Так о чём же всё-таки повесть Н. В. Гоголя "Вий"?

 

Купить в журнале за январь 2016 (doc, pdf):

 

На чтение потребуется 22 минуты | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

 

 

В комментариях к повести «Вий» в восьмитомнике 1984 года издания (М., «Правда») приводятся два высказывания об этом произведении. Одно из них принадлежит писателю И. Анненскому: «Гоголь вообще любил изображать средних заурядных людей, каков этот философ, – отметил критик, и заключил: – Гоголь с редким мастерством поставил в центр страхов именно этого равнодушного человека: надо было много ужасов, чтоб доконали они Хому Брута, и поэт мог развернуть перед своим героем всю страшную цепь чертовщины» (И. Анненский. Книги отражений. М., 1979, с. 214), но не пролил света на идею произведения, а второе – В. Г. Белинскому, который также не очень внятно высказался о повести: «Вообще надо сказать, фантастическое как-то не совсем даётся г. Гоголю…». Однако известно, что Николай Гоголь именно тот писатель, которому фантастическое удавалось как нельзя лучше. В чём же дело? Неужели великий критик этого не оценил? Это высказывание вызывает ощущение, что Белинский почему-то не на шутку смущён. Не тем ли, что так и не понял смысла повести? Возможно, Гоголь, говоря о том, что «останется загадкою для всех», не исключал из этих «всех» и Белинского. Ироничный и строгий, Гоголь скрыл истинное содержание своего маленького шедевра за фантастической, полусказочной формой, зашифровал его в многочисленных символах и намеках. Ему была совсем не безразлична судьба России, её народа; в повести «Вий» Гоголь возвысил голос против тех, кого считал губителями христианско-патриархального уклада жизни России. Как истый христианин и славянофил, Гоголь считал неприемлемыми для России те идеалы, которые возникли на Западе и нашли поддержку в известных кругах родного Отечества.

Знакомство с главным героем повести происходит в живописнейших декорациях малороссийского мира, изображённых в той непревзойдённой реалистической манере, которая свойственна, пожалуй, только Гоголю. Наивысшим выражением этой манеры стала повесть «Тарас Бульба», но «Вий» в сборнике «Миргород» стоит особняком.

 

Итак, начало повести содержит колоритные описания быта, поведения, внешности и жизни бурсаков. Вся эта братия – воплощённое торжество молодой жизни: они устраивают битвы, едят за пятерых, глазеют на представления уличного театра, подшучивают над бабами, торгующими лакомствами собственного приготовления и зазывающими покупателя на украинской мове: «Ось бублики, маковники, вертычки, буханци хороши! ей-богу, хороши! на меду! сама пекла!».

Эти мирные картины – отображение целостного, необъятного и самодостаточного православного мира, в котором нет места ничему инородному, чуждому той внутренней гармонии, которой пропитан самый воздух в начале повести. Ничто не предвещает беды, но испытания близко. «Три учёные мужа» уже вышли из бурсы в канун Петрова поста.

С самого начала привлекают внимание довольно необычные имена героев: Брут и Тиберий. Имя Брут привычно ассоциируют с именем друга и соратника Гая Юлия Цезаря, предавшего своего императора. Все слышали историю убийства Цезаря, который, не ожидая такого вероломства от своего единомышленника, в последний момент жизни произнёс: «И ты, Брут?!».

А между тем о Бруте известно, что он вызывал уважение у всех, кто знал его. Народ любил его, заговорщики соглашались участвовать в деле только в том случае, если их главою будет честный Брут. То есть в глазах народа Брут не был предателем и убийцей. Он был тираноборцем. Примечательно и имя героя – Хома, в котором легко угадывается имя Фома, столь часто встречающееся в произведениях Гоголя. К этому имени вполне уместен эпитет неверующий, но только этим значение имени Фома не исчерпывается. Дело в том, что Гоголь всерьёз увлекался трудами отцов церкви, в том числе Фомы Аквинского (1225–1274) – доминиканского монаха, крупного теологического средневекового философа, систематизатора схоластики, автора томизма – одного из господствующих направлений католической Церкви. Однако нет необходимости углубляться в схоластическую философию Аквинского, достаточно сказать, что Михаил Одесский и Давид Фельдман в работе «Поэтика террора» отмечают: «Фома Аквинский и Иоанн Солеберийский в XII–XIII вв. обосновали правомерность убийства монархов. Без богословского обоснования было не обойтись: по господствовавшей концепции, покушение на жизнь миропомазанника – ещё более тяжкое преступление, чем отцеубийство, поскольку монарх и члены его семьи признавались сакральными фигурами». В результате образ Хомы Брута наполняется довольно неожиданным содержанием – предначертанной для него миссией правомерного тираноборства. Кто же наделил Хому этим правом? И ещё один закономерный вопрос: разделяет ли Гоголь идею тираноборства? Об этом немного позже.

