HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Татьяна Быченко

Письмо в Америку

Обсудить

Сборник стихотворений

Опубликовано редактором: Игорь Якушко, 23.01.2007
Иллюстрация. Автор: Jim Warren

Оглавление

  1. Рисую дом на берегу Мирового океана
  2. Начало зимы
  3. 12 декабря
  4. 24 декабря
  5. 23 февраля
  6. Музыкальное сопровождение к теме утреннего рождения
  7. Карта болезни как цветное кино
  8. Вашингтон – Петербург
  9. «В этом мире, где все как один равны…»
  10. «Сказанное тобой, наверное…»
  11. «Предыдущую баховскую строчку…»
  12. «И жизнь, которой нет конца…»
  13. «Такие дожди идут…»
  14. «Но в кои веки…»
  15. Два стихотворения


Рисую дом на берегу Мирового океана

1. Представляю, как беру в руку карандаш

Твой дом.
Раскрытый на последней трети том.
И ветра визг
Расслаивает теплый лист,
И дождь ручьем,
С плеча так, сгоряча…
Начнем
сначала.

Твой дом.
Раскрытый на последней трети. Там,
Где только нам и можно встретиться. Где только
И можно ждать, когда объятья тонкой
Дрожащей паутиной лет
На тканый плед прольют небесный свет,
Рисунка храм,
Двух тел, что пополам
Никак не разделить. Но нам
Здесь жить. И нам,
Как лодкам у знакомого причала,
Не надо начинать сначала.

Твой дом.
Раскрытый на последней трети. Тот,
Уже прошедший год,
Он брошен в омут. Помнишь этот грот
В Крыму, под толщею тяжелых вод,
Куда проникнуть никому не суждено. Отныне
Наш ангел из безветренной пустыни
Туда переселен, прописан, узаконен, ныне
Там, в глубине, его там теплится свеча,
И чайки падают, да, замертво, в печаль
Тех вод, которым двадцать лет, неважно, или год,
И как их ни считай, года, – начала
Им нет. И нет конца.
И вряд ли будет по-другому.
А потому вернемся к дому.

Твой дом.
Раскрытый на последней трети дней, он твой,
Еще необжитой, забитый хламом, тиной,
Здесь родственный покой и зеркало в гостиной
В старинной раме. Здесь укрыт волной
От света белого черешневый твой сад,
Скамейка, дым, лиловый блеск оград,
За коими мечтам
Крылато и воздушно,
И ангелы всю ночь
Сопят в подушку.


2. Моя фотография в твоем доме на берегу мирового океана (см. фото)

Я оставлю тебе фото
На память.
А сама удалюсь
В пещеру.
Чтоб не путаться
Под ногами
Со своими буддийскими
Мыслями.
Видишь – полголовы
Как не было.
Снесено умелым
Фотографом.
Видно, он тоже был
Буддистом.
Иль прикидывался
По случаю.
Так вот в той половине
Верхней
Жили-были мои
Печали.
Жили-были мои
Надежды.
Там теперь никто
Не живет.
А тебя с твоим чудным
Домом
Я давно поселила
Ниже
Этажом, называемом
Сердцем,
И его закрыла
От всех.
Видишь, как прижала
Рукою,
Видишь, как улыбаюсь
Почти что.
Как смотрю надменно –
Спокойно
И давно не боюсь
Ничего.
Вот такое странное
Фото.
Дай накрашу ресницы
И губы.
Сразу стану в сто раз
Красивей.
Пусть и без головы
Совсем.


(Отступление от темы мирового океана)

                            …А  для  тех,  кто  меня
                                не  любит  –  не  ценит,
                                            я  уже  давно
                                                    улетела,
                              и  давно  стала  галькой
                                                        серою
                                        у  самого  синего
                                                          моря.
                           
                            …А  у  тех,  кто  меня
                                      и  любит  и  ценит,
                                    но  не  видит  во  мне
                                            гальку  серую  – 
                                      море  синее,  смеясь
                                                        пеною,
                                            вырывает  меня
                                                          из  рук


3. Идеальное понятие цвета.

В этой главе ничего не читается, кроме названия.


