Жизнь Ершова

 

 

 

И теперь мне мучительно больно от осознания своей беспомощности и, вообще, своей ненужности. Где-то ещё идут горячие политические бои, люди теряют своё здоровье и даже жизни. А я сижу дома и слушаю радио. И чувствую себя едва ли не соучастником вершителей переворота. "Что ты сделал для победы демократии?" – задаю я себе вопрос. "Почему не поддержал Ельцина в его борьбе?" – мучаю я себя.

Но, подумав, честно отвечаю: "У меня вывихнута нога".

Этот "рассказ" был напечатан в газете "Вологодский комсомолец" (гораздо позже событий 91-го, кажется в 93-м или 94-м). Цыплаков рекомендовал. Кажется, это и была первая публикация моей прозы. А ведь писал я эту чушь едва ли не на полном серьёзе…

И летом же 91-го я отнёс свои стихи в областную газету "Русский север". Встретил меня известный в нашем городе журналист-поэт-прозаик, взял мои листочки. А через неделю говорил мне примерно так: "Вы такой молодой, а у вас всё – Бог, смерть…" Впрочем, два или три стихотворения вскоре были напечатаны. Это и была самая первая моя публикация. Одно стихотворение точно помню:

 

 

*   *   *

 

Да, в мире много разных тем…
Я даже не кляну Иуду.
Распяты миллионы тел!
И это всё подобно чуду.
Ужасный сон…
Кошмарный бред…
Кресты, кресты…
На них все боги!
Эпоха несвершённых дел,
Эпоха нераскрытых тем,
Эпоха шествий без дороги.

Но радости от публикации не было. Наоборот, после того разговора с "журналистом-поэтом-прозаиком", надолго пропало желание показывать кому либо свои опыты в стихах и прозе. До случайной встречи и знакомства с Игорем Цыплаковым.

Зимой 91-92 г. я ушёл с кирпичного завода, ушёл и от жены, и от сына… Я жил в доме матери, работал дворником и тренером (тренировал группу ребятишек в спортзале одной из школ), читал, что-то писал. Весной мать позвала меня в церковь. Я пошёл. Это был молельный дом баптистов. Год или даже чуть больше ходил туда. И, как всегда это бывало у меня, отдался той "церкви" со всей страстью. Это и была страсть. Страсть души, искавшей Бога. И мне казалось, что там – нашёл…

С Цыплаковым я познакомился в 92-м году. В то время я раз в неделю ходил в парилку. В тот день встретился в бане с Мартыновым., ещё до армии вместе тренировались и выступали на соревнованиях, потом он в каратэ перешёл. Рядом с ним на скамейке отдыхал после парилки невысокий худощавый человек с аккуратной бородой. Они оживлённо беседовали. Что-то заинтересовало меня в том человеке, и когда он снова ушёл в парилку, я спросил у Мартынова: "Это кто?" "Писатель. Игорь Цыплаков". "Познакомь меня с ним". Мартынов отказался. Он уже одевался и вскоре ушёл. А я набрался смелости (когда ещё будет такая возможность!), и когда Цыплаков снова вышел в предбанник, обратился к нему: "Здравствуйте. Вы писатель?" "Да"…

В тот же день я зашёл в магазин "Мир книги" и купил сборник рассказов Цыплакова "Ясны очи", изданный в "Молодой гвардии". И с первой же страницы, даже не с рассказа, а с авторского предисловия "Душа моя", полюбил писателя Игоря Цыплакова и человека Игоря Александровича Цыплакова. А на следующий день с его книжкой и со своим рассказиком "Такой день" и стихотворением "Золотой ключик", написанными от руки на листочках в клетку, стучался в дверь Вологодского отделения Союза писателей России… И ещё узнал я, что Цыплаков десять лет отработал начальником отряда осужденных в колонии строгого режима. Не там ли и выстрадалась им простая, но ёмкая формула: "душа всему мера". Как выстрадалось, так и пишется, так, видимо, и живётся…

Конечно, и без помощи Цыплакова, я, продолжал бы писать, стал бы и публиковаться снова… Впрочем, встреча с ним была неизбежна. Как, конечно же, неизбежно всё случающееся в жизни.

Из записной книжки за 92-й год:

 

 

*   *   *

 

Я переписчик снов,
Я очарованный странник,
Я переплётчик строк,
Я отовсюду изгнанник,
Я растерял на лету
Всё, что не стало сутью,
Я вечно у черты,
Вечно на перепутье,
Я неизвестный солдат,
Я всадник на поле битвы,
Я песенный акробат,
Идущий по лезвию бритвы.

 

 

*   *   *

 

Стихи в полусне.
Стихии во сне.
Все мысли на дне.
Так сладостно мне.
Грусти обо мне.
Мечтай обо мне.
Всё тает во мгле…

 

 

*   *   *

 

В этом бешенном,
Призрачном мире,
Как живу?
Не любим, не любя…
Да! Я в вечном,
Безумном побеге
От себя
В самого себя!

