Романснебес

 

 

 

События, случившиеся со мной в один день, – мое поступление и знакомство с Анатолием – привели меня в состояние радостного ожидания. И хотя так глупо получилось, что ни я, ни Анатолий не оставили друг другу никаких координат, я была уверена, что мы непременно встретимся снова. Как и когда это произойдет – я не знала.

Однако судьбе было угодно меня приятно удивить.

В тот день мне позвонила подруга и пригласила вечером прогуляться по парку. Обычно я с радостью соглашалась, но в этот раз решила никуда не идти, а провести вечер дома, пересмотреть свой гардероб, поваляться на диване, помечтать, поужинать с родителями и пораньше лечь спать.

Я порылась в платяном шкафу, перемерила все платья, кофты и юбки, пришла к выводу, что носить нечего, помечтала о том, что смогу где-нибудь подрабатывать и тратить деньги на дорогие и красивые вещи. А лучше всего заказывать одежду в ателье, тогда наверняка можно не опасаться, что навстречу тебе будет идти девушка, одетая так, как будто вы с ней близнецы. Я даже представила себе, какие именно платья я хочу сшить, из какого материала, с какими пуговицами и украшениями.

Часам к семи вечера с работы вернулся папа, а затем прибежал домой Ромка, чтобы перекусить и умчаться опять куда-то, к своим приятелям. Он уже был совсем взрослый и симпатичный парень.

Мама нажарила на ужин моих любимых картофельных оладий. Какая же это прелесть – картофельные оладьи со сметаной!

Вся семья села за стол. И хотя это был обычный ужин, настроение у всех было праздничное. Видимо, оттого, что уже не так часто получалось поужинать всем вместе, а теперь, когда через неделю начнутся мои занятия в консерватории, такие ужины будут еще реже.

– Анжелка, после ужина посуду моешь ты! – поспешил увильнуть от этого занятия Ромка.

– А чего я?

– Ты скоро уедешь, и мне придется после ужина всё время самому мыть посуду.

– Ой-ой-ой! Перетрудился, – вступила в разговор мама.

– Да ладно, мам! Мне не трудно. Разве я могу отказать такому красавцу, – сказала я и показала Ромке язык.

– Вот уж точно красавец! – покачала головой мама. – От девок отбоя нет. Всё звонят и звонят без перерыва. То одна, то другая, то третья. О! Беги уже! Телефон звонит! Это опять тебе поклонницы!

Ромка бросил вилку и, дожевывая на ходу, побежал к телефону.

Через минуту он вернулся с круглыми хитрыми глазами:

– А вот и не поклонницы, а поклонники! Анжелу к телефону, мужчина...

Я удивилась: мужчина?.. мне? Мама с папой переглянулись.

– Ало.

– Привет, кареглазая!

Мое сердце встрепенулось и упало вниз.

– Ой!

– Что "ой"?

– Толя?

– Ух! А я думал ты меня не узнаешь и спросишь, как самая серьезная девушка в мире: "Кто это?"

– Нет, узнала... Толя... а откуда ты знаешь мой телефон?

– О! Я самый великий в мире сыщик. Знаешь, как моя фамилия?

– Нет.

– Моя фамилия Холмс. Слышала о таком?

Я рассмеялась:

– Нет, ну серьезно, откуда?

– Конечно, серьезно! Как можно еще разговаривать с серьезной девушкой? Только серьезно. Так вот. Я применил свой дедуктивный метод, и узнать твой телефон оказалось элементарно!

– Элементарно?

– Да.

– Интересно. Раскроешь мне эту тайну?

– Никакой тайны нет. Как ты думаешь, сколько девушек с именем Анжела поступили в этом году в консерваторию?

– Не знаю.

– А я знаю. Одна. Анжела Семеновна Вульф. И это совсем не тайна. Списки поступивших абитуриентов до сих пор висят на стенде в главном корпусе консерватории.

– А разве в списках есть номера домашних телефонов?

– Нет, конечно. А как ты думаешь, сколько Семенов Вульф живет в Рубецке?

– Один?

