За всё надо платить

 

 

 

Я открыл глаза, улыбнулся и пошел умываться. Отражение в зеркале подмигнуло:

– Тебе предстоит прожить один из лучших дней в жизни!

– Я знаю, – игриво ответил я сам себе.

Еще бы, ведь сегодня я отправлюсь в научную экспедицию, о которой так долго мечтал!

Закинув вещи в багажник своего внедорожника, решил зайти в магазин. Выезжать пока что было рано. Прибыть на место встречи первым и маяться в ожидании коллег... нет, лучше магазин. Вдруг я что-то забыл докупить?

 

Побродив между полок, взял бутылку минеральной воды – было жарко. Около кассы стояла пожилая женщина, которая все выкладывала и выкладывала из казавшейся бездонной тележки свои будущие приобретения. В ожидании я стал рассматривать обложки журналов.

Мой взгляд зацепила фотография красивой женщины. Я взял "ее" и стал изучать более внимательно. Будто из ниоткуда рядом с глянцевыми роскошными волосами появилась пухлая женская рука в родинках и пигментных пятнах. Я отметил про себя, что ногти пора бы и подстричь, проследил взглядом до сдобного плеча и уперся в лицо. Оно мне улыбалось.

Это была женщина с бездонной тележкой.

 

– Сынок, как ты похож на моего Витю! – начала она тихим, будто убаюкивающим голосом.

– И глазки-то у тебя такие же, голубые, и ростом Витя был ровно с тебя, то есть выше матери на целую голову! – последовал мягкий толчок в плечо. Я смотрел на эту чудную бабусю и не знал, как реагировать. Тот факт, что я похож на ее сына, конечно, занимателен, но все же мне становилось неловко. Впрочем, она не оставила мне много времени на размышления и продолжила.

– А ушки-то, вон, посмотри, такие же маленькие, аккуратненькие, прямо как у моего сыночка, – тут она дотянулась до моей мочки и стала перебирать ее пальцами, будто что-то солила. Это было совсем не приятно, так как я ощущал, какие у нее грубые шершавые пальцы. Но я не успел даже сделать соответствующе выражение лица, так как пожилая женщина начала плакать.

– Жаль, умер Витька несколько лет назад, а я так по нему скучаю! – она плакала очень тихо, спокойно, будто и не плакала вовсе, а слезы сами по себе катились по щекам. На слове "скучаю" она улыбнулась мне так, будто просила прощения за свою несдержанность.

 

Мне стало ее жалко. Эти старые руки, шершавые пальцы, довольно неопрятный вид в целом придавали моей жалости какие-то особые пряные нотки, как будто кто-то пощекотал душу перышком.

– Знаешь, больше всего мне не хватает, чтобы кто-нибудь называл меня мамой.

К этому моменту мои брови уже сложились домиком, лицо выражало глубокое понимание этой непростой жизненной ситуации, или, по крайней мере, мне так казалось. Я не нашел ничего лучше, как сочувственно кивнуть, поджав губы.

– Не сложно тебе будет, когда я отойду от кассы, крикнуть мне вслед: "Пока, мама!"?

Нет, мне, конечно, не сложно. Я уже преисполнился к этой убогой женщине теплом и умилением, и даже некоторой симпатией к ее сыну Витьке, на которого я был так похож. Пока мне пробивали воду, я обернулся и со всей нежностью, на которую только был в тот момент способен, прокричал ей вслед: "Пока, мама!" Она помахала мне рукой и исчезла за стеклянными дверьми.

 

С чувством глубокого удовлетворения я начал доставать деньги из кошелька. Делать добрые дела всегда приятно. Помню, еще в школе я выдвинул теорию, что любой вид бескорыстной помощи – на самом деле, проявление эгоизма. Потому что тому, кто делает что-то хорошее безвозмездно, самому на душе приятно. Согласитесь? Получается, что ты сам себе делаешь хорошо, а это уже никакое не бескорыстие. Просто есть люди, которым от доброго поступка хорошо на душе не делается, они их и не совершают. А те, кто якобы без всякой причины помогают людям, удовлетворяют, прежде всего, себя. Когда в сериале "Друзья" герои поспорили, что не найдут ни одного благородного поступка, от которого бы тому, кто его совершал, не стало бы хорошо, я вспомнил школьную теорию и мысленно похвалил себя за проницательность.

В общем, мне было приятно сделать другому человеку хорошо.

 

– С вас три тысячи сто сорок один рубль, – пробурчала кассирша.

– Дороговатая у вас вода, девушка, – улыбнулся я ей.

– Вода как у всех, а счет большой, потому что мама ваша немало купила.

– Какая мама?

– Но вы же только что с ней попрощались! Она сказала, что сын за нее заплатит.

– Да какая она мне мама? Я в первый раз вижу эту женщину! Да я...! – я задыхался от возмущения. Мой мозг отказывался понять, что произошло. Ему было сложно так быстро перейти от жалости и самолюбования к вселенскому негодованию. Негодованию, лишавшему способности говорить.

Недобрым взглядом посмотрел я на выход, где, конечно, уже никого не было.

За все надо платить, подумал я, и достал три тысячи сто сорок один рубль.