на всякие подлости и предательства. А многие просто глупы и тем самым не менее опасны. Но в этой жизни мало того, что они получили в своей семье. В этом мире, кроме воспитанности и образованности, ещё нужны другие качества, которых нет у этих исчезающих дворянских фамилий. Но, учитывая благородное происхождение этих господ, не будем их строго судить и простим. А в этой жизни, кроме того, чему их обучили в семье, нужны: упорство, настойчивость, целеустремлённость и самое главное, на мой взгляд, это мужество противостоять всем этим мерзостям серой обыденной жизни, которые надо побороть и с достоинством выйти наверх. Игра, я думаю, стоит свеч. Ведь, если пустишь себя по течению этой жизни, то, несомненно, станешь жалкой и ничтожной игрушкой в руках этих самых болванов, пошляков и других представителей этой экзотической фауны.

 

Основные направления творчества Чехова: первое – надо стремиться к более совершенному и прекрасному. Что это значит? В каждом человеке от природы заложены определённые качества, которые нужно развивать и раскрывать. Человек, как бы с рождения находится в некой оболочке, мембране, которая на ранних этапах жизни защищает его от житейских невзгод. Но проходит время, человек взрослеет, а мембрана остаётся вокруг. Он пытается её прорвать, но она до того эластичная, что растягивается и растягивается, почти до бесконечности. И, кажется, что нет таких сил в природе, которые могли бы её разорвать и выпустить вас на свободу. Но, к сожалению, жизнь устроена так, что для большинства населения это практически невозможно сделать в реальности. Поэтому великий писатель уделяет так много внимания в своих произведениях описанию тех негативных обстоятельств, которые составляют, в целом, жизнь человека. Эти обстоятельства давят на человека, угнетают его, не дают возможности раскрыть свой духовный и творческий потенциал. Под давлением этих трудностей человек сначала замыкается в себе, в дальнейшем, по мере возможности, он ещё сопротивляется этой агрессивной среде, но пресс неумолимых обстоятельств так силён, что этот индивидуум всё равно деградирует и, в конце концов, полностью разрушатся духовно и физически. Из всего вышесказанного следует другое правило Чехова: чтобы преодолеть всё это – надо работать. Он объясняет, что все эти декадентские, упаднические настроения, в том числе, знаменитый русский пессимизм, возникают в голове в том случае, если сидишь дома и ничего не делаешь.

 

После повторного чтения пьес А. П. Чехова пришёл к мысли: я преодолел синдром «Дяди Вани». Да, знаменитый дядя Ваня. Он для многих, как маяк, как эталон. Вот посмотрите: благородный человек, посвятил всю свою жизнь для блага какого-то проходимца. И в итоге оказался у разбитого корыта. Конечно, такие ситуации не редкость и для нашего времени. И среди нас, я уверен, найдётся немало таких дядей Вань, которые растратили свою жизнь на всяких там ничтожных и никчемных людей. (Я тоже не исключение). Но жизнь не кончена. Надежда умирает последней. Отсюда следует вывод: надо требовательней относиться и к себе. Во многом и ты сам виноват, раз дал какому-то проходимцу себя обмануть. Для чего тебе, в конце концов, дана голова с ушами и глазами – чтобы кивать, махать и хлопать?

Ещё в молодости, в институте, я случайно прочитал цитату из книги Джона Локка, где он говорит о воспитании джентльмена. Что мне врезалось в память, так это то, что настоящий джентльмен не только должен, а просто обязан находить решения и решать любые задачи, которые ставит ему жизнь. А не сидеть и распускать нюни. Это касается любых сторон жизни.

Недавно перечитывал «Крыжовник». Казалось бы, ведь это школьная программа! Что может быть в нём – интересного? Всё уже давно перечитано, пересказано. Ну что ещё там можно найти? Ан, нет. Нашёл самое главное. Голос А. П. Чехова. Глас, так сказать, вопиющего в пустыне.