4. Зарубежное кино в телевизоре, который ты не успел забрать из ремонта

Дама в пеньюаре
Пьет прохладный виски.
В ее репертуаре
Лозунг большевистский.
(ни одного не помню,
потому не буду)
Дама смотрит порно.
Верит в чудо.
У нее одышка
И отрыжка.
После всякой пищи.
Это – слишком.
А ее любовник
Спит с другою.
Та ничуть не лучше
Собою.
У другой ведь тоже
Характер скверный,
И она, похоже,
Лечит нервы.
И бывает доброй
Лишь под осень,
Когда пиво с воблой
На подносе.
Вот такие фишки.
Много серий.
Страшно. Даже слишком.
На защелку двери.


5. Сок, жара, аэрофлот

Триединство этого дома проявляется в том, что

Каждый раз,
Когда спеты все песни и плачи
Ярославны на древней стене,
До ужаса хочется выпить
Из холодильника соку,
И ни в коем случае пива,
А уж водки
Ну просто ни-ни.

И тогда жара отступает,
А потом опять приближается.
Мы глядим в ее дивные очи,
И не хочется шевелиться.

А когда и дышать не хочется,
Мы становимся легкими-легкими,
За спиной вырастают крылышки,
И тогда в самый раз лететь.

Взявшись за руки, мы разгоняемся,
На бегу разгоняем тучи все
(а ведь только гроза готовилась)
И стакан успеваем схватить.

Он уже не такой наполненный
(отхлебнули таки немало мы),
Все равно прибавляет радости
И желания взмыть повыше.

Поворот –
И опять разгоняемся,
И опять расправляем крылышки,
И опять стакан опрокидываем,
И уже нет пути назад…


…В твоем доме жара как надо.
И забит холодильник соком.
А все рейсы Аэрофлота
Отменили, за давностью лет…


6. Сначала

И вот мы приступаем к главе последней.
Выпихиваем мысли из прокуренной передней.
Ужасаемся жаре и лени неслыханной.
И делаем вид, что начать сначала
Ничего не стоит.
Дома стоят.
И крепки устои.
И любимый щенок спит, свернувшись у ног.
И трещат от каминных огней обои.

Начало зимы

                                          Любимые звери
                                          любимее многих
                                          у коих есть ноги
                                          и руки и роги
                                          предобрые боги
                                          тишайшие слоги
                                          и дети и звери
                                          и коврик под дверью


      1.

Зима. У меня все идет по плану.
Верность храню своему дивану.
Любовь к теплу и комнатным батареям,
Которые в наших краях, как ни колдуй, не греют.
Декабрь превращается в такую замерзшую точку,
Сеанс телепатии; в кои-то веки, ночью,
Аккуратно обрезав края бумаги, тушью
Начинаю злодейски мерить собственное удушье.
Поворачивая голову вправо и влево,
Высматривая сук в лощине,
Замечаю лишь прежнее имя свое – ЕВА,
Да нынешнего будущие морщины.

      2.

Зима. У меня, как водится, все в порядке.
Я пишу стихи и рисую в своей тетрадке
Змеев, лягушек и прочую летнюю нечисть,
Чтобы было что помнить, что нюхать, что складывать в вечность.
Но у вечности и без этого все в порядке,
Без меня и срисованной летней нечисти в толстой моей тетрадке,
Без стихов моих, похожих на зеленые умывальники
В пионерском лагере, где строгие были начальники.
У начальников тоже всегда все в порядке –
Дети кормлены, дети пишут в первой своей тетрадке,
Дети спят и не подозревают о вечности,
Коей брошены на съеденье груды июльской нечисти
В виде лягушек под зонтиком и летающих по небу змеев,
До нашей эры, за стеклами, египетских скарабеев,
Пикассо и Матисса, и красных его, летящих
В танце несуществующем, тел, – стало быть, ненастоящих.
Голый стоишь сам – ни с места...на них, прилюдно раздетых,
То что хотел ты – прошлое. жаркое прошлое лето...
...За окнами снег, над замерзшей водою мечется,
Не лечь, не пристроиться – и превращается в месиво,
Все что здесь гибнет – от этой веселой беспечности,
Принадлежащей, как тут ни мудрствуй, но к вечности...
Я бы могла себе душу бередить до бесконечности,
Если бы жалость к себе была бы предел человечности.
Потому, хоть зима, но на сей раз – ей-богу, в порядке,
Что-то пишется, и мирно живут в тетрадке
Лапы, клювы, хвосты, любимые змеи-птицы,
И по жаркому лету – на каждой такой странице...
Только веришь – опять, ты слышишь, опять не спится,
И крадется утро голодной и злой лисицей....................