Примечателен и Тиберий по фамилии Горобец, что в переводе с украинского означает Воробей. Имя грозного, наводившего ужас на подданных императора Нерона в таком нелепом сочетании тоже требует некоторого пояснения. Каким мы видим Тиберия Горобца в начале повести? Это мальчик-подросток, который в силу обстоятельств оказался в компании двух взрослых мужчин, которые «часто дирали его за чуб в знак своего покровительства и употребляли в качестве депутата». В пути «Тиберий Горобец сбивал палкою головки с будяков, росших по краям дороги». Великий и ужасный Нерон некогда рубил человеческие головы, бесчеловечность его террора обрела нарицательный смысл во всем мире, гоголевский же Тиберий – всего лишь мальчик нежного возраста, сбивающий «головки с будяков». Таким образом, Гоголь даёт понять, что настоящая тирания осталась в прошлом человечества, и что в настоящее время монарх скорее инфантилен и безгрешен, о чём вполне определённо напоминает имя Тиберий (всё познаётся в сравнении). Так есть ли необходимость бороться с таким тираном? Вряд ли Гоголь отвечал на этот вопрос отрицательно, и потому Хома из будущего тираноборца превращается скорее в цареубийцу в гоголевском смысле этого слова, разумеется, неверующего.

 

С того момента, как «три учёные мужа» достигают уединённого хутора в чистом поле, события в повести начинают развиваться стремительно и приобретают совершенно фантастический оборот. Некая старуха, напоминающая безобразную и старую Бабу-ягу, пытается схватить Хому с неизвестной целью. Хома же произносит загадочную фразу: «Только нет, голубушка! устарела». Почему именно устарела? Не состарилась, не постарела, как обычно говорят про людей?

Интересно, что когда старуха осёдлывает Хому, он испытывает ужас, но, вознёсшись в небо, «он чувствовал какое-то томительное, неприятное и вместе сладкое чувство, подступавшее к сердцу» и чуть позже «…бесовски сладкое чувство, он чувствовал какое-то пронзающее, какое-то пронзительно-страшное наслаждение». Понятно, что в обыденной жизни Хома вряд ли испытывал что-то подобное, во всяком случае, по силе и противоречивости. Где же скачет Хома «с непонятным всадником на спине»? Что видит он под собой? «…трава казалась дном какого-то прозрачного до самой глубины моря…». «Он видел, как вместо месяца светило там какое-то солнце; он слышал, как голубые колокольчики, наклоняя свои головки, звенели. Он видел, как из-за осоки выплывала русалка…». Да это совершенно иной мир! Со своим солнцем и морем, травой и цветами, населенный сказочными существами, одно из которых видел Хома. Но, если приглядеться, мир этот какой-то тревожный и ущербный: ущербно и тускло светит солнце, глаза у русалки «сверкающие и острые», её пение «вторгается в душу», музыка «вонзается в душу какою-то нестерпимою трелью…». В результате «никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело». Обретает душевное равновесие Хома, только вернувшись домой: «Того же самого вечера видели философа в корчме […]. Он глядел на приходивших и уходивших хладнокровно-довольными глазами и вовсе уж не думал о своём необыкновенном происшествии».

Первое прикосновение Хомы к загадочному другому миру заканчивается чудесным превращением отвратительной старухи в прекрасную девушку. Избитая Хомой, который произносит не молитвы, а заклятья, она упала на землю.

 

Присланные сотником «люди и возок» заставляют философа вздрогнуть «по какому-то безотчётному чувству». И люди, и возок производят странное впечатление: возок по пути к дому сотника превращается в «исполинскую брику», вроде бы обычные козаки, простые люди, а одеты в «свитки из тонкого сукна с кистями» и, в то же время, несвободные – «…принадлежат довольно значительному и богатому владельцу». Кроме того, имели они «небольшие рубцы», которые говорили о том, что «они бывали когда-то на войне не без славы». Но почему рубцы именно небольшие? Ведь на войне люди могли получить разные раны – и небольшие, и большие.