« …этому желанию запереть себя на всю жизнь в собственную усадьбу я никогда не сочувствовал. Принято говорить, что человеку нужно только три аршина земли. Но ведь три аршина нужны трупу, а не человеку. И говорят также теперь, что если наша интеллигенция имеет тяготение к земле и стремится в усадьбы, то это хорошо. Но ведь эти усадьбы те же три аршина земли. Уходить из города, от борьбы, от житейского шума, уходить и прятаться у себя в усадьбе – это не жизнь, это эгоизм, лень, это своего рода монашество, но монашество без подвига. Человеку нужно не три аршина земли, не усадьба, а весь земной шар, природа, где на просторе он смог бы проявить все свойства и особенности своего свободного духа».

Вот, это и есть настоящий голос самого писателя, его, если так можно выразиться, манифест и послание потомкам! Необъятный Чехов – океан! Слушайте и учитесь!

Цитирую дальше: «…Перемена жизни к лучшему, сытость, праздность развивают в русском человеке самомнение, самое наглое». Такое мерзкое поведение характерно не только для русского человека, но и казахского. Что это значит? Добившись, правдами и неправдами, определённого материального благополучия и положения в обществе, данный тип людей начинают мнить себя чуть ли не мессиями, которым позволено всё. Насытившись всеми благами и забавами, до которых дотянулись их липкие загребущие руки и узкий ущербный мозг, они помышляют теперь – о великом. Как же, они теперь чуть ли не пуп земли! Но, кроме как нагло хапать и рвать всё под себя, такие типы ничего не умеют. Ворам неведома честь. И, подмяв под себя всё интеллигентное и талантливое, эти узурпаторы начинают творить свои бесчинства направо и налево. А потом, насытившись, начинают подстраиваться под Европу, под её стандарты.

 

Спору нет, Европа, хочешь того или нет, является мерилом многих человеческих ценностей. Эти законы, культура и всё остальное формировались там, на протяжении столетий, даже тысячелетий, а эти нувориши-недоросли хотят там пристроиться за какой-то десяток лет.

Фактически проблемы перекликаются. Вопросы, поставленные в творчестве А. П. Чехова, раскрываются в произведении Джека Лондона «Мартин Иден».

Я уже говорил, что у Чехова мы видим мыслящего человека, окружённого со всех сторон враждебной обывательской средой, которая старается погасить любые его духовные и интеллектуальные порывы. И, судя по большинству его произведений, обывательщине это удаётся с блестящим успехом. А положительным персонажам приходится коротать свой век в психушке, темнице или на погосте. Такова неутешительная тенденция времени.

Это прекрасно видно на примере Д. И. Старцева из рассказа «Ионыч». «Старцев бывал в разных домах и встречал много людей, но ни с кем не сходился близко. Обыватели своими разговорами, взглядами на жизнь и даже своим видом раздражали его. Опыт научил его мало-помалу, что пока с обывателем играешь в карты или закусываешь с ним, то это мирный, благодушный и даже неглупый человек, но стоит только заговорить с ним о чём-нибудь несъедобном, например, о политике или науке, он становится в тупик и заводит такую философию, тупую и злую, что остаётся только рукой махнуть и отойти. Когда Старцев пробовал заговорить даже с либеральным обывателем, например, о том, что человечество, слава богу, идёт вперёд и что со временем оно будет обходиться без паспортов и смертной казни, то обыватель глядел на него искоса и недоверчиво и спрашивал: «Значит, тогда всякий может резать на улице кого угодно?» А когда Старцев в обществе, за ужином или за чаем, говорил о том, что нужно трудиться, что без труда жить нельзя, то всякий принимал это за упрёк и начинал сердиться и назойливо спорить. При всём том обыватели не делали ничего, решительно ничего, и не интересовались ничем, и никак нельзя было придумать, о чём говорить с ними. И Старцев избегал разговоров, только закусывал и играл в винт, и когда заставал в каком-нибудь доме семейный праздник и его приглашали откушать, то он садился и ел молча, глядя в тарелку; и всё, что в это время говорили, было неинтересно, несправедливо, глупо, он чувствовал раздражение, волновался, но молчал, и за то, что он всегда сурово молчал и глядел в тарелку, его прозвали в городе «поляк надутый», хотя он никогда поляком не был».