12 декабря

      1

Дорогой, моему дроЖЖанию нет предела.
Нос, уткнутый в подушку, белее мела.
Две десятые градуса вылетают из тела
Со скоростью близкой к Амура стрелам
(Будто понятно кто из нас сраженный).
Кошки, голуби, дети, жены...
За прозрачным оконцем мерцают клены,
Переводя синий цвет в зеленый.
Плавящийся асфальт тяжело представить,
Босые ноги босыми оставить...
Лето – как пережиток давний,
Покажется – и закрывает ставни.
Давай, дорогой, заведем пластинку,
Бокалы наполним себе, по старинке.
Вино и аккорды пусть пахнут тиной,
Как перегретые летом спины.
Погибать – так уж лучше, по мне, на пляже,
Чем в голландском средневековом пейзаже, –
Ведь там, кроме тебя самого, пропажи
Никто не заметит даже.

      2

Дорогой, я вчера смотрела МАКБЕТА, –
У них все три действия было лето,
Но от черного цвета плавилась сцена,
И другого не было в действиях цвета.
Короли обожают переделы и войны,
Знаменитость и рать, леса – но не волны, –
Волны протянутой тысячелетней дланью
Стирают между коронами грани.
История ищет себе замену, –
Трагедиям, жертвам, триумфаторам, пленным...
И если комедии бродят в венах –
Им место в сторонке, как календарям настенным
История ищет себе замену, –
Трагедиям, жертвам, триумфаторам, пленным...
И если комедии бродят в венах –
Им место в сторонке, как календарям настенным.
(Уровень взгляда при этом тем ниже,
Чем больше пространств остается в нише.
А подними календарь повыше –
Взгляд упирается прямо в крышу –
В декабрь). В декабрь все принято сваливать сразу –
Что под рукой, что заметно глазу.
Будешь смотреть на него из завтра
Как римский бог на античную вазу.
Я ворошу бумаги – все так ли,
Все что похоже, под стать спектаклю.
Оставляю голову на коленях чужих, как Макбет, –
Чтоб наутро нашел ее радостный маклер.

      3

Дорогой, мне надоело репетировать собственную немилость.
Ценно лишь то, что прежде так редко снилось.
Тоску по звуку и линии метаморфозы слуха
Топят в водах унылых Нила.
Дорогой мой, радость ПРЕДШЕСТВУЕТ узнаванию.
Если встречам сопутствуют большие (ударение на 1 слоге) расстояния,
Я – за дрожащий остров в замершем океане, –
Коему имя как в нынешней жизни моей... название
Не изменяет смысла столь бесповоротно.
Здесь ли, там ли, но выстоять – считается, благородно.
...Под флагом усилий свобода взметнется, вроде
Пугала в огороде.

      4

Сегодня двенадцатое, – выходной и длинный.
Страна моя празднует Конституции именины.
Дрожь всеобщая – эффектна, но не картинна, –
Напоминает пейзаж равнинный.
Дорогой, я привыкла, я дрожу как надо
Дрожать здесь, – я этому даже рада...
Двух десятых градусов не хватает в теле, –
Так ли уж много, на самом деле
(Мысль, достойная двусмысленности кавычек).
Привычки старые лучше новых привычек.
Но и эти ничуть, пожалуй, не хуже, –
Когда б не внутри, а снаружи.
Спи, дорогой, приобщайся к делу.
Привет твоему и духу и телу.

Общий портрет остается все тем же,
Лишь нарисован белым.
                  Зимою, 12-го холодного декабрьского дня

24 декабря

      1.

Вот сижу сочиняю тебе стихи.
Стынет борщ в голубой с цветами кастрюле.
По углам серебряные петухи
Кликали-кликали утро – так до утра и заснули,

Впечатав тени, пригодные только лишь для боев,
Цвета проглотив – оранжевое в голубое,
Тьму мне сунули под руку, и кипяток до краев
Лью то ли в чашки, то ли в синие звезды обоев.