– Угадала. В Рубецке живет только один Семен Абрамович Вульф, и в телефонной справочной мне за две минуты отыскали твой номер.

– Да, действительно элементарно! – согласилась я.

– Вот видишь. Ну, как дела, кареглазая?

– Нормально.

– Отдыхаешь по полной программе? С мальчишками по паркам гуляешь?

– Нет.

– Что "нет", не отдыхаешь или не гуляешь?

– Отдыхаю, но не гуляю.

– Отчего? Мальчишек или парков в Рубецке нет?

– Нет, у нас здесь, как в Греции, всё есть. Просто нет желания.

– А со мной увидеться есть желание?

– Да.

– Прекрасно! Так когда ты приезжаешь?

– На следующей неделе, видимо, во вторник. Или в среду.

– Хорошо. Я тебя встречу.

– Но у меня еще нет билетов. Я не знаю когда.

– Это не важно. Я тебя встречу. Пока?

– Пока.

– До встречи.

Я положила трубку и вернулась на кухню за стол.

– Ну-ка, ну-ка, – сказал папа, – рассказывай, что это за кавалеры нам звонят?

– Никакие не кавалеры, – улыбнулась я, – просто знакомый.

– А-а! Просто знакомый. А я-то думал, что кавалер! – и папа подмигнул мне. – Я твоей маме тоже был когда-то просто знакомый.

Мама, видимо вспомнив что-то приятное, улыбнулась в ответ.

– Кстати, – сказал папа, – ты ж до отъезда, дочка, сходи к Евгении Соломоновне, скажи человеку спасибо, что выучила, столько души тебе отдала. Я ей недели две назад звонил, она себя чувствует гораздо лучше, так что сходи, ей будет приятно.

– Хорошо, пап! Я и сама об этом думала. Только всё равно ей нужно предварительно позвонить, узнать, когда она сможет со мной встретиться.

– Позвони. Ее новый телефон записан в блокноте, найдешь там, И не откладывай на последний момент, а то мало ли что, больной человек, сама понимаешь...

– Завтра с утра позвоню.

– Вот-вот, завтра с утра и позвони.

Ромка вскочил из-за стола.

– Всё! Спасибо! Всё очень вкусно! Ну, я побежал? Анжелка, посуда за тобой! Да?

– За мной, – согласилась я.

Я была готова согласиться на что угодно. Счастье делает человека покладистым и сговорчивым.

 

Я почти не спала в эту ночь. Под утро всё-таки уснула и проснулась поздно, часов в одиннадцать. Родители уже давно ушли. Ромка болтал по телефону, а я лежала в кровати и вспоминала каждое слово вчерашнего разговора с Толей. Я чувствовала себя абсолютно счастливым человеком.

Одев легкий домашний халатик, я пробежала в ванную комнату. Там я с огромным удовольствием приняла контрастный душ, почистила зубы и посушила волосы феном.

Затем на кухне выпила чашку холодного компота из сухофруктов с черствым маминым пирогом и крикнула Ромке, который всё еще говорил по телефону:

– Ром, ты скоро? Мне позвонить надо!

Через пять минут на кухню зашел Ромка, налил прямо из кастрюли в большую пивную кружку компот и, откусив кусок пирога, буркнул с набитым ртом:

– Иди звони.

– Ты бы хоть прожевал, а то еще подавишься, – сказала я, смеясь.

– Не-а, не подавлюсь.

Подойдя к телефону, я отыскала в блокноте новый номер Евгении Соломоновны и позвонила. Едва успел раздаться гудок, как мягкий голос Евгении Соломоновны ответил:

– Здравствуй, Анжела!

– Здравствуйте, Евгения Соломоновна! Как вы догадались, что это я? Вы что, ясновидящая?

– Ну что ты, солнышко! Я просто почувствовала, что это звонишь ты. Как твои дела?

– Евгения Соломоновна, я хочу прийти к вам в гости, можно?

– Ну конечно можно! Что за вопрос?

– А когда можно?

– Да хоть сейчас.