 

Теперь Мартин Иден. Где истоки его индивидуализма? А там, в чеховских рассказах, там, в сумрачных закоулках русской свинцовой действительности. Человек мыслящий, запертый, затравленный со всех сторон безбрежной обывательской массой, пытается найти выход из этого тупика. Он борется, трудится, мечтает. А в итоге, забредает в ещё более тёмный, беспросветный глухой лабиринт, из которого нет никакого выхода.

Человеческое стадо задаёт здесь тон. Всё тут подчинено прихотям этого монстра. Среднестатистическому обывателю Петрову или Сидорову глубоко наплевать, о чём там думает какой-то Иден или Старцев. Ему важнее его собственный желудок и удовлетворение самых обыденных природных инстинктов, и первый из них размножение. С какой стати он должен всё бросить и бежать сломя голову за какими-то бредовыми идеями этих «остолопов»? Так примерно рассуждает типичный обыватель. Но меня обвинят в вульгарности. Мол, зачем такие сравнения? Но среда, где жили Иден и Ионыч, такая, и другой просто не может быть. И те отщепенцы, индивидуалисты-бунтари, которые стремятся впустить в это болото струю нового свежего воздуха, обречены здесь на гибель. Таков смысл творчества этих двух совершенно разных писателей.

Читаем у Джека Лондона в «Мартине Идене»: «…Да, все они – его сестра и её жених, люди его круга и люди, окружающие Руфь, – все они одинаково приспособляются к общим меркам, все строят свою жизнь по готовому, убогому образцу. И постоянно глядя друг на друга, подражая друг другу, эти жалкие существа готовы стереть свои индивидуальные особенности, отказаться от живой жизни, чтоб только не нарушить нелепых правил, у которых они с детства в плену».

Цитирую далее: «…Ему (М. Идену) не приходило в голову, что он наделён исключительным умом, не знал он и того, что истинных и глубоких мыслителей нужно искать не в гостиных Морзов; что эти мыслители подобны орлам, одиноко парящими в небесной лазури, высоко над землёю, вдали от суеты и пошлости обыденной жизни».

 

Итак, мыслящий человек подобен одинокому орлу, парящему в небе, то есть он одинок. Вот истоки индивидуализма. Всё в этом обществе наживы и приспособленчества, прямо или косвенно подталкивает такого человека к пропасти, к одиночеству, к опале. Человеческое стадо не терпит индивидуальности, независимости. В этом стаде всё подчинено определённым законам – законам стадного большинства, главная заповедь которого: воспроизводить себе подобных, а отщепенцев-индивидуалистов гнать в шею, чтобы не портили остальных.

Но, тем не менее, именно эти бунтари-отщепенцы устанавливают те ориентиры духовного, интеллектуального роста, по которым пойдёт это хрюкающее, блеющее и мычащее стадо в последствии. Но, к сожалению, часто случается так, что авторы этих новых идей не могут полюбоваться на плоды своего труда, так как зачастую к этому времени уже бывают в мире ином. А осторожные, осмотрительные «человеки», подобные тому, кто раздавил горящее сердце Данко, а потом, с опаской и страхом, озираясь по сторонам, быстро затоптал его рассыпавшие, блестящие искры, будут монотонно бубнить с высоких трибун о каких-то высоких материях, используя эти идеи в своих корыстных целях.

 

Недавно прочитал одну статью про Чехова. Я не пойму, кому какое дело, как он писал? Главное он сумел донести до читателя массу своих размышлений, оттенков душевных переживаний, а главное – бег мысли. Многие, сами не ведая, что такое творческий процесс, становятся строгими судиями.