Пыль несусветную дня, ибо хаос и космос – одно,
Замесит на простыни поза, которую примет тело.
Ночь в белом инее, сладкая как вино,
Станет года пределом.

На минуточку взгляд оторви от бумаг,
Паспорта, проч. купюры, рукописи, что там еще на страже
Лет – в шароварах, шортах английских, но главное что в штанах,
Так что придирок не будет. Считай, мы уже на пляже.

Считай, мы уже отвыкли не плавать, тем паче – вдаль, за буек,
Не валяться на солнце, зады подставив и спины.
Рай, говоришь, но наткнувшись на твердый бок
Чужой, понимаешь, что выплыл – наполовину.

И что столько же, столько еще, и быть может, еще чуть-чуть,
Пока на песок не плюхнешься за день сгоревшим телом.
Я расскажу тебе сказку, но самую страшную жуть.
Приготовься и бойся, покуда не станешь смелым.

Я опять не о том. Я зачем пишу в полутьме.
Чтобы сказок – не помнить, особенно лето, море
Соленое. Соль на ботинках, как натуральный мех
Актуальней сейчас, и с этим не будешь спорить.

Еще актуальны прогнозы на век и на год.
Дожди, говорят, дожди, снега и стихии.
Тебе интересно знать что там – наперед,
Или продолжим мысли, тоже ведь неплохие –

Про Рождество, про елку, снег, торжество, коктейль,
Что там еще, ах да, не забыть бы подарки.
Так постепенно раскручивается карусель
В том, самом синем, из самого детства, парке,

Где синие звезды-брошки, и запах еловых лап,
Кони, зверье, игрушки, тихая ночь в кои веки.
Стынет в кастрюле борщ. Карандаш как лукавый раб,
На конверте царапает: Рим, и – Луцилий Сенеке.


      2.

Привет, Сенека. Наступил декабрь.
Верней, конец его. Весь город в лихорадке,
Как ты описывал мне ранее. В порядке
Лишь здешний снег, шкаф с книгами, словарь.

Язык зимы столь хрупок, между тем,
Что не бояться раздавить, как рюмку
В руках озябших, его слог заумный
Легко, но и не выгодно совсем.

Потом, слова. Их блеск что мишура –
Уместней для торжеств, парадности нарядной.
Мне ж по душе все больше слог нескладный,
Что жмет висок подушкою с утра.

Что есть твое? Ты сам. Такой как есть.
Как все, от декабря вкусившие с лихвою.
Смотри, в окне увядшие левкои.
И это тоже весть, благая весть.

Вот нитка от одежд. Китайский медный лан.
Беседка у тропы, ведущей прямо к небу.
Но сам пейзаж условен. Впредь не требуй,
Чтоб в тех пропорциях, но здесь был дан.

Пиши, Сенека. Радуйся письму.
Всему что так легко вдруг взять и бросить.
В почтовый ящик. В реку. В небо. В осень.
Но не в декабрь. Ему конец. Ему

Не более достанется листов,
Чем воздуха изгнанникам из Рима.
Слова кивают и проходят мимо.
Прощаться поздно. Просто – будь здоров.

23 февраля

Ты этого не любишь. Как и я.
Торжеств, помолвленных со всенародной скукой.
Тебя призвав, страна твоя, тебя
Вооружив сомнительной наукой –
Не сомневаться лишь в одном – лови
Мою подсказку! – лести все ухмылки
Испробовала, мести все ходы...
И что? ты держишь устрицу на вилке
И пьешь свой кофе. И на Брайтон Бич
Тебе кивает головой Ильич.

Вот Кафка. Он на пляже. Он раздет.
Освобожден от армии навечно.
Я не читала. Слишком человечно
Звучит. И то что ты так много лет
Упрямо мне твердишь, что мира – нет,
И нет войны, и нет ничьих побед,
Звучит оптимистично бесконечно.

И если знаю я армейский строй,
То лишь по книгам, да и то далеким.
Мне трудно его связывать с тобой,
Пусть даже чтоб равняться правым боком,
Иль левым боком... лучше уж тайком
Вздыхать и думать... но не как в романе,
А про совсем другое на диване.