– Да? Хорошо, Евгения Соломоновна, я прямо сейчас и приду, только я не знаю вашего нового адреса.

– Старогородская, 6, квартира 3. Знаешь, где это?

– Да, недалеко от центрального рынка.

– Да, только дорогу аккуратно переходи, а то еще кого-нибудь до инсульта доведешь.

– Конечно, Евгения Соломоновна. Простить себе этого не могу.

– Не кори себя. Главное, все живы, а что ни делается – всё к лучшему. Жду.

 

Евгения Соломоновна открыла мне дверь.

– Ой! Здравствуйте! А мне сказали... – начала я говорить и запнулась.

– Что я катаюсь в инвалидной коляске? – продолжила за меня Евгения Соломоновна.

– Да, по правде говоря.

– Как видишь, нет. Уже не катаюсь. Симулировала, симулировала, да надоело. Думаю, хватит кататься, а то кто ж будет готовить юные дарования к поступлению в консерваторию?

Я счастливо заулыбалась.

– Так что ж мы стоим на пороге? Проходи!

Евгения Соломоновна широко открыла дверь.

– Не разувайся, проходи в гостиную. Чаю хочешь?

– Спасибо.

– Спасибо "да" или спасибо "нет"?

– Спасибо "да".

– Вот и славно. Располагайся, где тебе удобнее. Хочешь – на диване, а хочешь – в кресло садись.

– Я на стул, можно?

– Да не скромничай, садись в кресло возле журнального столика, а я сейчас чайку сооружу.

Я прошла и села в кресло.

Евгения Соломоновна принесла на овальном черном подносе две изящные чашки из белого фарфора и поставила их на журнальный столик. Потом, вернувшись на кухню, на этом же подносе вынесла большой белый фарфоровый чайник, из носика которого шел пар с ароматом мяты, и хрустальную сахарницу с двумя торчащими из нее серебряными чайными ложечками. Поставив поднос на журнальный столик, Евгения Соломоновна села в кресло напротив меня.

– Прекрасно выглядишь, Анжела! Влюбилась?

– С чего вы взяли?

– Глаза горят, – улыбнулась Евгения Соломоновна.

– Это, наверно, оттого, что я всё-таки поступила в консерваторию.

– Ну, от этого, бывает, тоже глаза горят, но не таким светом, так что влюбилась, влюбилась.

– Неужели это так видно?

– Ну, кому видно, кому – нет, но мне видно. И, конечно же, он самый распрекрасный? Да?

– Ага. Распрекрасный.

– И знаешь ты его, наверно, один день и уже думаешь, что он распрекрасный?

– Точно, один день. А что, так не бывает?

– Как?

– Ну, что вот встретишь человека, а он оказался распрекрасным, и ты это сразу понимаешь?

– Почему не бывает? Бывает. Правда, редко, но бывает. Чайку-то наливай, а то остынет. Давай я к чаю чего-нибудь принесу. Печенья? Варенья?

– Да. И то и другое. А варенье какое?

– Вишневое, точнее не варенье, а конфитюр.

– Вишневое – мое любимое.

– Секундочку.

Евгения Соломоновна ушла, а я попыталась справиться со своим удивлением и смущением. Вот это да! Неужели у меня на лице написано, что я влюбилась?

Через пару минут Евгения Соломоновна вернулась и поставила на стол блюдце с конфитюром и вазочку из цветного стекла с домашним печеньем.

– Вот. Угощайся. Папа, мама на работе?

– Да.

– Обрадовались твоему поступлению?

– Конечно. Хотя папа думает, что моя музыкальная карьера закончится в тот день, когда я выйду замуж.

– Правда? – Евгения Соломоновна засмеялась. – Успокой папу. Скажи, что я сказала, что твоя музыкальная карьера не закончится.

– Спасибо, Евгения Соломоновна, за то, что вы в меня верите.

– Я не верю, я – знаю. Только вот что...

– Что?

– Аккордеон, конечно, замечательный инструмент, и ты великолепно играешь на нем, но...

Я вопросительно посмотрела на Евгению Соломоновну.