Меня коробит сознание этого, зачем навязывать Чехову не свойственные ему методы и жанры? Он ловил моменты, когда к нему приходило откровение, и это всё сумел запечатлеть на бумаге. Если же подходить к творческому процессу с точки зрения заготовки, готового шаблона, то ничего путного не получится. Это всё-таки искусство, наитие, а не какое-то ремесло или шабашка. Об этом сам Чехов прекрасно сказал в «Скучной истории»: «…Конечно, было бы патриотичнее читать русских авторов, но, признаться, я не питаю к ним особенного расположения. Исключая двух-трёх стариков, вся нынешняя литература представляется не литературой, а в своём роде кустарным промыслом, существующим только для того, чтобы его поощряли, но не охотно пользовались его изделиями. Самое лучшее из кустарных изделий нельзя назвать замечательным и нельзя искренно похвалить его без но; то же самое следует сказать и о всех тех литературных новинках, которые я прочёл в последние десять – пятнадцать лет: ни одной замечательной, и не обойдёшься без но. Умно, благородно, но не талантливо; талантливо, благородно, но не умно, или наконец – талантливо, умно, но не благородно.»

На днях купил книгу «Всеобщая история литературы». Так вот, в самом конце этой книги есть глава, посвящённая А. П. Чехову. Там я увидел редкие фотоснимки писателя. Если бы я увидел эти снимки где-то отдельно, без указания, что это Чехов, то вряд ли узнал бы писателя в этом замученном странном человеке, который смотрит на меня со старинного фотоснимка. Скорее всего, я принял бы его за какого-то нездорового, замученного жизнью, обездоленного бродягу. Но это и есть тот Чехов, который заворожил и очаровал нас. Я невольно в этой жалкой измождённой фигуре интеллигентного человека рассмотрел черты моего отца. Такого же интеллигента, из последних сил противостоящего чудовищному напору обывательского мира со своими нескончаемыми, необъятными «свинцовыми мерзостями». Милый моему взору лик. Милый моему сердцу образ. Великий разночинец и ассенизатор, который, подобно мифическому Гераклу, без страха и сомнения взялся за расчистку «Авгиевых конюшен» русской «свинцовой» действительности. Поднявшийся из небытия и убогости серой действительности и подаривший нам чудо познания и просветления!

 

Основные направления чеховского творчества. Первое, человек мыслящий обречён в этом мире обывательщины на прозябание и духовную смерть. В этом свете традиционная трактовка образа Ионыча, на мой взгляд, не верна. Ионыч – не карьерист-хапуга. Эта только его маска, под которой он скрывается от назойливых неисправимых обывателей. У него просто нет другого выбора. Здесь, в захолустном убогом городишке – это и есть образ оптимального существования успешного человека, в понимании всё тех же обывателей. В этом мире не каждому по плечу взять копьё и следовать примеру Дон-Кихота. Ионыч подчинился влиянию стадного большинства. Мы не знаем, что там скрыто в его заплесневевшей, покрытой толстой задубевшей кожей душе. Скорее всего, это трагическая непонятая личность, всё в том же чеховском стиле. Сирые и убогие. Одним словом, традиция маленького человека. Чехов никогда не любил писать о людях сильных и успешных. Такие всегда на его страницах – злодеи. А Ионыч, всё-таки, – главный герой. Второе, как не надо на самом деле жить. Сюжеты и зарисовки об обывательщине. Надо стремиться к осуществлению своей мечты.

Типичный пример живого Ионыча – поэт Афанасий Фет. Его реальная жизнь и жизнь духовная творческая – две совершенно разные вещи. Фет, фактически, не отличается от Ионыча, он так же занимался приобретательством, а вторая его душа, т. е. ипостась, была скрыта, где-то глубоко внутри, недоступная для поверхностного взгляда. Это хорошо нам даёт понять, знаменитый литературовед серебряного века князь Д. П. Святополк-Мирский в своём гениальном исследовании по русской литературе.