Ты не вставай. Работа – подождет.
Здесь отменили сдуру всю работу.
Страна тебе привет большой пришлет,
И подмигнет Ильич – мол, вспомни роту,
И рот на фото девушки в пальто,
Которую не звал туда никто.

Мой Швейк. Мой шлягер. И мой звездный хит.
На хитрое, увы, ума не надо.
Но мир, возможно, повернется задом
И этак выбор свой определит.
Кому – трубить, кому вставать – и в рань,
Не требуя ни строя ни приказа.
Кому-то умирать, но не от ран.
Я б выбрала. Но выбрать трудно сразу.
Как сразу выбрать курс для корабля,
Когда команда душит: ну те, бля!..

Но вот командный голос мой замрет
Внутри, где всё, как кажется, в порядке.
Я стану у окна. Свершу зарядку.
Ведь обессмертить каждый поворот,
И вздох, и взгляд, и устрицу на вилке,
Все ж лучше, чем приклеиться к бутылке.

Mil besos, как там наши говорят
На побережье... почему-то трудно
Поставить точку... Завтра будет утро.
На родине все выпили и спят...

Музыкальное сопровождение к теме утреннего рождения

                  в Америку, другу моему, родившемуся в 5 утра в 19…… году

      1.

В пять и начнем, пожалуй. Так что до осени вряд ли хватит.
Погрузив глаза друг в друга, как пальцы в один стакан,
Станут уже не литься в скатерть, а только капать
Обыденные слова, спустившиеся свысока.
Поговорим не всерьез. О рождении, как об обычном факте.
Кого удивит сейчас присутствие лишней одной строки
В реестре рожденных утром, в районе пяти… в акте
Так и записано: вес, рост такой-то, и будущие синяки
(стало быть, мальчик)… подруги, прицельтесь взглядом,
У него глаза бесконечности, и волосы цвета дня.
Чуть косит – но это тогда когда рядом
Нет меня.

В пять и начнем. Продолжим, пожалуй, в восемь.
Пусть устоятся мысли. И гости залягут спать.
Продолжим сначала, с той мысли что где-то возле
Шкафа стоит комод, а возле него кровать,
С которой сползать неловко, разве свести колени,
Удерживая бокал, непроливающийся ввиду
Тотальной его незаполненности… лень мне,
Но тихо сползаю, и не оглядываясь – иду
По ледяному полу, за ледяным напитком,
Под леденящим взором завистников из окна.
Восемь с четвертью… Господи, дай с избытком
Воздуха и вина!

В пять. Не опаздывай, это тебе не впервые
Норы рыть, стучать топором и выть
Когда – не дается… плюнь, по чести, все постовые
Вынуждены поститься, то есть, взамен – служить.
Что не заслужено – то и твое отчасти,
Дар – чудакам, полоумным и беглецам.
В пять, не забудь. Безупречное слово счастье
Раздели, на равные, сам.

      2.

Начнем с ДО – Доисторического рождения.
Хочешь – не хочешь, но лучше поверить слепо,
Что прошлое – это лишь хитрый обман зрения,
А будущее – всего лишь точный его слепок.
Потом – РЕ. Сказать, что РЕка – сомнительно.
Рекам тянуться некуда, разве что вглубь моря.
Тогда МИ – МИллион продолжений, длительность
Той твоей жизни, о чем никто и не спорит.
Пропустим ФА – забросим в трубу звенящую,
За нею – СОЛЬ (вряд ли окажется не у дел!).
Вернемся к ДО. Приблизимся к настоящему
Положению тел.

ДО – главное положение, и заглавное.
ДОРОГОЙ, ДО СВИДАНИЯ, ДОКОЛЬ, ДОВОЛЬНО…
Темной комнате за закрытыми ставнями
Всегда нестерпимо больно.

Потом – РЕ. У реки, вопреки желаниям,
Выбора нет, если принять за целое
Положенное расстояние
Для оптического прицела.

И если МИ – минуя оные данности,
Выйти на финиш – упасть и отдаться сердцем,
МИРНО (убойно!), МИНОРНО, МИЛАЯ, СТРАННАЯ,
Даже не верится. Даже на МИГ не верится.

