Вышел из церкви, оглянулся от ворот.

Крест сквозь ветви деревьев на бумеранг похож. Что ж, вполне символично: с чем в храм, с тем и от храма!

А теперь – прямиком в магазин! Напиться (как и задумывал), пельменей другу Ыману купить (раз обещал, нужно выполнять), с продавщицами пофлиртовать или поконфликтовать (в любом случае, что-нибудь на «-вать»). Ну и подарок для своей дорогой Ги выбрать. За ним ведь в город и выбирался.

Ввалился в телегу, битюга через двойную сплошную лихо развернул (как бы ДПС с небес не засекло!), троллейбус подрезал. Лица пассажиров в овалы вытянулись – мол, кто тут из парнокопытных правила решил нарушить? Как посмел? А я и виду в ответ не подал. Знаю цену правил этих – суевериями всё написано, языческими ритуалами, шестирукими девами-Мариями, новогодними поздравлениями президентов.

А правило движения человеку только одно жизнью дано – вперёд! Только вперёд! И крест истинный, если по геометрии судьбы разобраться, линией прямой должен быть...

...– Может, это судьба? А? Оба мы неполноценные. Вот и будем друг на друга опираться… Как карты. Одна-то на ребре не стоит. А две – домик. Ты, правда, согласен? И не попрекнёшь?

– А ты?

– Что – я?

– Инвалидностью меня… попрекать не станешь?

– Я? Я же вещь. Меня никто не любил. В детдоме росла. Твой папик вон хоть девочку тебе купил. Как коробку конфет. А мои обо мне и не вспомнили… ты подожди. Я сейчас… только руку не разгибай в локте. Я сейчас!..

...Гроза уже началась. Глухая тьма чередуется вспышками. Свет приходит прерывисто, как пулемётная очередь. Ветер проносится над рекой. Осколки берега видны в темноте, рыжая трава на камнях, серые волны, окаменевшие на секунду, и брёвна. Брёвна!..

Расхлёстанная река лежит перед ними. Гроза рушится с неба, сразу и везде. Отсекр стоит прямо, скулы прыгают на щеках. Старик широко раскорячил ноги, нагнулся вперёд. Трубка его погасла. Тяжёлые слова лежат между ними, их почти невозможно сказать. И они снова ведут игру, пустую, ненужную.

– Как дела на сплаве? – спрашивает отсекр.

– Слышишь, – отвечает старик, – хрустят наши мостики.

– Как дела, отец? – повторяет отсекр.

Старик молчит. Губы его плотно сомкнуты. Он слушает неистовую трескотню, дребезг стальных тросов. Он слушает ночь, которая окружает его. Слушает грохот, который придёт скоро...

...На спринтерской скорости Глухов перебежал дорогу, оказавшуюся довольно широкой грунтовкой, подскочил к строению и с радостью, а также с большим удивлением обнаружил, что укрыться здесь сможет не только он, но и целая группа туристов, окажись она при этих же обстоятельствах здесь и сейчас.

Дощатое строение было чем-то вроде сарая без дверей и окон, но зато с большим проёмом в одной из стен и, главное, с самой настоящей крышей, что только и требовалось. Он вбежал под этот спасительный кров, вымокнув самую малость. Вбежав, первым делом посмотрел вверх: надёжна ли кровля? Похоже, кровля была надёжной. Да пусть даже начнёт протекать в одном-двух местах, не на сутки же заладил этот окаянный дождь…

Пол в сарае был земляной, но усесться нашлось сразу на что, здесь стояло несколько чурбанов, вроде тех, на каких дачники колют дрова. Невероятно повезло, подумал Глухов, это прямо караван-сарай какой-то, однозвёздный отель, если по-европейски.

– Располагайтесь, чувствуйте себя как дома, – сказал кто-то Глухову.

Он вздрогнул, огляделся. В самом дальнем углу, в темноте, сидела на чурбане вжавшаяся в этот угол фигура...

Скоро сорок дней, как с нами нет великого артиста и гражданина – Василия Семёновича Ланового. Со временем он превратится в легенду – время неумолимо уведёт за горизонт всех очевидцев его пламенной жизни. На память о талантливейшем актёре останутся фильмы, записи телеспектаклей и выступлений – экранные образы, в которых он вкладывал частицу самого себя. Но каким он был за кадром, этот незаурядный человек, любимец публики и друзей? Своими воспоминаниями делится Ольга Александровна Васильева, журналист, член Союза писателей России, известная под псевдонимом Оливия Сканта...