Поведение их в пути также вызывает много вопросов. Например, козак по имени Дорош говорит Хоме: «Я хочу знать всё, что ни написано. […] Я выучусь, всему!». Не правда ли, странное желание со стороны немолодого, несвободного человека. При этом он совершенно игнорирует призывы резонёра положиться на «волю божию», что тоже странно, так как козаки известны своей набожностью и верностью православной вере, о чём, собственно, и повествует повесть «Тарас Бульба». Другие же козаки «толковали о панах и о том, от чего на небе светит месяц». Иными словами, они беседуют на политические и научные темы.

Кульминацией повести является момент пробуждения Хомы по утру после прибытия в дом сотника. Он «начал на досуге осматривать те места, которые не мог разглядеть ночью» и увидел нечто интересное. «Маленький, острый и высокий фронтон с окошком, похожим на поднятый кверху глаз, […] был утверждён на дубовых столбиках до половины круглых и снизу шестигранных…», «Высокая груша с пирамидальною верхушкою и трепещущими листьями зеленела перед домом». А теперь попробуем отойти чуть дальше «по широкой улице, ведшей к дому», взглянуть на пирамидальную грушу, острый фронтон и соединить перспективу… Перед нами хоть и искажённый, но всё же главный масонский символ – око Великого Архитектора Вселенной. Суть этого божественного знака надрелигиозная, так как для масонов он выше всех церковных догматов. Ей больше подходит философский термин – мировоззрение. Глаз денно и нощно зрит. Но также манит, завораживает, гипнотизирует и хранит, а, следовательно, владеет и управляет. И шестигранные столбики с треугольными погребами наводят на мысль о масонской символике. Вот куда попадает Хома, а Гоголь намеренно делит художественное пространство повести и противопоставляет реалистическому началу романтическо-фантастическое продолжение в духе Гофмана и других немецких и английских романтиков. Целью такого приёма является намерение провести резкую границу между миром западным с его культурной традицией и российским миром.

 

Из истории масонства в России известно, что оно было широко распространено в России в конце 18 – начале 19 веков. Главная идея масонства состояла в том, что на пути к утверждению Эдема на земле стоят религия, нация и монархические государства. Эти исторические установления мешают соединить все нации в один союз, а отсюда неизбежность борьбы с ними. Твёрдый монархист и последовательный православный христианин Гоголь, конечно, хорошо понимал утопичность этой идеи, однако в России она обрела опасные очертания в первых преддекабристских организациях: Орден русских рыцарей, Семёновская артель, а затем уже и собственно декабристских структурах: Союз спасения, Союз благоденствия, Северное и Южное общества.

После запрещения тайных, в том числе масонских, обществ Александром I в августе 1822 года: «Все тайные общества, под какими бы они наименованиями не существовали, как то: масонские ложи или другими – закрыть и учреждения их впредь не дозволять», наиболее радикальная часть братьев приходит к выводу о необходимости поиска пути, отличного от масонского, слишком осторожного. Путь этот – военная революция, во многом был подсказан русским братьям их европейскими духовными собратьями – итальянскими и испанскими карбонариями. Сегодня уже никто не сомневается, что движение декабристов в известной степени было аналогом карбонарского ответвления европейского масонства на отечественной почве. «Для российских масонских заговорщиков, – пишет О. А. Платонов, – деятельность карбонариев служила образцом для подражания».

Но Гоголь начинает свою работу над повестью в 1833 году. Масонство запрещено (в 1826 году указ Александра I о запрещении тайных обществ был повторён Николаем I), восстание декабристов давно подавлено. Что заставляет его обратиться к этой теме? Борис Башилов в книге «Масонство и русская интеллигенция» пишет: «Ко времени запрещения масонства Николаем I, часть русского образованного общества окончательно оторвалась от русской духовной почвы и привыкла мыслить категориями европейской философии, совершенно не считаясь с русскими духовными традициями. Поэтому запрещение масонства мало что могло изменить. После запрещения масонства денационализировавшаяся часть дворянства продолжала развиваться духовно в направлении, подсказанном ему вольтерьянством и масонством, следуя тенденции превращать все новые западные философские и политические учения в «религиозные догмы». Оно было настолько умственно порабощено вольтерьянством и масонством, что могло развиваться в русле масонских идей уже самостоятельно, могло обойтись и без руководства со стороны открыто существующих масонских лож».