Немедленно – ФА! Извлечь из трубы и высвистать!
ФАНЫ, ФАМИЛИИ, ФАНТИКИ (здесь, увы, многоточие),
Заглавными буквами: ГАММУ, ДО НЕБА – ВЫСТРОИТЬ!
И ИНТОНИРОВАТЬ БЕ-ЗУ-КОРИЗНЕННО ТОЧНО.

      3.

Это возможно здесь. На какое-то время довольно и
соседнего гастронома, но если войти во вкус –
придется смириться с войнами,
прокладывая путь в автобус.

Это тебе не дорога в рай.
Эй, дружище, запрыгивай!

Понесемся туда и туда. В места, обозначенные на карте
утреннего похмелья, чтоб если придется вдруг
выпрыгивать на ходу – не тошно
сталкиваться лбами нарошно.

Эй, дружище, подставляй свой лоб!
Под губы мои – целовать чтоб.

И если возможно – уши, тоже давай сюда… нет, драть!
до красноты, синевы, малинового оттенка,
все – преходяще, все лишь поверхность, пенка, –
было б кому снимать.

Эй, дружище, не убирай хоть уши!
Если б внутри, а то – снаружи…
(питерская привычка –
приоткрывать кавычки).

      4.

Последнее, что забыла сказать – у тебя будет 2, вместо
здешних пяти. Но это одно и то же.
Разница времени – это разность всего лишь местности,
до поры спрятанная под кожей.
Вот и начнешь – вовремя. Засветло, вот что обидно…
Впрочем, и
здешние ночи – уже и не ночи, в мае.
Знак вычитания кажется отнюдь не короче
знака сложения, или того, что знаю,
что арифметика
не хитрее правописания, а география
точна настолько, насколько позволит ей карта.
В пять, не опаздывай,
теперь это – факт биографии,
все остальное же – очередь. За вином и Декартом.

      6 мая

Карта болезни как цветное кино

картину подели на пять фрагментов

фрагм. первый
в формалиновом настое
отснятый надолго, обернутый в простое
крахмальное льняное полотнище
бывает просто дно, бывает – днище
когда в начале надо показать, как прочно
как глубоко лежит сия основа
пусть в недрах нас
так что с трудом рифмуется со словом
зеленоглаз

и все же подбелить хочу
как простыню
экран, чтоб твоему врачу
смотреть на ню

фрагмент второй
кроваво-красный, алый
пожар, а проще – жар температуры
жар сердца, а все кажется – жар-птица
крылами огненными машет как в мультфильме
компьютерном
безумство фейерверков
прикроешь глаз – сиянье прекратится
а после снова вспыхнет, с новой силой

такой искусный молодой дизайнер
жарища, ад –
пиратская программа

фр. третий
он рассказывает слуху
на классике воспитанному уху
как лепится постмодернизм бесстрашно,
его уключины, зазубрины, обрубки
как ищут впадины и складочки на юбке
жены, подружки, в кадр попавшей стружки
летящей с улетающей старушки
на вечную планету, в вечный дом

ах эти тетки-дуры, наши-ваши
ах если б только приглушили кашель
да с сильной доли – в слабую, как в кашу
с топленым подогретым молоком


фрагмент четвертый
цвета чая – лето
поля и редкие холмы – ромашек цвета
с вкраплениями маков, коз, телег
цветные сны – надежный оберег
спи, золотой
за снами врачеватель
приходит, но когда уже не страшно
когда и водку можно и селедку
в пейзаж поспешным росчерком вписать
трудней заснуть
но если надо спать –

гуди себе гуди
под нос: ба-ю, ба-ять

и вот фрагмент последний
самый,
пятый
его приятнее размазать пяткой
по белому крахмальному экрану

но изумрудных рек и так довольно
давай свой нос
закапаю
не больно
обидно ведь не чувствовать “гавану”

в заштатном городке, в первопрестольной
иль на болоте – триста лет живи
паскудство – умирать не от любви…

Вашингтон – Петербург

В белой-белой ночи,
                  в белой-белой,
                                    как зимняя вьюга,
Где ни свет не горит –
                  так светло, что дыханья заметны шаги,
Так воздушна печаль, так легка,
                                    так легко обретенье друг друга...
Лишь приснившийся дождь
                                    и рисованных лужиц круги

Огибая запястья,
                  сплетают торжественно руки, –
Как божественна участь
                                    хоть на миг превращенных в богинь...
О июньские боги,
                  холодные крылья разлуки,
Голос сбившийся,
                                    неба протяжного синь...