– Но... – продолжила она, – это не совсем твое.

– Как это?

– Ты любишь петь?

– Даже не знаю...

Я никогда серьезно не пела. Так, мурлыкала себе под нос, да и всё...

– А ты попробуй.

Я удивленно подняла брови.

– Да-да, я серьезно. Вот смотри...

Евгения Соломоновна встала и подошла к книжному шкафу. На нижней полке россыпью лежали газеты и журналы. Евгения Соломоновна порылась в них:

– Вот. "Известия". Я обычно такие газеты не читаю, а тут случайно бросила взгляд. Где ж это? Ага. Вот: "15 сентября начинается конкурс исполнителей русских романсов. Прием заявлений и материалов продлится до 15 октября. Время проведения фестиваля – с 3 по 7 ноября. Победителя ожидает заслуженная награда – выступление в новогоднем "Голубом огоньке", а также участие в концерте наряду с популярными артистами нашей страны в Кремлевском Дворце съездов". Ну, дальше условия конкурса, ты прочтешь сама. Держи, – и Евгения Соломоновна протянула мне газету.

Я взяла газету с чувством недоумения: "Конкурс? Какой конкурс? Какие романсы? Какие огоньки и дворцы съездов?"

Мне вдруг подумалось, что после инсульта у Евгении Соломоновны не всё в порядке с головой. Мне стало жаль ее, но я себя успокоила. Ноги у нее поправились, значит, и мозги станут на место.

Я подняла глаза и увидела выражение лица Евгении Соломоновны. Оно было таким, словно она прочитала мои мысли...

– Спасибо, Евгения Соломоновна. Я обязательно прочту.

– Только не надо думать, что я сумасшедшая. Ты еще юная и многих вещей не понимаешь. Ты сделай так, как я тебе говорю, а потом уже решишь, сумасшедшая я или нет. Договорились?

– Хорошо, Евгения Соломоновна.

– А что ж ты не ешь варенье? Просила ведь...

– Сейчас буду! И с огромным удовольствием! Я ведь сластена!

– Сладкое полезно для мозгов. Так что, давай, не отказывай себе в удовольствии. И по ходу дела рассказывай про вступительные экзамены. Что играла, кто слушал, что говорили?

Мы проболтали еще часа два, я съела весь конфитюр и почти всё печенье, выпила три чашки чая, а когда уже собралась уходить, Евгения Соломоновна обняла меня и сказала:

– Ну, не забывай, когда станешь знаменитой! Заходи. Всегда буду тебе рада.

– Да ладно, Евгения Соломоновна! Конечно, мне очень приятно, что вы в меня верите, но я боюсь, что я не смогу оправдать ваши надежды.

– Сможешь, сможешь. Только замуж не выскочи за первого встречного. Хотя так оно и будет!

– Какое "замуж"? Кому я нужна?

– Как кому? Такая умница и красавица! Да ты только свистни – женихи косяками повалят!

– Скажете тоже! – смутилась я.

– Ладно, ладно! Не принимай мои слова слишком близко к сердцу. А вот насчет конкурса – я совершенно серьезно.

Я попрощалась с Евгенией Соломоновной и вышла на улицу.

 

Меня не покидало какое-то странное чувство. Нет, вроде всё было замечательно. И замечательно, что Евгения Соломоновна уже здорова – говорит, что с сентября опять пойдет на работу в музыкальную школу, и выглядит она превосходно, мне даже показалось, что с короткой стрижкой она выглядит значительно моложе, но...

Но что-то в ней было не так. Эта мысль пришла мне в голову не только в связи с ее странной идеей относительно какого-то непонятного конкурса, но в большей мере оттого, что взгляд Евгении Соломоновны стал другим. Я чувствовала, что ее взгляд, как рентген, просвечивает меня насквозь, и не могу сказать, что это чувство доставляло мне удовольствие.

Но ситцевый август закружил мне голову своим неповторимым ароматом спелых яблок, лазурью высокого неба и поцелуями нежного ветра, и я опять унеслась далеко-далеко, в страну своих счастливых грез.