Понятно, что в любом случае людям, объединённым масонской идеей, как бы не называлось такое объединение, приходится соблюдать конспирацию. С этой целью братья приобретают поместья в окрестностях столиц и некоторых провинциальных городов, например Киева. Таким образом, путешествие Хомы в «исполинской брике» имеет подоплёку совершенно реальную. Но, кроме того, это не что иное, как перемещение молодого бурсака из мира христианского в мир антихриста и его богоборческого воинства.

 

Надо заметить, что Хома сам себе не отдаёт отчёта в том, что он заражён масонской богоборческой и тираноборческой идеей. В повести это происходит в момент встречи Хомы со старухой. У Гоголя старуха не человек, а масонская идея в чистом виде – безобразная и жуткая. Когда старуха пытается оседлать Хому, он думает: «Только нет, голубушка! устарела». Если рассмотреть эту мысль Хомы с точки зрения реального времени, то употребление им слова «устарела» объяснимо – к 1833 году, когда масонские ордена в России испытывали значительные затруднения, можно было считать масонскую идею забытой и устаревшей. Но это только кажущееся положение дел. В этом контексте превращение старухи в прекрасную панночку можно толковать как намёк на попытку возрождения и продвижения масонской идеи в кругах посвящённых уже после 1826 года.

Во время полёта Хома испытывает сильные и отнюдь не неприятные чувства. Надо думать, что его всё-таки одолевает соблазн, который он пытается отогнать от себя заклятиями. Но, несмотря на попытки Хомы сопротивляться, «никак не мог он истолковать себе, что за странное, новое чувство им овладело». Иными словами, семя порока скоро начнёт произрастать в душе человека, пошедшего на компромисс с антихристом. Примечательно, что только вернувшись в мир христианский, т. е. обратно в Киев, и оказавшись среди обычных людей, Хома снова крепнет духом и становится самим собой. Но, увы, ненадолго.

Так называемые «козаки», одетые в «свитки из тонкого сукна с кистями», зорко следят за Хомой («Тут не такое заведение, чтоб можно было убежать…») и твёрдо ведут его к намеченной цели: сделать молодого человека адептом масонства и, возможно, поручить ему важнейшую задачу – покушение на самого государя. Предполагать такой исход дела позволяет значение имени Хома Брут. Кроме того, в романе Д. С. Мережковского «Александр I и декабристы» сразу два эпизода позволяют утвердиться в таком предположении: «...В укромном уголку за трельяжем беседовала парочка: капитан Якубович и девица Теляшева, Глафира Никитична, чухломская барышня, приехавшая в Петербург погостить, поискать женихов, двоюродная сестра Наташина.

Якубович, «храбрый кавказец», ранен был в голову; рана давно зажила, но он продолжал носить на лбу чёрную повязку, щеголяя ею как орденскою лентою. Славился сердечными победами и поединками; за один из них сослан на Кавказ. Лицо бледное, роковое, уже с печатью байронства, хотя никогда не читал Байрона и едва слышал о нём.

Одоевский, подойдя незаметно к трельяжу, подслушивал и, едва удерживаясь от смеха, подмигивал Голицыну. Они познакомились и сошлись очень быстро.

– И этот – член Общества? – спросил Голицын Одоевского, отходя в сторону.

– Да ещё какой! Вся надежда Рылеева. Брут и Марат вместе, наш главный тираноубийца. А что, хорош?

Готов царей низвергнуть с тронов

И Бога в небе сокрушить, – как говорит Рылеев».

«...Там, в углу у печки, стоял молодой человек с невзрачным, голодным и тощим лицом, обыкновенным, серым, точно пыльным лицом захолустного армейского поручика, с надменно оттопыренной нижней губой и жалобными глазами, как у больного ребёнка или собаки, потерявшей хозяина. Поношенный чёрный штатский фрак, ветхая шейная косынка, грязная холстинная сорочка, штаны обтрёпанные, башмаки стоптанные. Не то театральный разбойник, не то фортепьянный настройщик. «Пролетар», – словечко это только что узнали в России.

– Кто это? – спросил Голицын Одоевского.

Отставной поручик Пётр Григорьевич Каховский. Тоже тираноубийца. Якубович – номер первый, а этот – второй...»

Таким образом, рискну допустить, что у Хомы Брута и других героев повести, возможно, существовали реальные прототипы, которые не вызывали у Гоголя ничего, кроме насмешки и презрения.