Грешный ангел, как мысль
                                                      о тебе,
                                    высоту набирает лениво,
Проронить опасаясь
                  пророчеств волшебные сны
В белый-белый костер,
                  в белый-белый,
                                                      как львиные взоры и гривы,
Что засыпаны снегом
                                    и будут мертвы до весны.

* * *

В этом мире, где все как один равны,
Где так мало событий и много слов напрасных,
Кармические причины рассматриваются со стороны
На то рассмотренье согласных.

Я, например, как смиренный лев,
Коему царствовать в царстве вечно,
Подхожу к событиям исключительно слева, –
Стало быть, довольно беспечно.

– Франтовство, – говорят приближенные, а также враги,
Коих тоже не счесть (ввиду иного мировоззренья;
к тому же, у нас места богов и богинь
заняты, и перетасовывать лень их).

Ты же, вопреки астрологическим предсказаниям,
Отменяя божественные знамения,
Каждый раз представляешь иное название
Все того же стихотворения.

Стихотворения, как понимаешь, на одну и ту же тему,
Где напрочь отсутствуют какие-либо вопросы,
И над которым чудной скользящей тенью
Проносятся заурядные грозы прозы,

А также угрозы легкому и беспечному существованию
В этом мире, где все, как ни странно, равны,
Потому что ни встречи, ни расставания
Не видятся со стороны

На такое видение несогласных, –
И это единственное, пожалуй, отличие
Очень счастливых и очень, увы, несчастных
От всех остальных, не соблюдающих правил приличия.

Ну что же, Гораций, Луцилий, Конфуций,
                                                      а также мой бесподобный Гром,
Устраивая революции, вспоминай о том,
Что в этом городе, душном от пыли и зноя,
                                                      человеческие умы
Превращают в иное
                                    пришедшее со стороны.

Со стороны уходящего в вечность солнца
И полной луны, случающейся прежде времени, как всегда.
И прежде времени тянутся в полночь сонные
Поезда...

И все – прежде, прежде времени, и ничего на потом,
Луна – как тетка беременная с большим животом...
Смотрю – и загадываю желание:
Стать для тебя – желаннее

В этом мире, где все как один равны,
Где так мало событий и много слов напрасных...

* * *

Сказанное тобой, наверное,
                  расставляет знак пред какой-то последней нотой,
Знак повышения – голоса, тела, темени –
                  к пространству, в котором случается "может быть".
Сила слов, перпендикулярная упущенному времени,
                                                      когда проясняет что-то,
Истончается в нить.

Опоясывая земной шар, прокладывая путь к вчерашнему,
Разводя ток сомнений на "за" и "против",
                                                      как питерские мосты,
Спрашивает себя, перечеркивая летопись карандашную,
Слог, падающий с высоты.

"Привет" в телефонной трубке
                  звучит не то чтобы тихим созвучием,
Это понятно – ночь (здесь-февраль),
                                                      и угол аптеки, и Блок,
Но если смотреть под углом
                  переменчивости судьбы как случая
Частного, – надо лететь, надо бежать,
                                                      под собою не чуя ног,

Возвращая время по часу,-
                                                      подумай, ведь это бежать по кругу,
По ухабам, которым бока намяли стопы сто лет назад,
К человеку, который мне клялся быть вечным другом
И который близко, и
                                    к счастью, не прячет взгляд.

* * *

Предыдущую баховскую строчку
Увязать с последующей мыслью,
Что должно в этом мире что-нибудь
Делаться навека и всерьез...
Я опять о проблемах вечности,
Которой и нет, наверное,
И которая каждый раз заново
Из мажорных баховских грез,
Из единожды сыгранной темы
Возникает в контрапункте мыслью,
Что если падаешь замертво,
Это означает, что мы все,
Рассчитывая на многоточие,
Получаем отсрочку,
Известную наперед –
В восемь баховских нот.

* * *

И жизнь, которой нет конца,
Летит как звездная пыльца,
Как снежный ком,
Как дом на слом,
Как лишний лист –
                          в чужой альбом...

