...Та самая девушка, из троллейбуса в Петербурге.

Да нет, это не может быть она. Я же ещё вчера так решил.

Хотя почему не может?

Может, она закончила филфак и переехала в Германию. Может, она стала моделью и снимается в рекламе. Может, она следит за собой и ведёт здоровый образ жизни, поэтому и не изменилась за это время.

Всякое в жизни бывает. Я решил не удивляться. Всякое бывает.

До конца дня я видел её ещё раза три. В рекламе сейфов, в буклете, посвящённом системе пожаротушения, и на листовке, приглашающей на выставку в Милане в следующем году. Кажется, я даже видел её в видеоролике, который показывали на стенде производителя турникетов. Она прошла через турникет, а потом обернулась. Кажется, она мне подмигнула.

Я не удивился. Мы ведь давно знакомы...

...«Проститутка», – подумала про себя Арнольдовна, но вслух обзываться не стала. Да и это было бы никакое не обзывательство, а простая констатация факта, который Мальвина даже и не скрывала. И даже, наоборот, гордилась большим количеством щедрых кавалеров с валютой, в то время как кичившиеся своей нравственностью подружки не могли ни заработать, ни найти себе нормального мужика с деньгами.

Интересно, что саму Виолетту Арнольдовну в течение её долгой 56-летней жизни тоже неоднократно обзывали проституткой. Виолетте казалось, что во всём виновата её фамилия...

...Когда тональность, сия основа музыки, объявлена была отжившей, тормозящей «полёт в безбрежность», Хиндемит создал систему, направленную на обогащение тональности заключёнными в ней самой ресурсами, доказав – и в теории, и в своих опусах – что сила истинного творчества (и в музыке, и в других областях) – не в отказе от классических традиций, а в творческом преломлении их, интерпретации, не исключающей полёта в безбрежность, «езды в незнаемое» (Маяковский). Это – «тональная безбрежность», и она плодотворнее всех остальных...

...Наш балкон нависал сбоку над сценой, и вся ярко освещённая чаша оркестра была перед нами как на ладони. Два громадных видеоэкрана повисли высоко на стене по обе стороны оркестра.

Зал был заполнен до предела. Ощутимо чувствовалась – в самом воздухе, наполненном ожиданием, в приглушённом шуме зрительного зала, в беспорядочных звуках настраиваемых инструментов – особая волнующая праздничная атмосфера, всегда сопровождающая симфонические концерты.

Оркестр затих – и из-за кулис, под гром аплодисментов, на сцену вышли двое.

Впереди грациозной походкой улыбаясь шла высокая стройная женщина в тёмном длинном кружевном платье. Это и была та самая Хатия Буниатишвили, с игрой которой хотела нас познакомить Тамара. За ней шёл знаменитый Зубин Мета, один из лучших современных дирижёров, уроженец индийского Бомбея, ставший пожизненным руководителем Филармонического оркестра Израиля.

Хатия села у рояля, расправила на коленях платье и оглядела, слегка улыбаясь, первый, скрипичный ряд оркестра. Затем она приподняла голову и посмотрела на дирижёра, улыбнулась ему и подняла обнажённые руки над клавиатурой.

Мы с мамой, Тамарой и Вахтангом не отрываясь смотрели через бинокли на пианистку.

Красота её лица меня поразила!

Это не была совершенная красота вахтанговской Тамары, в которой не было ни одного – даже малейшего – изъяна. И тем не менее это, несомненно, была красота в полном смысле этого слова!.. Правильный овал лица, полные губы, большие карие глаза, искрящиеся юмором, высокий лоб, который в минуты напряжения пересекает у переносицы вертикальная морщинка, густые непослушные кудри, ниспадающие на щёки и лоб...

Красота, которую невозможно забыть!..

...ПЕТРОФФ: Я не молчу «скромно и в сторонке», просто у меня нет слов, господин Журавлёфф, чтобы всё выразить! Чтобы охарактеризовать этот шедевр! Да поэма просто превосходна! Она гениальна!

МЕЛЬНИКОФФ: Издать, издать, издать, издать!

ЗИНОВЬЕФФ: Один-ноль! Это должны прочитать все!

СМИРНОФФ: Все на земле!!!

БУБЛИКОФФ: Но вы же понимаете-с?!

ГАВРИКОФФ: Это невозможно, к сожалению! Гм…

ЗАДОФФ: Да-да – невозможно – увы!

КАМЕНЕФФ: О-хо-хо! Это ещё почему?!

ПЕТРОФФ: Вроде бы это уже обсуждалось. В прошлый раз. Может, кто не был? Напоминаю и разжёвываю: публикация таких талантливых произведений запрещена законом. За-ко-ном!!!...

...– Можно? – через пару часов приоткрыла дверь библиотеки Нина. – Уже – можно? Ой… Какой вы молодец… Даже дышаться легко стало… А то я от пыли… Просто… Дышать не могла…

– Нина… – Лёха опустил респиратор. – Вы ещё часик погуляйте… Я верхние полки выдраю… И тогда зайдёте…

– Ой… – девушка поёжилась. – Мне тут всегда холодно… Не знаю почему… И кофту тёплую надеваю… И солнце – вон… Нагревает… А мне всё равно зябко… А вам…

...В те годы в районе Харампура ненцы знали белых, но жили свободно. На собраниях они смотрели тупо на инструктора и на следующий день всё забывали. Сначала люди принимали это за что-то наподобие восточной хитрости, но скоро поняли, что местные действительно не поддаются организации.