Старцев, хотя и разбогател, но не женился, не стал среднестатистическим обывателем. В его душе ещё не угасли те огоньки обиды и гнева, которые он затаил в молодости на это убогое болотное общество. Достигнув, по обывательским меркам, больших высот в общественной иерархии, он ведёт себя по-хамски, вызывающе, пренебрегая всеми приличиями этого же общества. И всё это сходит ему с рук. В обывательском мире это только придаёт ему ещё больший вес и своеобразный шарм. А на самом деле это его скрытый протест и отрицание ненавистного ему общества. Хотя, для неискушённого читателя кажется, что Старцев деградировал и стал таким же обывателем, как и все в этом «богом забытом» городишке. Это впечатление обманчиво. Чехов так искусно создал своего героя и перипетии его житейских дорог, что без скрупулёзного, почти через микроскоп, взгляда, тут очень сложно разобраться. Он специально усилил акценты там, где показаны отрицательные, отталкивающие черты характера этого человека. А о том, что же собой представляет на самом деле этот загадочный Старцев, нам приходится только догадываться, и то, подключив к этому мощнейшее воображение и анализ.

 

С первых страниц рассказа мы видим человека, который стремится к прекрасному и совершенному. Ему сразу понравилась дочь Туркиных. Красивая, изящная, она как бы явилась живым воплощением его юношеских грёз. Просто А. П. Чехов с сухим крестьянским аскетизмом не дорисовал нам тех эмоций, которые бурлили в душе у молодого человека в то время. (Конечно, Чехов всегда относился к Ионычу иронично, даже с некоторым пренебрежением). Старцев страстно, всем сердцем полюбил Екатерину Ивановну. Его посетило это редкое, уникальное чувство, которое не каждому дано. Тот, кто соприкасается с ним, по образному понятию А. Шопенгауэра, освобождается от пут порабощающих нас воли и мотивации, т. е. сливается с вечным и прекрасным. Но главная задача Чехова – показать нам, что в реальной жизни господствуют совершенно другие силы, которые беспощадно расправляются с любыми проявлениями, даже намёками на что-то прекрасное. Старцев раздавлен и уничтожен. Его чувство подвергли беспощадному оскорблению и издевательствам. И, что было самым обидным для него – пренебреги им, его искренним возвышенным чувством. Этого он не мог простить уже никому. Он замкнулся в себе. Он насторожился. Выросший в атмосфере недостатка, строгости, глубокой религиозности, одним словом, в пуританской среде, он чужд проявлениям слабости и бесхарактерности. Мысль о самоубийстве ему претит. Но все надежды, стремления его неординарной, ищущей, тонкой натуры потерпели глубокое фиаско в этом мире, где таким чувствам и мыслям нет просто места. Он потерял свой идеал, свою цель в жизни. Судя по его поведению, он азартный человек во всём. Потеряв свою любовь, он не хочет размениваться по мелочам. Скорее всего, его девиз: Всё или ничего! Ведь понятно, с его деньгами и возможностями, женитьба для него – сущий пустяк! Но он не хочет никого. Это лишний раз подтверждает мою мысль, что отказ Екатерины Ивановны был для него жестоким потрясением, которое глубоко и неизлечимо ранило его в самое сердце. Теперь он живёт только по инерции, по привычке. В конце концов, не умирать же ему во цвете лет! (Вспомним его воспитание: сын дьяка. Самоубийство – великий грех). И единственным чувством, которое хоть как-то скрашивает его убогое существование, остаётся азарт. Азарт в картах, азарт хапуги-приобретателя. Он скрылся, замаскировался под этой маской и монотонно доживает свой век.