* * *

Такие дожди идут
                  и такие гремят грозы…
Мир без тебя,
                  потому что ни зги не видать во тьме кромешной,
Будто серебряной ложкой
                                    в пустой тарелке елозя,
Ночи и дни нехотя перемешивает.

Такие дожди идут…
                  Спешат, все пытаясь к началу
Осени подоспеть.
                  Чтобы потом зима, и весна
                                                      игрушечной черепахой
Ползла и ползла упрямо, и до смерти надоедала
Ровным биеньем сердца
                  под ситцевою рубахой.

Такие дожди идут…
                  Но тебе там не снилось впомине,
Как я умею, притворившись
                                    каменной львицей,
Молчать и ждать, подставляя гранитную спину
Человеческим жалобам
                  на измены, слякоть
                                                      и поясницу.

* * *

Но в кои веки
                  рада я словам,
Так непохожим
                  ни на обещанья,
Ни на постскрипты,
                  но скорей на рой
Диезов, гласных,
                  вычурных наречий,
Кружащихся в каком-то диком танце
И не дающихся,
                  как ни старайся,
                                    в руки…
Лишь на душу
                  все тише и верней
Ложатся музыки –
                  нет, голоса –
                                    не звуки,
Но – призвуки, –
                  как пятна снегирей
На акварели,
                  где лишь снег да птицы
И больше ничего…
                  И если снится,
И если видится
                  сквозь кружево небес,
Сквозь ветвь,
                  впредь означающую лес,
Мерцанье на ветру дрожащих слов,
Лишенных впредь
                  опор
                                    (читай: оков),
Я соглашаюсь – мне
                  их власть и пыл…
И поздний блеск.
                  И вековая пыль.

Два стихотворения

      * * *

Уже перекрасили крышу, и дождь зарядил беспросветный,
Уже и июль на исходе, и время прощаться до завтра,
По сумкам распихивать наспех ненужные вещи,
А нужные складывать в угол в чужой незнакомой квартире.
Их выбросит в мусор наутро соседский мальчишка,
Которому дома велели наутро выбрасывать мусор,
И дворники метлами дружно замашут, сгребая
Все что он обронит, сбегая по лестнице вниз.
Там, в самом низу, у крыльца, в отдаленьи от мира,
Там девочка будет стоять, беглеца ожидая,
И оба они, тонконогие быстрые птицы,
Помчатся, почти не касаясь ногами земли, со двора.
А в дальнем дворе – там старик будет спать на скамейке,
Своим бормотаньем пугая ворон и прохожих…
И вряд ли кому-то сюжет показался бы странным,
Когда б не тяжелая рама, и тень на стене.

      * * *

Скорее всего, опять переменится ветер,
И ночь мотыльком золотым промелькнет – и исчезнет навеки,
И я твою голову к сердцу прижму и заплачу,
Уже не стыдясь никого – ни тебя ни себя.
И медленный дым поплывет по бесцветному небу,
И поезд помчится в бескрылые сонные дали,
И шум самолета приблизится к самому сердцу,
И бедной твоей голове станет невмоготу.
И я наконец-то пойму, что не ты уезжаешь,
Что я уезжаю, а ты остаешься навеки
В ночи золотым мотыльком, что вспорхнет – и исчезнет,
И знать бы где встретится снова, ах если бы знать…




_____________________________________________

Эти стихотворения опубликованы при поддержке сайта couponsworld.ru: бесплатные промокоды и купоны на скидки ведущих мировых брендов и крупнейших интернет-магазинов (OTTO, Quelle, Wildberries и других). С их помощью можно купить то, о чём вы мечтали, гораздо дешевле, чем вы ожидали.

 


508 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 28.03.2024, 19:50 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

24.03.2024
Журналу «Новая Литература» я признателен за то, что много лет назад ваше издание опубликовало мою повесть «Мужской процесс». С этого и началось её прочтение в широкой литературной аудитории .Очень хотелось бы, чтобы журнал «Новая Литература» помог и другим начинающим авторам поверить в себя и уверенно пойти дальше по пути профессионального литературного творчества.
Виктор Егоров

24.03.2024
Мне очень понравился журнал. Я его рекомендую всем своим друзьям. Спасибо!
Анна Лиске

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Поддержите «Новую Литературу»!