Говорит художник – 2012

 

 

 

Преступник я. Всё дальше ухожу я от первозданной красоты ради воплощения своей безумной страсти. Красота владела мной. Я всего лишь хотел понять её, чтобы избавиться от её власти.

 

Искусство – это бегство от красоты, в котором одни создают шедевры, а другие – собственное или чьё-то подобие.

 

Искусство – это не путь к успеху, а путь к бессмертию через самопожертвование.

 

То, что я делал раньше, мне уже неинтересно. Приходится искать новые пути, отказываться от прошлого опыта для того, чтобы, преодолев всё возрастающее сопротивление покидающей меня жизни, обрести новый. И хотя вся моя жизнь перешла в мои картины, я вижу её нетронутой и неприкосновенной, как будто ещё бесконечное количество жизней предстоит прожить мне, чтобы исчерпать её невообразимую полноту.

 

В каком виде предстанет будущая жизнь? Ведь это ещё не бывшая часть вечного. Нельзя допустить, чтобы вечное ограничивалось во времени. Некоторые, чтобы спасти себя, а не отдать себя будущему, полагают вечность вневременной. Но где может быть такая вечность во времени, из которого помышляют её? Только в уме живущего во времени человека. И какая же это вечность, если без вневечного она ничто?

 

В картине главное – первый удар по отсутствию чего бы то ни было. От мощи этого первого удара зависит будущее картины. То, что обнажится после его нанесения, и есть творение. И нет у человека никакого средства, чтобы его опровергнуть, а оно завладевает человеком.

 

Чистота может взволновать душу. А гипертрофия форм рвущегося к освобождению темперамента усугубляет рабство души.

 

То, что не может разрушать, творит. Бог – абсолютный творец. Поэтому мир, в котором мы живём, сотворил не он, а человек. Бог творит мир, в котором творится то, что не сотворено. Мне этот мир неведом. Это и есть основоположение веры.

 

Если я конечная часть божественного замысла в пространстве и времени, то я, конечно, не могу быть утрачен и буду учтён в последующем творении.

 

Должен разум взорваться в предельной своей концентрации. Но нет у него такой силы, чтобы сокрушить себя.

 

И испытав великодушие человеческое, красоту жизни, смысл бытия и длительную ностальгию по навсегда ушедшим событиям, пребываю я в необозримом своём существе и нахожу в нём уединение и величайшее сопричастие.

 

Работа над картиной требует самоотречения, но в этом самоотречении личность художника становится целым миром, в котором человеческие судьбы сплавлены в едином выражении на вечные времена.

 

Разум – это такое состояние материи, при котором она не может уничтожиться. (Поэтому сочинения Ницше – безумны).

 

Нет никакого времени. Есть люди, которые приходят и уходят.

 

Дух – это существо человека, которое, скрываясь под покровом красоты, восхищает скотский организм, так что этот скотский организм перестаёт принадлежать самому себе и отдает себя во власть духа.

 

Люди любят тех, кто от их имени страдает и кто, превозмогая страдание, думает о них. Свою любовь к страдающему от их имени и во имя их человеку они превращают в религию, которая будет вечной до тех пор, пока человек не обретёт счастье.

 

Наконец-то Максим Кантор перестал рассуждать об искусстве и нашёл очень подходящую для него тему: о том, что если он не гомосексуалист, то это не значит, что он гомофоб.

 

Оказавшись среди неподвижных идей, существующих только в моём уме предметов, странным образом возникающих фантазий, живых людей, жаждущих превзойти своё одиночество, утратив красоту, которая волновала меня и сводила с ума, я достиг покоя и простора, в котором сожаление об утратах и радость бесконечного облегчения обрели смысл в наличии на вечные времена сотворённого существа, пребывающего во мне, мною и вне меня, которое я хорошо знаю, но о котором не могу сказать ничего, кроме того, что не могу помыслить его отсутствие.

 

Сарказм лечится скепсисом и иронией.

 

«Культура – это материнское лоно. То, что мы застаём, то, что было раньше нас и что кончится позже нас. Мы залетели на эту территорию. Искусство есть нечто, что действует в пределах этой культуры, оно не строит её». Это не что иное, как признание Кабакова в бездарности своего искусства. В пределах культуры существует только паразитическое и эпигонское искусство. Подлинное искусство, вопреки заявлению Кабакова, строит культуру.

 

Антагонизм между культурой и искусством заключается в следующем. С точки зрения культуры: искусство существует в пределах культуры, потому что культура вечна. С точки зрения искусства: культура создается искусством и является его творческим результатом.

 

Кабаков не нашёл ничего лучшего, чем изобразить культуру в виде «материнского лона», в которое «залетел» он со своим искусством. Хорошо ещё, что он не уточнил способ, с помощью которого он туда «залетел». Вот его цитата: «Культура – это материнское лоно. То, что мы застаём, то, что было раньше нас и что кончится позже нас. Мы залетели на эту территорию. Искусство есть нечто, что действует в пределах этой культуры, оно не строит её». То, что его искусство не «строит» культуру, очевидно, поскольку оно пребывает в «материнском лоне» в латентном состоянии.