Критики, можно сказать, всех времён и народов, ухватившись за эту его странную ипостась, разразились шквалом гневных обличений, навешав на него всех собак, которых только смогли найти. Даже сделали его имя нарицательным. Бедный Старцев. Он и в жизни (в книге), и после остался таким же изгоем и непонятым отщепенцем. Хотя, всем своим существом восстал против этого «болотного общества» и до конца оставался его противником. Вот это великий парадокс. «Сфинкс», который будет будоражить воображение ещё не одного поколения читателей и почитателей таланта Чехова.

 

Парадокс этот заключается вот в чём. Каждый очередной критик, кто начинает «костерить» Ионыча, сам, в тайне, уже на седьмом небе, считая, что лично он не принадлежит к этому убогому миру. Сам того не замечая, он критикует Старцева, и создаётся иллюзия, что по сравнению с тем он просто чист и лучезарен. Да, этот несносный Старцев! Как он опустился, как разжирел и обрюзг. Фу! («Я б удавилась бы с тоски, когда бы на неё хоть чуточку была похожа» И. С. Крылов). Получается какой-то фокус, оптический обман.

Старцев – трагическая фигура. Это продолжение традиции темы лишнего человека в русской литературе. В рассказе параллельно идут две линии: судьба самого Старцева, его духовная, житейская трансформации; и взгляд на него со стороны – этот взгляд принадлежит самому Чехову. И многие поддаются этому влиянию. Да, Чехов недолюбливает своего героя. Он ему несимпатичен. Но это субъективный взгляд. Нельзя, поддавшись эмоциям, рубить всё с плеча. Пусть Старцев опустился, пусть он выглядит непривлекательно, его поведение оставляет желать лучшего. Но, тем не менее, Котик, вернувшись из своих странствий, именно его называет самым лучшим человеком. Она даже восхищается им. Для неё он даже, может быть, идеал. Ведь и для неё любовь Старцева была самым ярким, удивительным моментом в жизни, в жизни, где кроме пошлости, глупости, наживы и т. д. она ничего не видела светлого и чистого. Когда она спрашивает Ионыча о теперешнем его житье-бытье, он, не таясь, не рисуясь, даёт убийственную характеристику этой жизни. И тут не может быть никаких сомнений по поводу того, кто же есть на самом деле этот загадочный Старцев. Вот его слова:

«– Эх! – сказал он со вздохом. – Вы вот спрашиваете, как я поживаю. Как мы поживаем тут? Да никак. Старимся, полнеем, опускаемся. День да ночь – сутки прочь, жизнь проходит тускло, без впечатлений, без мыслей… Днём нажива. А вечером клуб, общество картёжников, алкоголиков, хрипунов, которых я терпеть не могу. Что хорошего?»

Это трагедия. Агония задавленного, загнанного в ловушку, затравленного человека, который думает, страдает, фактически уже не мечтает, но продолжает жить. Да, когда-то давно, в юности, он мечтал, надеялся, строил планы на будущее. Но всё это прошло, исчезло. И осталась эта голая правда, которая не радует, не вдохновляет, а давит, давит, давит на человека. Но надо отдать должное его мужеству, что он не спился, не деградировал, а продолжает жить, и быть полезным людям, и, по-прежнему, остаётся антагонистом этого ненавистного ему общества.

Скорее всего, он обычный трудоголик. Но, поверьте, если бы не работа, и не эта его пагубная страсть, то он просто сошёл бы с ума в этой затхлой удушающей атмосфере. И обвинять его, что он покупает себе особняки, по-моему, по меньшей мере, не корректно. Деньги ведь он сам заработал. Не украл, не ограбил. Так почему же его лишать единственной радости в жизни? Пусть покупает. Это его личное дело. А то, что он не стал революционером, активным борцом – это уже из области фантастики.