 

Кстати, говоря о «небольших рубцах», украшающих этих загадочных козаков, бывших когда-то «на войне не без славы», Гоголь определенно иронизирует, давая понять, что «козаки» явно преувеличивали свои «боевые» заслуги, которые, по-видимому, сводились к участию в смуте на Сенатской, за что, по мнению Гоголя, они не получили по заслугам («небольшие рубцы»), а наоборот, смогли уйти от ответственности благодаря милости «тирана». И даже самую идею просвещения, проповедуемую масонами, Гоголь высмеивает в беседе Дороша и некоего резонёра. Интересно, что в репликах резонёра угадываются собственные соображения Гоголя о «божьей воле» и месте человека в божьем мире, но они не были услышаны его собеседником. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» Гоголь пишет: «Поразительно: в то время, когда уже было начали думать люди, что образованием выгнали злобу из мира, злоба другою дорогою, с другого конца входит в мир – дорогою ума, и на крыльях журнальных листов, как всепогубляющая саранча, нападает на сердца людей повсюду. Уже и самого ума почти не слышно. Уже и умные люди начинают говорить, хоть против собственного своего убеждения, из-за того только, чтобы не уступить противной партии, из-за того только, что гордость не позволяет сознаться перед всеми в ошибке, уже одна чистая злоба воцарилась на место ума».

«Исчезло даже и то наружное добродушное выражение простых веков, которое давало вид, как будто бы человек был ближе к человеку. Гордый ум девятнадцатого столетия истребил его. Диавол выступил уже без маски в мир».

Описывая ужин в доме сотника, писатель употребляет фразу «многочисленное собрание» и вскользь бросает слово «бонмотисты», что в переводе с французского означает «остроумцы». Все эти как бы невзначай проскользнувшие намёки не оставляют сомнений – речь идёт вовсе не о простолюдинах. Шевырёв – представитель патриархально-дворянского консерватизма 30-х годов – упрекал Гоголя за героев из «дурного общества», он требовал от Гоголя другой, светской тематики. В «Московском Наблюдателе» 1835, №2 в рецензии на «Миргород» Шевырёв пишет: «столица уже довольно смеялась над провинциею и деревенщиной... высший и образованный класс всегда смеётся над низшим... Но как бы хотелось, чтобы автор, который, кажется, каким-то магнитом притягивает к себе всё смешное, рассмешил нас нами же самими; чтобы он открыл эту бессмыслицу в нашей собственной жизни, в кругу, так называемом, образованном, в нашей гостиной, среди модных фраков и галстуков, под модными головными уборами». Он даже не понял, что Гоголь уже ответил «высшему и образованному классу» в повести «Вий» – он не стал их смешить, а просто высмеял, одев в «свитки из тонкого сукна», и сделал это абсолютно виртуозно.

 

Во время этого обеда некоторые из гостей ведут себя странно: «…каждый вынул из кармана своего деревянную ложку, иные, за неимением, деревянную спичку». Гоголь не оставляет сомнений – масоны – поджигатели мира, ниспровергатели устоев. А теперь, когда они снова подняли голову в России, их задача – привлекать в свои ряды новых адептов, используя главный аргумент, – «песню об угнетённом народе». Друг Герцена Огарёв пишет в «Исповеди лишнего человека»:

 

Я помню комнату аршинов пять,

Кровать да стул, да стол с свечею сальной...

И тут втроём мы, дети декабристов

И мира нового ученики, ученики Фурье и Сен-Симона...

Мы поклялись, что посвятим всю жизнь

Народу и его освобожденью,

Основою положим социализм.

И, чтоб достичь священной нашей цели,

Мы общество должны составить втайне...

 

Между тем Хома оказывается в доме сотника. Тело умершей панночки покоится «на одеяле из синего бархата», на аналое лежат книги. Синий цвет – символ самого масонства, что же касается книг, то в Петербурге в 1828 году хранившиеся в ложе масонские рукописи были изъяты правительством. Однако главные святыни, в том числе и большая пергаментная «Великая рыцарская книга» Капитула Феникса с именами всех русских рыцарей храма в руки правительства так и не попала. Удалось сохранить масонам от конфискации и «Великую синюю книгу» со вписанными в неё великим префектом наименованиями всех русских лож, подчинённых Капитулу Феникса. В повести ректор бурсы просит передать сотнику, что «как только будут готовы те книги, о которых он пишет», он, ректор, их тут же пришлёт. Понятна попытка едва возродившегося ордена восстановить утраченные экземпляры священных рукописей. Эту обязанность возложили на какого-то бурсака, по-видимому, связанного клятвой держать язык за зубами.