– В таком морозе классовая структура у дикарей не устанавливается, – писал Бондарь в Тюмень...

...Говорят, человечество то ли стоит на пороге, то ли уже находится в постиндустриальном обществе, где главным фактором реальности являются информация и знания и, соответственно, их восприятие человеком. И то и другое, в век наступления IT-технологий, всё более представляют из себя всего лишь комбинацию двух цифр: 0 и 1. То есть, по сути дела, информация и знания есть виртуальная субстанция, стремящаяся в своей максиме к виртуальному абсолюту. Вопрос: а что есть виртуальность? Ответ (без опоры на этимологию и заумные философские определения): виртуальность есть не что иное, как имитация реальности. Таким образом, мы приходим к неизбежному выводу, что человек постепенно становится вместилищем всего двух цифр, бесконечные комбинации коих ему, чаще всего, не ведомы.

А теперь вспоминаем одно вольное метафизическое определение: человек есть то, чем он наполнен. При этом я бы внёс уточнение: человек есть те следы, которые оставляет в нём наполнитель, он же окружающий мир. Под окружающим миром мы будем понимать всю совокупность явлений и свойств мира, которые человек воспринимает всеми своими органами чувств: от искусства до технологий, от природы Земли до бесконечного космоса, короче говоря, всю совокупность как материальных, так и ментальных явлений мира.

Очень важно: если мир реальный, то и следы реальные, а если мир виртуальный, то следы… оказывается, тоже реальные.

То есть, учитывая бесконечное преимущество современного виртуала над реалом в количественном соотношении, а в некоторых областях и даже в качественном, человек оказывается фактически весь покрыт следами получаемой виртуальной информации, вся совокупность которых (следов) и есть современный человек...

...Для кого пишет писатель? Для себя или для читателя? Ответ вроде бы ясен: для себя любимого. Когда видишь любителей фэнтези, или детективов, или дамских романов, писательская слава на такой ниве как-то не вдохновляет.

Но зачем тогда работать над своими писульками? Зачем пытаться, говоря банально, доводить их до совершенства или, выражаясь проще, стараться привести в более или менее пристойный вид?

Здесь, мне кажется, и лежит писательский парадокс. Если писатель пишет путано и невнятно, то он не будет понятен читателю. Но если он не может объяснить своих мыслей или ясно выразить свои чувства читателю, он и сам в них будет путаться. Чтобы разобраться самому или с собой, нужно писать для другого, а чтобы писать для другого, нужно разобраться сначала самому. Вот почему от читателя и воротит, и без читателя невозможно.

Но только читатель этот не реальный и не воображаемый, а такая помесь того и другого. То есть ты пишешь, как бы что-то объясняя другому, обязательно знакомому тебе человеку. Но этот знакомый человек – это его маска, это не тот человек из плоти, крови и фуражки, каким ты его видишь и знаешь, а как бы тот, каким он должен быть, чтобы быть твоим интересантом.

Поэтому лучшие диалоги и лучшие письма писатель пишет такому адресату, который терпеливо читает их и скорее поддакивает ему, чем всерьёз участвует в диалоге. Честерфильд – сыну, Чехов – Авиловой, Флобер – всеобщей писательской давалке Луизе Колле, – вот примеры шедевров эпистолярного искусства, когда писателя вдохновлял далёкий и, в общем-то, скорее обозначенный, чем известный ему адресат.

И каким разочарованием для Блока обернулось, когда актриса, вдохновлявшая его на создание «Снежной маски», вдруг однажды взбунтовалась и заявила на своё право иметь собственную жизнь, а не выдуманную поэтом...

...К этому времени Быки накрыла иссиня-чёрная туча, и где-то за рекой несколько раз сверкнуло. Впрочем, гром был едва слышен, а потому, если грозу и ждали, то не раньше, чем через полчаса. В это время Сандора медленно откупоривал ещё одну бутылку вина, Ганза щипал мокрый от измороси щавель, Питкин перекладывал крапивой выловленную рыбу, а Санька просто дремал, выставив под тёплый дождь оголённые до колен ноги, и слушал протяжные крики крупных озёрных чаек, которые, сторонясь быстрой речной воды, как будто жаловались друг дружке на конечность неподвижного озёрного пространства. И шевелились в его сонной голове смелые мысли о далёкой манящей звезде, к которой он будет идти всю свою жизнь.

Но скоро перед Санькой вновь возник полный стакан «Лучистого», и он вдруг отчётливо понял, что в который уже раз пропустил время «Ч», когда организм ещё можно уберечь от пьянства. Он этот временной отрезок уже не улавливал: просто пил, пока наливают. И всё. «Как батя становлюсь», – засыпая, горько подумал он про себя. В это время на реку упала долго вызревавшая над озером гроза с косым шрапнельным ливнем и нескончаемым кошмаром сплошных молний...