 

В некоторых работах я видел, что наброски Ионыча были в ранних рассказах Чехова. Это «Цветы запоздалые». Богатый врач Топорков как бы предвосхитил образ Старцева. Даже фамилия Топорков говорит сама за себя. Да, когда мы знакомимся с ним на первых страницах, то видим перед собой замкнутого, необщительного, даже угрюмого типа. Он сух, сдержан, холоден. Кажется, что его нельзя ничем пробить. Какой-то каменный истукан. Конечно, такой тип у любого человека вызовет антипатию. Какой-то мизантроп. Не спорю, и у меня этот человек вызвал такое же чувство, особенно в конце, когда княжна Мария, бедная больная девушка, из последних сил старалась пробудить его чувства. Упрямый осёл, он замкнулся в себе, как рак в скорлупе и, озлобленный на весь свет, сидел там. Убогий жалкий тип. Иногда мне хотелось долбануть его по башке какой-нибудь палкой, чтобы он очнулся и посмотрел на своё счастье. Но всё это только эмоции. А в жизни что, мы всё делаем правильно? Тут опять я чувствую великое влияние Чехова. Он так влюблён в свою героиню, что всей душой просто ненавидит этого презренного Топоркова. Хотя, он ни йоту не отошёл от своего реализма. Да, в жизни всегда так и случается. Мы всегда проходим мимо своей любви и попадаем в лапы всяких проходимцев. Я часто наблюдал такие случаи в жизни. Но, тем не менее, Топорков не такой неисправимый тип, каким кажется. Это вполне порядочный, добрый человек. Но, те лишения и невзгоды, которые он испытал в детстве и юности, ожесточили его, сделали чёрствым и толстокожим. И теперь, встретившись с такой тонкой пылкой натурой, он по-прежнему в плену своих заскорузлых, убогих заблуждений, что никак не может от них освободиться. Стандартов, которые приемлемы были только для тех людей, с которыми ему раньше приходилось иметь дело. Опять подходим к тем тезисам, о которых я говорил выше. Человек находится в своей скорлупе-мембране и не может её прорвать. Да и где ему было научиться душевной чуткости и сердечной отзывчивости? В одном абзаце Чехов даёт краткую биографию этого человека. Вся она состоит из бесконечной борьбы и лишений. Поэтому ему кажется, что весь мир состоит из недругов и врагов. Что надо всегда быть начеку и не подаваться там всяким опасным соблазнам. В этой жизни ему не на кого надеяться, кроме как на себя. Жизнь – вечная борьба, вот его жизненное кредо. Фактически, это тоже жалкий, ущербный человек – продукт своей эпохи. Держа в руках своё счастье, он по своей косности, невоспитанности, упрямству потерял его. Жалкий убогий тип. Опять, несовершенство человеческой натуры, общества, нравов. Человеческая трагикомедия. Писатель заостряет внимание на том, что общество создаёт такие условия, где лучшие, гармоничные, прекрасные задатки человеческой натуры терпят жестокий крах, фиаско, а омерзительное, ненужное никому – торжествует. Но, в целом, для большинства – это приемлемо, это – норма, когда торжествует пошлость и посредственность. Чехов неисправим – концовка рассказа давит на человека своей, ну просто кричащей, разрывающей сердце безысходностью и болью.

А вопросы, которые ставит писатель, по-прежнему, остаются без ответа: «А как же всё-таки надо жить? Как любить? Как строить своё счастье? Ведь, по большому счёту, для чего живёт человек на свете – чтобы только небо коптить? Или у него всё-таки может быть более светлая, лучшая доля? Вопросы, вопросы, а ответов нет. Их читатель должен найти сам, уже в своей жизни».

 

 

 __________________________

Дополнительная информация:

 

Купить книгу А. П. Чехова «Вишнёвый сад. Пьесы. Рассказы» вы можете в интернет-магазинах, нажав на ссылку:

- в магазине labirint.ru – А. П. Чехов. Вишнёвый сад. Пьесы. Рассказы

- в магазине ozon.ru – А. П. Чехов. Вишнёвый сад. Пьесы. Рассказы

 

Скачать бесплатно аудиокниги А. П. Чехова вы можете на сайте Alphabook.Ru