Сама панночка совсем не похожа на умершую: «Чело, прекрасное, нежное, как снег, как серебро, казалось, мыслило; брови – ночь среди солнечного дня, тонкие, ровные, горделиво приподнялись над закрытыми глазами, а ресницы, упавшие стрелами на щёки, пылавшие жаром тайных желаний; уста – рубины, готовые усмехнуться…». В её описании неприкрытый эротизм – намёк на порочность насаждаемых западной культурой нравов, который позже подтверждается рассказом Спирида об обольщении псаря: «Панночка подняла свою ножку, и как увидел он её нагую, полную и белую ножку, то, говорит, чара так и ошеломила его». Так поступить могла только вполне эмансипированная женщина свободного поведения, но никак не богобоязненная православная христианка. Вторая история определённо «подтверждает» обычай масонов пить кровь христианских младенцев и самих христиан.

Интересно, что никто из собравшихся за ужином козаков не выражает никакой скорби по поводу смерти панночки. Позже у выходящего из церкви Хомы с любопытством спрашивают, что там было. Такое поведение кажется не вполне понятным, когда речь идёт о мёртвом человеке. Похоже, им известно нечто большее, чем знает Хома, и это нечто может означать, что панночка вовсе не мертва, и что весь этот спектакль разыгрывается для того, чтобы припугнуть неофита. До нашего времени дошёл обряд, отправляемый в некоторых ложах, когда в камере потерянных шагов с этой целью помещают скелет. А в американских ложах, которые стараются переборщить во всем, – искусственный труп, который можно купить в любом магазине ужасов. А иногда выставляется самый настоящий труп, взятый «в аренду» в морге. Всё это – часть обряда посвящения. Через это должен пройти и Хома. А почему же он не произносит знаменитую масонскую клятву? Потому что молодой философ её уже произнёс, когда просил старуху о постое: «И если мы что-нибудь, как-нибудь, как-нибудь того или какое другое что сделаем, – то пусть нам и руки отсохнут, и такое будет, что бог один знает. Вот что!». Разумеется, такое сумбурное бормотание мало похоже на клятву, зато эта бессвязная речь вполне отражает сарказм самого Гоголя по отношению ко всем масонским обрядам. Впрочем, старухе годится и это – она смягчается и принимает героя.

Образ Вия сам по себе уже не имеет особого значения. Понятно, что обряд посвящения Хомы заканчивается в тот самый момент, когда на него устремляет взгляд Вий, т. е. философ теперь полностью принадлежит злым силам, причём у Гоголя нигде не написано, что Хома после этого умирает. «Когда… богослов Халява услышал о такой участи философа Хомы, то предался целый час раздумью». Тот факт, что богослов и внезапно повзрослевший Тиберий Горобец идут в шинок поминать душу Хомы, вполне соответствует гоголевской концепции – человек погиб для всего христианского мира, предавшись чуждым идеалам и философии. Заметим, что в прежней жизни Хомы – в бурсе – «богословия побивала всех, и философия, почёсывая бока, была теснима в класс…».

В последней реплике Тиберия Горобца как будто слышится негромкий совет о том, как можно было такой участи избежать: «А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся. А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать. Нужно было только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей, то и ничего не будет. Я знаю уже всё это».

Таким образом, Гоголь ратует за устранение разрыва между господствующими идеалами жизни и Церковной Истиной, который присущ Российской действительности. Западники, и Белинский в их числе, яростно атакуют писателя и его убеждения. 16 июля 1847 года Белинский написал Гоголю своё знаменитое письмо: «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, что Вы делаете, взгляните себе под ноги – ведь Вы стоите над бездною». Вторит ему А. Станкевич, который писал к Щепкину: «Получили мы письма Гоголя к друзьям. Вот, брат, штука. Я даже такого не ожидал. Книжка довольно толстая и ни строки путной. Читать её тяжело, жалко и досадно, чёрт знает как. Гоголь сделался Осипом, только резонёрствующим в духе отвратительного ханжества. […] Вряд ли после такой книжицы дождёмся чего-нибудь путного от Гоголя». Трудно сказать, на чьей стороне истина в этом противостоянии. Спор западников и славянофилов продолжается и теперь. Однако то, что повесть «Вий» – это вовсе не страшная сказка, бесспорно.

 

 

 

(в начало)

 

 

 

---

Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за январь 2016 года в полном объёме за 197 руб.:

Банковская карта:	Яндекс.деньги:	Другие способы:
		Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке: «Вернуться на сайт продавца»		После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru

Вы получите каждое произведение января 2016 г. отдельным файлом в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.