Боже мой, я не знал, что вы придёте сегодня. Нас здесь пять человек в одной комнате. Выйдите! – крикнул отчаянно, ни на что не надеясь. Шлюху привёл, скотина, крикнула мать; дед загоготал, двое младших детей завизжали, носясь по комнате. Девушка, стоя в прихожей, сказала спокойно, что времени нет. Дайте хотя бы помыться, твердил он, не хочу я вот так, не ждал вас сегодня… – осёкся, поняв, какую глупость сказал, только глянул умоляюще, расценил молчание как согласие и кинулся в ванную, срывая одежду. За дверью нарастал шум голосов. Сейчас начнётся рукоприкладство, и придётся прямо во время драки, подумал тоскливо. Постучали. Здесь? – спросил потерянно, утирая полотенцем мыльную пену. Больше негде. Он еле успел захлопнуть дверь и, нажимая плечом, щёлкнул задвижкой – ломилась мать. Дед кричал сальности. Взбудораженные дети вопили дурными голосами. Заткнитесь, кричал он в бессилии, это самый важный момент в моей жизни. Старик закашлялся от смеха. Времени нет, повторила гостья. Он бросил полотенце, вылез из ванны...

– Позвольте вам помочь, – предложил я пожилой даме с двумя пухлыми сумками.

Она и сама была не худосочна, но не толста, в меру упитана, скажем так. Её загорелое лицо оттеняла изящная чёрная шляпка с короткой вуалью. Такие носили, наверное, в позапрошлом веке. С тонкими, аристократичными чертами лица совершенно не гармонировали ярко накрошенные алой помадой губы и массивные, явно ширпотребные серьги-капельки из разноцветного кристалла. Они были похожи на висюльки от люстр.

Дама взглянула на меня удивлённо, словно я предложил ей что-то неприличное, а потом улыбнулась, кокетливо покачала головой:

– Буду рада принять помощь от такого мужчинки.

Мне не понравилось слово «мужчинка», я всё же ощущал себя уже настоящим мужчиной, хотя и был бедным студентом второго курса. Кажется, я даже немного обиделся. Впрочем, точно не помню, ведь столько воды утекло с середины 90-х. Хотя остальное я помню очень хорошо. Да и как не помнить своего позора...

...Понимаешь, когда старуха тихо умирала, в глазах её поселилось отчаяние. Отчаяние, мой друг! Отчаяться на пороге смерти значило утратить всякую веру. ДА! Утратить веру в Бога. Утратить и образ и подобие, потерять надежду на спасение и вечную жизнь. А сделал это я, понимаешь? Оказывается, я имел такую власть над другими: мог лишить человека не просто жизни, – это кто угодно мог, – а лишить вечной жизни! Понимаешь? Вот где весь восторг. Вот в чём вся прелесть...

Было дело, что я оценил декаденткой современную поэтессу.

Соображение, что  декадентство – прикладное (о, в общем-то, знаемом) искусство, я вывел из разбора брюсовского «Декадента» (1894). Там эстетизация Зла «в лоб» преодолевает любовь. Самоцитата: «…как же это хорошо, что царствует в Этом мире Зло. Переживание, прямо противоположное ницшевскому: как плохо, что царит на Этом свете Зло». – Позитив, мол. Но там же я и сбивался на «так сладко-нейтрально это [Зло] описано!..». И там у меня колебания.

Вот и с Пикаловой у меня колебания, надо ещё раз проверить...

...Америка, в принципе, нормальная страна, но слегка скучноватая. Американцы, конечно, не виноваты, что у них мало чего случается и не надо бороться за жизнь и самок, потому что всего полно, и даже есть резиновые женщины с подогревом, но это их полностью не оправдывает – получили, чего хотели. Скучайте теперь…

Есть, правда, вещь, которая слегка разнообразит жизнь среднего американца. Эта вещь – скунс. Она живая. Кто не знает – это маленький пушной зверёк, похожий на выдру и живущий вдоль многочисленных американских дорог. Основная цель скунса – это попасть под машину. Если не удаётся, то хотя бы напысать на колесо. Вы думаете на хайвеях (название быстрых американских дорог – чёрт знает, как переводится) не разрешается останавливаться для безопасности движения? Щас!!! Из-за скунса. Он тут же незаметно подбежит и нассыт сразу на четыре колеса.

Некоторые из наших необразованных читателей скажут: «Да и пусть себе писает, маленькая киска!». Так вот, чтоб вы знали, когда маленькая киска «напысает» вам на колёса – колеса надо выбрасывать, а машину продавать. Причем на российский северо-восток, где народ от хорошей жизни особенно расслабленный и нелюбопытный, и не знает запах скунса. Кто в курсе – запах этого чудного зверька чувствуют даже не носы, а глаза. Глаза, как в знаменитом анекдоте, начинают слезиться, даже если у вас нет нюха... Это только если скунс пробежит рядом. Если же ему удастся пописать на колёса – это полная труба. В машине стоит такая вонь, будто ты сидишь внутри самого этого скунса. Машина сама становится скунсом. Жить в обществе продвинутого потребления становится невозможно. Соседи с вами не разговаривают и делают вид, что им всё время некогда...

Я не написал, что случается, если особенно ловкому и натренированному скунсу удаётся попасть под колеса и раздавиться. Это вообще ужас. Закрывают федеральную трассу на неделю и вызывают специальный отряд «911»...