И вот ещё краткая запись: "Разговаривал с В. Беловым. (На улице)".

Вот что это был за разговор. Я шёл с тренировки. И увидел Белова. Он шёл мне навстречу и уже прошёл мимо. Я впервые увидел его "живьём". А незадолго до этого я слышал по радио интервью с ним, в котором Белов сказал: "В протестантизме чувствуется какая-то ограниченность". Я тогда ещё был баптистом, то есть – протестантом. Я остановился, развернулся, догнал его, поздоровался. Сначала промямлил что-то, мол, спасибо за ваше творчество и т.д. А потом уж ляпнул: "Вы сказали, что в протестантизме чувствуется ограниченность. Но ведь это недоказуемо. Так же можно сказать, что в православии чувствуется ограниченность…" Он посмотрел на меня строго и спросил: "Вы русский?" "Да". "Значит, вы ещё мало думали". Вот и весь "разговор".

И весь Белов в этом ответе.

К счастью, довольно скоро, я утвердился в его правоте, абсолютно безболезненно, естественно отошёл от баптизма. Не вдаваясь в теологические дебри – в нём (в баптизме и, в целом, в протестантизме) именно чувствуется ограниченность. Очень точно это Василий Иванович сказал.

Потом много ещё было встреч с ним, разговоров. А тот первый разговор он, видимо, забыл.

Далее из записной книжки: "Мир это музыка, к которой надо найти слова". Пастернак. То был период увлечения Пастернаком. Именно – увлечения. А ещё со школы я любил Рубцова и знал наизусть многие его стихи. Есенина, конечно же, тоже любил. Уже благодаря Цыплакову открыл для себя поэзию Сергея Чухина и Александра Швецова…

"Три вещи может сделать женщина для русского писателя. Она может кормить его. Она может искренне поверить в его гениальность. И наконец, женщина может оставить его в покое. Кстати, третье не исключает второго и первого". Довлатов.

Я прочитал тогда его: "Зона. Компромисс. Заповедник". "Стёб", конечно. Но самоирония и язык удерживают в литературном поле. В "Зоне", по-моему, даже мат оправдан (хотя, в принципе – я против). "Зона" и есть его сильнейшая вещь.

"Как бы поэт или писатель ни преклонялся перед Пушкиным, Байроном, Шекспиром, Толстым, как бы композитор ни боготворил Баха, он должен следовать своему назначению: нести крест своего призвания. И даже будучи равнодушным к славе, успеху, желает, чтобы его произведения были опубликованы". А Шнитке.

 

 

*   *   *

 

Я так бываю одинок!
Насытившись водой и хлебом,
Я б как святой отшельник мог
Молиться под открытым небом.
Но потерялся на земле, –
Я потерял Святую землю.
Блуждаю горестно во мгле.
Вокруг – неверье.
А я ищу тот светлый край,
В котором я ни разу не был.
И только ниточки дождя
Соединяют землю с небом.

20.04. 93

Сохранился листок с этим стихотворением отпечатанным на машинке. На нём пометки красным карандашом И. Цыплакова: последние две строчки подчёркнуты и помечены знаком +, а над стихотворением его рукой написано и заглавие: "Под открытым небом".

Много думалось и о спорте (я и тренировал и сам ещё тренировался). Вот цитаты из Ю. Власова, "подпорки" к моим размышлениям:

"Жизнь подставляет людям лживые и ложные идеалы. За лозунгами спортивной красоты, здоровья, силы происходит дробление ценностей, подменяется высокая устремлённость к добру, чистоте, расширению границ разума бешенством и неразборчивостью побед".

"… в спорте высших результатов, на мой взгляд, происходит подлог тех целей, во имя которых святы и оправданы риск и саморазрушение".

Страшно то, что подлог этот часто происходит ещё задолго до "спорта высших результатов", даже в детском спорте.

"Демонстрация превосходства – вот это для довольно существенной части молодых людей оказывается определяющим, самым притягательным в спорте".

В те дни я написал статью "Спорт – дух силы или сила духа", и она почти сразу же была опубликована в областной молодёжной газете "Ступени".

О спорте, о работе тренера мне, по-настоящему, ещё предстоит написать, не зря же столько лет и сил отдано этому.

Выше я писал, что не люблю спорт, а сейчас скажу – я бесконечно влюблён в спорт, в возможность самовыражения через спорт. Конечно, смотря что самовыражать…

К тому времени (93-й год), уже написал около двадцати рассказов (всё это были лишь зарисовки на самом деле). Некоторые из них представил на областной семинар молодых авторов осенью 93-го. Два из тех рассказов вошли в мою первую книжку 97– го года. Остальные растворились в более поздних рассказах.

В июне 93-го – первые наброски к "Тревожной поэме". Дописывал её в 94-м. Вот она: