Савита

Савита – это девушка, которая училась со мной в одной школе. Это было в Бом-Ригора еще двадцать лет назад. Нам тогда было по двенадцать лет. Совсем еще дети, да и было все вокруг по-другому, не то, что сейчас. Прогресс движет общество вперед, экономика ставит его во все более жесткие рамки. Даже там, в небольшом местечке Бом-Ригор, названном в честь построенного на скалистом берегу маяка, во всю нашли распространение эти жестокие законы рынка, не говоря уже о таком городе как Солеар, где я уже живу двенадцать лет, с тех пор как закончил школу в Бом-Ригоре.

Многие мои одноклассники остались, не решившись поменять свою жизнь и отправиться искать свое будущее в городах. В городах, где цивилизация полным ходом набирала обороты и манила своими перспективами, а кого пугала своим размахом и новизной. Я оказался среди тех, кто испытал тягу оказаться в гуще событий и, как только закончил школу, на следующий день взял билет на поезд.

Попрощавшись с родителями, я уехал искать счастье в Солеар. По пути, а я ехал сутки, в моей голове творилось что-то необычное. Мной то овладевал страх перед неизвестным, то радость свободы и неограниченных возможностей, то таинственное волнение. Но все же я решил, что пути назад нет. И что я уже еду навстречу сияющему городу. Так я представлял его пылающим от неоновых вывесок и реклам, и раз уж я не могу и не хочу ничего менять, то не важно с какими чувствами это мне дается.

Я кинусь в этот омут с головой.

Приехав в станцию, которая называлась как и сам город, “Солеар”, я с двумя чемоданами в руках вышел из вагона на перрон. Остановившись, я оглянулся. Проводница в синей фуражке и красным жезлом в руке добродушно кивнула мне, видимо, понимая мое состояние. Наверняка вид у меня был растерянный и озабоченный. Она улыбнулась, и ее глаза сказали мне – “Иди! Иди вперед, Дима! Город ждет тебя!” и знаете, мне стало легче. Действительно стало легче, и я почувствовал прилив сил. Я смело шагнул вперед.

Я до сих пор помню этот момент моей жизни и часто вспоминаю с трепетом и теплотой. Позже я подумал, что та проводница возможно так же, как и я, в свое время выходила из вагона на шумный перрон. И также несмело озиралась вокруг, не решаясь сделать первый шаг навстречу новой жизни.

И я шагнул. И окунулся в водоворот городской жизни. Мои первые дни были настолько сумасшедшими, что порой мне казалось я сойду с ума или не выдержу. Не выдержу и вернусь обратно к себе в провинцию.

Я мотался по шумным, загазованным выхлопными газами улицам, тяжело дыша и натыкаясь на прохожих с каменными лицами. “Я никому не нужен здесь”, – звучал голос в моей голове, когда я врезался в людей, спешащих куда-то. Да, у меня на родине в Бом-Ригоре люди совсем другие. Отчасти потому что многие знали друг друга, ведь поселок этот небольшой и отношение между людьми были иные, не как здесь, в городе, где человек человеку волк.

“Никто не поможет тебе, если ты не поможешь себе сам”. Этот девиз большого города прочно засел в моей голове. Я постоянно повторял это себе.

Оказавшись тогда в Солеаре, я впервые в своей жизни увидел такое количество машин. Конечно, я имею в виду воочию. Все это я видел по телевизору у себя в Бом-Ригоре. Но когда ты находишься в самом городе и это все происходит вокруг тебя и ты, хочешь не хочешь, являешься уже частью этого, то ощущение совсем другое, непередаваемое. Потом, когда привыкаешь, городская жизнь кажется обыденной и не так волнует, как раньше. Прогресс не удивляет и все новшества принимаются как должное.

А там, в провинции, мы в школе подолгу обсуждали появление новых марок японских машин в городе. Кто-то увидел по телевизору и прибегал в нетерпении рассказать новости. Или появление сотовых телефонов. “Вот это да!” – говорили. У нас в Бом-Ригоре их никто не имел. Разве что кто был побогаче или работал в администрации района. А сейчас даже в глухой деревне имеют мобильники.

Если честно сказать, я привык сразу. Привык ко всему новому, и процесс этот был безболезненный и быстрый. Я, потолкавшись с места на место, в конце концов устроился в отделе продаж одной из торговых фирм Солеара.

Сначала я был простым грузчиком. Загружал в грузовики нашей компании ящики с медикаментами, которые потом они развозили по аптекам города. Спустя год меня повысили. Я работал хорошо, даже усердно, а порой оставался сверхурочно. Потому что я знал, если сам себе не поможешь, никто тебе не поможет. Я верил, что если меня заметят, я смогу продвинуться дальше, пусть я и простой грузчик. Так и случилось. Прошел год и я стал работать на складе. Я уже выдавал те же ящики по фактурам и нес персональную ответственность. Должность эта теперь требовала от меня элементарные знания товара, который мы продаем. Но ведь я упертый и целеустремленный – я всегда был таким, иначе я не появился бы здесь, в Солеаре. Я засел за изучение медикаментозных препаратов. Материалы я брал то в фирме, то в библиотеке, то еще где. И вот я уже стал тем, кто я есть сейчас. Торговый агент Дмитрий. Да, конечно не легко было им стать, но я смог. Быть торговым агентом легко только на первый взгляд, и то это покажется только тому человеку, который имеет лишь поверхностную информацию об этой работе. Поверьте, она не легка. Совсем не легка. Вообще, она считается самой тяжелой высокооплачиваемой и самой легкой низкооплачиваемой работой. Работа торгового агента требует от человека большой выдержки, упорства и чтобы ты был коммуникабельный до чертиков. Тогда и будет у тебя успех – и деньги. Вот так вот, и психика должна быть устойчивой. Иногда придешь в аптеку, ну это если ты продаешь лекарства, а может, ты продаешь пиво или пряники, тогда в магазин. Ну, не важно, – главное, что когда заходишь, то на тебя сразу смотрят как на коммивояжера. Тебя сразу видно. Увидят тебя в костюмчике и с папкой в руках, а ты стоишь и читаешь в их глазах – “Опять эти агенты приперлись. Как ты нам дорог!” И не знаешь поначалу, что делать. Топчешься на месте. Но это поначалу, когда только узнаешь эту работу. Потом, когда привыкнешь, заходишь и не думаешь, а начинаешь сразу предлагать товар. И вот начинается самое интересное. Хорошо, если у тебя возьмут что-нибудь, но для этого надо уметь говорить, а я знаете, умею говорить, правда. Я всегда говорил как следует. Язык у меня подвешен как надо и когда надо. Но и я не избежал разочарований. Тоже получил свою дозу негатива на этом поприще, уж поверьте. Ладно, просто откажут или разговаривать не станут. Да и то неприятно как-то. И настроение падает. А ведь могут и послать куда подальше, и наорать. Тогда вообще хочется работу эту бросить. Но тут-то и должно пригодиться такое качество, как выдержка и упорство. А если раскиснешь, то и не будет толку с тебя. Тогда проще ящики грузить. Где-то уже было сказано, что существует два типа людей, на одного надавишь и он крепче становится, а на другого надавишь, так тот и раскиснет. Ну а я отношусь к среднему, думаю, типу. Бывало и раскисал, и расстраивался. Но все-таки выдержал, и знаете, преуспел. Конечно я не гений торговли, но довольно перспективный. И вообще при желании любой человек может стать средним торговым агентом, каких миллионы. Вот и я считаюсь средним. Может, поэтому пока и не дорос до начальника отдела продаж. А ведь я видел таких, которые родились, чтобы продавать. Те – сущие дьяволы продаж. Их как увидишь, так сразу думаешь – “Этот продаст что угодно и кому угодно”. Такие и становились начальниками отдела продаж, а потом уходили. Кого переманивали в более престижную фирму или зарплату больше предлагали. Но таких немного было, трое на моей памяти. А агентом я работаю восемнадцать лет. Вот и полагайте: за восемнадцать лет трое гениев. Не густо. Не всем дано. Но я, знаете ли, не расстраиваюсь. Конечно, и мне хотелось быть таким великим, но я и так уважением пользуюсь, да и устраивает это меня, главное спокойно живется и всего хватает в общем.

Ну не буду пичкать вас подробностями профессиональной деятельности. Про нее можно говорить бесконечно. Кучу примеров и методов можно привести, ужас. Простите, я просто могу завестись, и меня не остановишь. Такой уж я упертый и нравится мне все это. Так что могу часами об этом говорить.

Так вот я обжился в городе, у меня появились деньги. Небольшие, но все-таки. Я купил себе машину, а то ведь раньше пешком ходил. Все ноги сбил, пока не смог себе позволить ее. Старенький Ниссан Скайлайн. С деревянным салоном, но приличный, и на ходу. Да и внешне не битый. Жил я в небольшой комнате в девятиэтажном доме. Снимал, но не дорого. И девушки у меня были, только серьезных отношений я не заводил. У меня не было ни кола ни двора, куда там жениться.

Вот и жил спокойно, ездил по городу, продавал лекарства в аптеки. Там меня уже знали, да и все у меня было отработано. Я только приезжал и смотрел, что подвезти. Узнавал и принимал заявки. Иногда, когда появлялись новинки какие-нибудь, то предлагал. Всегда брали. Мне уже доверяли. Нам ведь в фирме каждому агенту свой район дали, мне южный Солеар. И мы только там и работали, каждый в своем районе. Все честно, не как попало.

Вот однажды, где-то в полдень, я, сидя в машине, делал сверку в своем рабочем блокноте. Уже собрав на день все заявки, подбивал результаты. И вдруг решил проехаться по району. Я подумал, что может где-нибудь еще открылись аптеки. Конечно навряд ли, но все же не помешает проверить, мало ли.

Я отложил блокнот и вдруг увидел девушку. Она стояла в метре от машины и смотрела на меня. Через лобовое стекло я не смог ее как следует разглядеть, потому что оно отсвечивало. Девушка стояла и смотрела на меня. Я подумал, может, это кто-то из моих старых знакомых, но не смог никого в ней узнать. Я прищурился и наклонил слегка голову, пытаясь уклониться от солнечного света. Она тоже наклонила голову, и ее волосы легли на ее лицо. И я узнал. Я узнал ее. Это была Савита. И она меня узнала, только раньше. Может она стояла, и думала: я это или нет. Но все-таки мне кажется, она сразу узнала меня. Мы не виделись четыре года. Да в общем-то после того, как уехал из Бом-Ригора, я никого из своей школы не видел. Я уехал и разорвал все связи. Я не говорил, что покинул родные места не только от тяги к цивилизации. Причиной, может, и главной, послужило одно болезненное обстоятельство. Одна неприятная история, которая произошла в Бом-Ригоре незадолго до окончания школы.

Оставались последние полгода, и все, прощай школа. Кто грустил, кто уже чувствовал вкус свободы, а я знаете, не думал об этом. Нет, конечно, у меня были мечты, но я был спокоен. Моя голова была заполнена совсем другим. Я был влюблен. Да, как вы уже успели догадаться, это была Савита. Стройная девочка с русыми волосами, спадающими на плечи. С голубыми как небо глазами, смотрящими так открыто и наивно, что не каждый мог оценить прелесть этого взгляда. Может от того она и не пользовалась особенной популярностью среди мальчиков. Хотя она была очень мила. Пусть ее не назовешь красавицей с журнала, но было в ней что-то, что завладело моими мыслями и я влюбился в нее. В то время я был неуверенным в себе юнцом с кучей комплексов и патологий, как мне кажется сейчас. Это только потом, к концу школы, я полностью поменялся. Развернул на 360 градусов свое сознание невероятным усилием воли. И впредь до сегодняшнего момента я находился на грани. Да может со стороны могло показаться, что я спокоен и уравновешен. Несомненно так и было, но только снаружи. Внутри была борьба. Особенно вначале, когда я пытался совладать с тем или иным своим порывом. Убежать, уйти, скрыться. От страха, может, от неприятного разговора. А когда просто от общения. Я пересиливал себя, заставлял делать то, чего моя душа не хотела и не принимала, но я осознавал – это надо. И любой ценой преодолевая свои комплексы, навязчиво действовал, пока мое состояние и поступки по отношению к тем условностям, которые я сам себе определил, – когда не помню, конечно (может они были уже определены еще до того, как я мог думать), – достигли какого-то равновесия. Конечно, оно было далеко не идеальным, как прямая линия чашек сверхточных весов, но мне стало куда легче жить в обществе себе подобных и чувствовать себя равным им.

Смешно сейчас говорить об этом, но в те годы я, сидя за партой украдкой пригнув голову и чуть покосив в сторону глаза, посматривал на Савиту. Она всегда неизменно на протяжении пяти лет сидела на первой парте. Я сидел тоже на первой парте только в другом ряду. Это было не слишком удачное место для такого, как я. Очень неприятно сидеть на уроке и думать, что тебе в затылок смотрит весь класс. И я слышал их голоса, да, слышал это бубнение и, естественно, думал что это обо мне. Ха-ха, черт возьми, я даже боялся повернуться. Потому что кто-нибудь скажет – “О! Дима повернулся! Ну, что скажешь?!” И, естественно, все будут смотреть на меня и смеяться. Поэтому я сидел красный, слушая учителя, водя карандашом в тетради и поглядывая искоса на Савиту.

Боже мой, как я не любил школу. Как я не хотел туда идти. Бывало я намеренно создавал ситуации, когда мне приходилось пропускать занятия. Навряд ли вы захотите о них услышать. Ведь не всегда они были просто враньем или симуляцией болезни. Были и отвратительные. Ну ладно, раз уж я начал рассказывать, то значит всю правду, всю. И знаете, мне уже наплевать, что вы обо мне подумаете, потому что я опять стал тем же, только еще отвратительней. Как прокисшая банка огурцов, взорвавшаяся той ночью и наполнившая квартиру зловонным запахом.

Этот взрыв засоленных овощей как-то ночью меня разбудил, и мне на ум пришла мысль. Что, если в квартире взорвутся все банки с солениями, а их было немало, поверьте. Конечно, это будет катастрофа. Я и мама кинемся на уборку нашего жилища. И при нашем, таком большом, запасе солений мы убирать это все будем весь день до глубокой ночи. Но только я понимал, что вероятность того, что такой апокалипсис местного значения случится, очень мал без посторонней помощи. И вдыхая огуречный смрад, разрабатывая план отравления всех банок, я заснул.

Утром, как обычно, меня разбудила мать, швырнув мне мою одежду и крикнув, уходя на кухню:

– Вставай, Дима! Хватит дрыхнуть… черт, как воняет! – я услышал шмяканье тряпки, мама убирала остатки взорванной банки, – Вставай, ты что, хочешь опоздать в школу или у тебя опять что-нибудь болит?

– Сейчас, – сказал я еле слышно. Мама моя уже не верила моим жалобам на здоровье. – Теперь мне придется придумывать что-то другое, – сказал я себе, но вслух. Мне почему-то было легче, когда я говорил сам с собой. Я встал, и запах прокисших огурцов вдруг мне напомнил о моих мыслях ночью. Но я усмехнулся им, подумав, что это нереально и, в конце концов, нехорошо. Я оделся и сел на кровать. Меня опять охватила невероятная тоска, что придется идти в школу.

– Оделся, Дима?! – крикнула мама из кухни. – Иди завтракать, уже время много!

– Иду, – я вышел из своей комнаты. Когда я зашел на кухню, мне в нос ударил тот же запах, только более стойкий и какой-то кислый, одним словом противный. Моя мать стояла у плиты и раздраженно накладывала мне что-то в тарелку. Я сел за cтол и она поставила передо мной миску с вареной фасолью.

– Опять? – спросил я. – Опять фасоль, мама?

– Да, фасоль, – сказала она строго. – Надо её доедать, у нас и так мало денег, Дима.

Действительно мы были бедны. Отца своего я не помню. Мама рассказывала мне, что его убили в местном пивбаре. Зарезали за карточный долг. Так все думали. Мама моя работала в пекарне. Зарабатывала она гроши, но хлеб у нас дома был всегда. Свежий, и сколько угодно. Особенно я любил черный хлеб, я намазывал не него маргарин и посыпал сверху сахаром, – если он был, разумеется. Для меня это было настоящее пирожное, других я не пробовал, только видел в магазинах. Я смотрел, как их покупают другим детям, и представлял, какой же у них вкус.

И вот сейчас мы собрали на огороде большой урожай бобов и уже целый месяц на них сидели. Нет, мне конечно нравятся бобы, но когда ешь только бобы, к ним вырабатывается отвращение. Сейчас, когда я вижу их (бобы) – не важно где, в тарелке или на картинке, – мне всегда становится плохо, до того плохо, что я, бывало, уходил в туалет и подолгу разговаривал с унитазом, а потом с собой, вытираясь у зеркала.

Я ковырялся вилкой в тарелке и вяло жевал коричневые бобы, похожие на кошачьи какашки, когда мама с грохотом поставила передо мной еще одну тарелку. Угадайте, с чем? Конечно, только ваше больное воображение может угадать это. Это были огурцы. Те самые, прокисшие, из взорванной банки. Представляете? Я поднял голову и посмотрел на свою мать. Она посмотрела мне в глаза и сказала:

– Не бойся, ешь, они еще нормальные, только пахнут плохо. Если все банки так будут взрываться, нам не хватит до следующего урожая.

И я съел эти огурцы. Съел все до одного, и не от голода, а скорее от злости, чтобы она видела это. Я ел, и мне хотелось плакать. В горле стоял ком, и слезы накатывались на глаза, но она не видела этого, она никогда ничего не видела.

После завтрака я отправился в школу. Школа находилась довольно далеко от моего дома, где-то километр-полтора, не помню. В Бом-Ригоре тогда ездил школьный автобус, но я, по известным вам причинам, никогда не ездил на нем. Хотя нет, один раз, только единственный раз я проехался на нем до школы. Только хоть в автобусе были свободные места, мне почему-то пришлось ехать стоя. Это, знаете, как в фильмах про школы. Сто процентов так все и было, сущая правда.

Я всегда ходил пешком в школу, но водитель автобуса всегда останавливался и ждал. Но я не выходил. Спрятавшись за шторой, я смотрел в окно и ждал, когда он уедет. Водитель автобуса был хорошим человеком. Ему было лет сорок, и он всегда ездил в черной фуражке, прямо как таксист. Не удивлюсь, если он и вправду раньше был таксистом. Так вот, он сидел за рулем автобуса и минут пять ждал меня. Он смотрел прямо в то окно, где за шторой стоял я. И мне казалось, что он меня видел. Как тогда, я вижу его сейчас. Он смотрит на мое окно, и его губы шевелятся. Сначала я думал, что он просто жует жвачку или что-то там еще. Но нет, он говорил. Он говорил со мной. Спустя годы я смог расшифровать то, что он шептал мне. Он говорил: “Выходи. Выходи, Дима”. Да знаю, я похож на сумасшедшего и не отрицаю этого. Скорее я просто болен, и всегда был больным. Только сейчас я спокойно это осознаю.

На чем я остановился? Ах да, ну как обычно я дождался чтобы автобус уехал и пешком направился в школу. Дорога до нее проходила мимо таких же двухэтажных домов, как и мой. Пройдя их, а их было семь домов, выходишь в сквер. Скорее это был не сквер, а диковатый парк, неухоженный и заросший. В нем не было ни лавочек, ни беседок. Посреди лежала уже не дорога, а просто лесная тропинка. От нее по всей длине ответвлялись тоже маленькие тропки, ведущие к тупикам с остатками костров и лежащими бревнами. По выходным там собирались шумные компании на пикники.

Деревья в парке были высокие, от того внутри было темно и мрачно. И кстати, это было мое любимое место по дороге в школу. Темный парк. Здесь всегда было тихо и пустынно посреди недели. Я всегда шел здесь медленнее, иной раз заходил в какой-нибудь закуток, садился на бревно и рассматривал, что осталось после чьего-нибудь пикника. Черные угли, отсыревшие и лежащие в кольце, выложенном камнями. Пустые бутылки из-под водки или пива. Иногда я брал бутылку и нюхал. Потом по запаху из бутылок в другом месте я сравнивал кто что пьет. Я побывал во всех этих местах и, проведя свои расследования, уже знал, что там, например, собираются люди побогаче, а там среднего достатка, ну а где-то вообще пахнет суррогатом, значит, это место бедняки облюбовали или богадулы. И везде у всех были свои места, неизменно.

В тот день я так же зашел вглубь моего парка, пробираясь и осматриваясь вокруг, подобно хранителю. Я шел, готовый подметить что-то новое, как вдруг меня прихватило. Ну в смысле приспичило по-тяжелому. Живот так скрутило, что я даже присел на корточки. “Вот тебе и огурцы”, – подумал я и, подождав когда пройдет приступ, поднялся и медленно пошел дальше.

Я шел, готовый к новым спазмам, и думал, как сейчас я приду в школу, и что буду делать со своим животом. Ужасный дискомфорт я испытывал. И тут – мне стыдно говорить об этом – меня осенило. Боже, как противно. Я понимаю, если бы меня осенила какая-нибудь гениальная научная идея. Но нет же, я просто понял, как можно в очередной раз избежать появления в школе. Да-да, и опять вы угадали. Хоть и вокруг был лес и ни души, я все-таки припустил в штаны, а потом и вовсе насрал. Да, я сделал это, но я же не хотел идти в школу. Тогда у меня было оправдание, и я ликовал, опять я сумел отлынить, и по уважительной причине.

После этого бесстыдного поступка я повернулся и направился к дому. Я шел не спеша, потому что знал, что моя мать еще не ушла на работу. Она уходила в полдевятого, а я в восемь утра. Часов у меня не было, и я решил переждать в парке. Мне необходимо было, что бы я вернулся домой, и дверь была закрыта, потому что у меня не было ключа, и тогда я точно не пойду в школу.

В общем, так и случилось, я пришел, а квартира закрыта. И мне ничего не осталось делать, как сесть во дворе на скамейку, и ждать до вечера, сидя в собственных испражнениях, дышать ими, пока мама не придет с работы. “Вот тогда я и скажу – вот, мама, посмотри, что сделали твои огурцы…” Я плачу. Да, сейчас плачу, и тогда плакал, когда просидел в грязных штанах до обеда. Простите, но нужно было это рассказать. Рассказать правду, какая бы мерзкая она ни была. Да, я был не таким, как сейчас. Сейчас я совсем другой. Я люблю острить, я говорю так… ну, я уже говорил, что у меня язык подвешен как надо. В общении с людьми я преуспел, и вообще. А был ничтожеством.

Ну ладно, дайте мне, пожалуйста, платок. Извините, я вспомнил все это, и мне стало жаль себя. Да, это было, и не только это. Было и другое. Я изменился, и я стал любить школу, вернее, я стал любить туда ходить. Понимаете, я человек крайностей. Я впадаю в крайности.

Однажды после уроков я выходил из школы во двор. Погода была тогда солнечная, небо чистое. Даже вроде бы и жить захотелось, тем более закончились уроки. Школьный двор наш окружали огромные клумбы, засаженные цветами, невероятно красивыми и разноцветными. Над ними кружило несметное количество всяких жучков и пчел. Они то садились на цветы, то взлетали, и повсюду стоял еле уловимый приятный гул от их жужжания. И вот я открываю двери школы, чтобы выйти, и вижу Савиту. Я конечно видел ее и до этого, но так я ее увидел впервые. Я увидел ее совсем с другой стороны. Она была уже не просто тихая девчонка с первой парты, которую, как и меня, не слышно и не видно. Она была совсем другая, шла уверенно с высоко поднятой головой. С прямым, но добрым взглядом. В ее походке я видел достоинство, которого так не хватало мне. Все ее движения были ровными и правильными. Как же я раньше не замечал этого. Удивительно, я просто опешил. Так и застыл в дверях на самом проходе. Такое воздействие на меня оказала Савита своим движением по школьному двору.

Верите или нет, но именно тогда я поменялся, и так круто, что жизнь моя изменилась, полностью изменилась. И поменялся я сразу за одно мгновение. Уж поверьте, так бывает. Я тому пример.

Вдруг меня кто-то сильно толкнул в спину и крикнул:

– Ты чё встал здесь, УРОД! – А я удержался на ногах потому, что я уже крепко стоял на них, и сказал что-то в ответ. Не помню, что, но тут же оказался на земле и почувствовал, что опухает верхняя губа. – Еще чё-то базарит, казел! – сказал этот кто-то. Я не видел его. Я поднялся, и увидел трех, они уходили и смеялись. Я почувствовал тогда злость. И не это ли прямое подтверждение моих перемен, я хотел уничтожить их, раздавить.

Я стал отряхиваться и заметил, что на меня смотрит Савита. Мне захотелось плакать. Да я и почти уже плакал, не знаю, почему. Но сдержался, хотя глаза были все равно влажные. Савита подошла ко мне, и впервые мне не казалось, что все смотрят на меня. Раньше, если ко мне кто-нибудь подходил или заговаривал со мной, то я думал, что на меня смотрят, да не просто, с усмешкой. Ну вы помните, я был мешком комплексов.

Она подошла ко мне и спросила, как я. А я ответил, что нормально. Я был рад и доволен не только тем, что она подошла ко мне, но и тем, что у меня болела и распухла губа, что я ответил тем подонкам и что я разозлился. Может, именно тогда я почувствовал себя человеком. Смешно, конечно, но тогда это был прогресс и это дало мне огромный стимул.

Савита помогла мне отряхнуться, и мы пошли домой вместе. В Бом-Ригоре была такая странность, школьный автобус только привозил детей в школу утром, а после уроков все шли домой пешком. До сих пор не знаю почему. Может, водитель работал где-то еще, а может так решили в школьной администрации. В общем, мы пошли домой пешком. Шли мы по той же дороге, что я и в школу. Через темный парк. На выходе из парка стоял двухэтажный дом, в котором жила Савита. Я и не знал даже, хотя всегда проходил мимо. Да и понятно почему. Она-то наверняка ездила на автобусе.

Вот так мы и шли, разговаривали о чем попало, уже не помню, о чем. И дошли до ее дома.

– Так почему он тебя ударил? – спросила меня Савита у двери своего подъезда.

– Да я в дверях стоял, и он меня толкнул, а я ответил.

– Да, – сказала она, – не обращай внимания на них, у них не все дома, – и улыбнулась. Я тоже улыбнулся. – А почему ты не ездишь на школьном автобусе? – вдруг спросила она. – Я тебя там никогда не видела.

– Да-а я пешком люблю ходить, и вообще меня укачивает в автобусе, – мне показалось, что я это сказал как-то наигранно, но она кивнула.

– Ладно, пока, до завтра, – сказала Савита и скрылась в подъезде, а я еще минуту постоял и пошел домой.

С тех пор я действительно сильно изменился. Я стал следить за собой. Даже, мне казалось, я стал более усердно зубы чистить. В одежде я стал более разборчив и возле зеркала я проводил время затем, чтобы причесаться и отработать несколько деловых движений или жестов, а не разглядывая свое лицо и ища в нем еще больше уродства. А ведь я совсем не урод. Посмотрите – нормальный парень, обычный. После той перемены в моей жизни я почти всегда, почти каждый день проводил с Савитой. Я никогда не был у нее дома, да и она у меня ни разу не была. Если честно, то мы и не приглашали друг друга к себе. Не знаю, почему. Может, она стеснялась своего дома, как и я, а может, нам было лучше вдвоем где-то в другом месте, но не дома. Не будет секретом и то, что я всегда тянул ее в парк. В тот самый парк. Только вел я там себя по-другому. И, естественно, не рассказывал ей, какие наблюдения я сделал там в свое время.

Менялся я с тех пор быстро, как и сам мир с его техническим прогрессом. И всему виной была она. И она была всегда со мной, как талисман. Я начал курить. И хотя Савита меня ругала, я все равно считал, что это меня только красит, и она, я думаю, понимала, что это следствие перемен. Да, она прекрасно видела это и мне сейчас иногда кажется, что все это она сделала намеренно, специально. Может, даже, это было ее предназначение в жизни – сыграть важную роль в судьбе человека, изменив ее. И она выполнила его. Да, может, и так.

Иногда мне казалось, что она не так близка ко мне, как хотелось. Понимаете, все равно присутствовала какая-то отчужденность, слегка уловимая. Даже не знаю, как выразить словами, но вы поймете, если чувствовали такое, несомненно, поймете. Она всегда поправляла меня, когда я неправильно говорил, и советовала мне, как сделать что-нибудь. Ну все, что касалось общества и жизни в нем. Вообще она была очень умная, мы всегда вместе ходили в школу. Ой! Что я говорю. Я стал ездить на школьном автобусе.

Это случилось на следующий день после того, как мы, можно сказать, впервые познакомились, то есть, когда я поменялся в одночасье.

Савита зашла в подъезд, а я, как говорил, постоял минуту, ну, или две, не важно, и пошел домой. Вернее, полетел. Я не чувствовал ног, как на крыльях я парил к своему дому. И дело не в том, что я радовался. Особого восторга, если честно, не было – не такой я, в общем, человек. Было какое-то непонятное состояние. Ну, знаете, как бы чего-то не терпелось сделать, и ты попадаешь в воздушные ямы. Если вы летели, то знаете. Я почти всю ночь не спал. Я думал, думал о перемене в себе, думал о Савите. Я не говорю, что так просто и безболезненно я стал подыматься, совсем нет. Мои мысли прыгали. Я то ликовал, то отчаяние и неверие в себя душило меня. Потом я уверял себя, что все смогу и верил. Потом нет, и так прошла почти вся бессонная ночь. Под утро, утомившись от тяжелых мыслей, я уснул, и чуть не проспал. Меня разбудил сигнал автобуса. Я проспал, и впервые меня не разбудила мать. Что это – стечение обстоятельств, а может, знамение, судьба? Впрочем, бессмысленно сейчас об этом рассуждать.

Так вот, водитель сигналил, как всегда, и я подскочил с кровати от неожиданности. На удивление, мое самочувствие было превосходным, не так, как раньше по утрам, когда я вставал как пьяный, и ничего не хотелось. Невероятно свежая голова у меня была в то утро. Не задумываясь и не глядя в окно, и уж тем более не прячась за шторой, я быстро одевался. В моем распоряжении, как я знал, было пятнадцать минут, и я успевал, схватил сумку с учебниками и распахнул дверь квартиры. На возгласы матери, – куда я без завтрака – и не думая даже отвечать, я выбежал из подъезда дома. Автобус стоял как прежде на дороге возле дома. Но вдруг я остановился. Я встал как вкопанный, и ноги мои не могли двинуться дальше вперед к автобусу. Мне показалось, что все несерьезно. Я испугался и стоял, глядя на автобус. Водитель перестал сигналить и посмотрел на меня. И то, что я увидел в его глазах, сняло с меня все оцепенение. Он улыбнулся мне, и я, больше не сомневаясь, пошел к автобусу. Когда я забирался в автобус, он мне кивнул, и я понимаю сейчас, что он тоже был тем ангелом, каким была и Савита. Хороший он все-таки был человек. Сколько лет он неизменно приезжал и стоял возле моего дома и ждал. Наверное, он все-таки знал, верил в то, что я обязательно выйду, и я вышел, он был прав.

С этого дня именно все изменилось, и начали появляться конкретные очертания другого, совсем нового Димы. И он сейчас перед вами. Понимаю, но придется поверить.

Что же было потом? А потом все шло хорошо, даже очень. Я стал похожим на всех остальных, стал частью серой массы, как говорят. В классе моем, да и в школе вообще, меня стали уже принимать как обычного человека, – равного себе, и поэтому я не чувствовал к себе какого-то “особенного внимания”. Но это совсем не плохо, мне казалось это стабильностью социального положения в обществе. Так я назвал свое существование в мире людей после перемены. А внутри себя, как я говорил, я вел борьбу и, думается мне, побеждал.

Побеждал, но не всегда. Бывало, что некоторые ситуации в жизни хорошо меня встряхивали и одерживали надо мной верх.

Одна из таких и подвигла меня к немедленному отъезду из родного поселка.

Это случилось летом в конце учебного года. Нашего последнего учебного года в школе. Прошел последний экзамен и в школе намечался выпускной вечер. Везде царило праздничное настроение, все ждали чего-то особенного. Разумеется, мы с Савитой собирались на выпускной вместе, другого и быть не могло. Да, вернусь к ранее сказанному. О том, что чувствовалась у Савиты какая-то отчужденность в отношении ко мне. Так вот, в классе у нас был один парень, Артемий Боман. Ужасный балагур, заводила и хулиган. Внешне он был просто красавец – мечта девочек-подростков. Высокомерный, с надменным презрительным взглядом, слащавым лицом и маслянистый улыбкой. Фу! Ненавижу таких людей. Урод просто, на гомика смахивает, аж противно!

Так вот, этот урод стал как-то странно поглядывать на Савиту в начале последнего учебного года. Я заметил это и ужасно ревновал, но не говорил этого Савите, пока как-то после уроков этот Артем не подошел к ней. Я увидел и рассвирепел, но по своему обыкновению вся эта реакция прошла у меня внутри. Я смотрел на них, стараясь, чтобы они меня не заметили. Артем что-то сказал Савите, и она удивленно посмотрела на него. А я заметил по ее лицу с внутренним удовлетворением, что ей не понравились его слова. Она хотела уйти, но он ее задержал, схватив за рукав. И схватил не так, как это делают, когда хотят обидеть, а так, манерно. Савита тоже, видимо, не приняла это за грубое отношение и не ушла, а стала слушать дальше. Как я ни пытался, я не мог услышать, о чем они говорят. Вокруг шумели школьники, кричали, носились по коридорам. Но потом я видел улыбку, и притом с неким скрытым восхищением в его сторону. Представляете, девушка, которую я люблю, улыбается уроду, которого я ненавижу! Боже мой, я готов был убить его. Я без сомнения думал, что она его хочет!

Я не выдержал и ушел. Ушел, не дождавшись ее.

Вечером она мне позвонила, и спросила, почему я ее не подождал. Я сказал ей, что она может теперь ходить с этим слащавым гомиком и бросил трубку. Через полчаса она прибежала ко мне домой. Короче, мы помирились. Она сказала, что я не правильно все понял, и что ревность меня ослепила. Какая чушь, правда? Но тогда я купился на эту голубую муть, ей было просто жаль меня, вот и все.

Но совсем не этот случай меня подкосил так, что мне пришлось уехать, а другой и гораздо сильнее.

Я его назвал “Случай в туалете”.

Настал тот самый день. День выпускного вечера, когда все девушки нашего класса с утра и до самого вечера прихорашивались и примеряли вечерние платья, а ребята готовились, распивая портвейн в пустых классах. Среди них меня не было, но мне совсем и не хотелось быть среди них. Я был с Савитой. Сидел на ее кровати в ее спальне и любовался ею. Она была прекрасна в своем вечернем платье. Я добровольно помогал ей собираться на вечер, напросившись к ней домой.

– Ну как, Димка? Как мне идет это платье? – Она повернулась передо мной, улыбаясь.

– Очень красиво, – сказал я с восхищением, и это было действительно так. Я вдруг представил, как открываются двери актового зала, и мы с Савитой входим под руку. Все оглядываются на нас, пока мы проходим по центру зала, девушки в ярких платьях, стоящие поодаль, шепчутся, парни смотрят на меня и в их глазах уважение. Они наверняка с одобрением думают, что я не раз уже переспал с ней. Хотя на самом деле я даже ни разу не целовался с ней. Может, это и могло произойти, но я ни разу не предпринял никаких действий. Да и она, если честно, не делала никаких намеков или просто я не замечал. Да, я был порядочным, и с трепетом хранил чистоту наших отношений. И даже в мыслях не было приставать к ней и требовать любви. Это только такие уроды, как Артем, любой ценой готовы затащить хорошенькую девушку в постель, трахнуть и бросить потом. Да еще вдобавок потом хвастаться перед друзьями. Кошмар, мне думать даже не хотелось о том, что это могло произойти с моей Савитой.

Я опять посмотрел на нее. Она сидела у зеркала, и делала себе прическу периодически обрызгивая чем-то волосы. Как мне повезло, думал я. А потом незаметно заснул. Разбудила меня Савита. Она была уже одетая и готова к вечеру.

– Ух ты! – сказал я, продирая глаза. – Ты обалденно выглядишь, ты самая красивая, правда!

– Пойдем, уже пора, – сказала она спокойно, и я почувствовал нехорошую интонацию в ее голосе, как будто она была чем-то разочарована. Может даже тем, что она идет на выпускной вечер именно со мной. Но я не стал допекать себя этими мыслями. Бывает, что я и не зацикливаюсь на чем-то таком неприятном или на чем-то, что меня гложет, но редко. И в этот раз я просто радовался тому, что у меня такая красивая девушка.

Когда мы пришли в школу, в актовом зале было уже полно народу. По краям зала, возле стен, скопились группы нарядных школьников в цветастых платьях и черных костюмах. В воздухе стоял монотонный гул, где-то еле уловимо звучала музыка. Мы с Савитой вошли, и никто не стал оглядываться и смотреть на нас, как я представлял. Конечно, кто мы были, – две серые мышки, не представляющие ни для кого никакого интереса. Мы шли посреди зала, будто знали куда идем. Может, Савита знала, а я не знал. Я просто шел.

О том, что Савита знала, куда идет, я узнал потом, когда вдруг обнаружил, что она отсутствует уже довольно долго. Когда мы прошли через весь зал и влились в толпу гудящих людей, Савита отпустила мою руку и что-то сказала мне, но я не услышал из-за большого шума. Но я в принципе понял, что она хотела сказать. По всей видимости она пошла в уборную, как обычно делают девушки, придя на какую-нибудь вечеринку. То ли они думают, будто что-то не так с их внешним видом, то ли им сразу в туалет хочется, черт его знает.

Так вот, я ждал ее, ждал, и что-то нехорошо мне стало на душе, что-то меня начало тревожить. Знаете, так бывает, когда кого-то ждешь, прямо как интуиция какая-то. Ну, я и не выдержал и пошел узнать, что она так долго там делает. Я прошел через зал к выходу. Недалеко, по правую сторону была уборная. Я подошел и открыл дверь. Там стояли три девицы из моего параллельного класса и курили. Они обернулись и посмотрели на меня. Я сразу захлопнул дверь. Где же она может быть? – подумал я и решил выйти на улицу, – может она там стоит? Но и там ее не было. Тогда я решил проверить туалет на втором этаже. Там, конечно, был мужской туалет, но я все равно решил проверить и стал подыматься на второй этаж. Вообще-то туда никто не ходил, уж очень грязно там было и воняло. Ходили все за школу в уличный туалет, и я ходил, но в этот раз меня тянуло что-то, понимаете? Что-то мне подсказывало, что надо заглянуть туда.

И я заглянул. Заглянул и боже мой! То, что я увидел, потрясло меня до глубины души. Посреди это грязного туалета стоял Артемий в своем блестящем черном костюме с бабочкой. Когда я вошел туда, он повернулся ко мне, и на его лице я увидел мерзкую слащавую улыбку вперемешку с надменным взглядом и блаженством. Он даже ничего не сказал мне, а просто улыбался, и как-то тяжело дышал. Потом я заметил что штаны у него спущены до самого пола, и он что-то держит на уровне пояса. Это была голова. Какая-то девица стояла на коленях и делала ему минет. Да если честно, то не какая-то, а я сразу понял, что это была Савита, просто не сразу это осознал. Она смахнула волосы со своего лица. И я убедился, просто узнав ее. Она даже не вытащила из-за рта его член. Просто искоса смотрела на меня и наяривала. Сука, наверняка ей это нравилось, может даже она возбудилась еще больше от того, что я увидел все это. Не знаю почему, но я не сдвинулся с места и не ушел, а стоял и смотрел как моя девушка отсасывает член, да еще у кого – у этого урода.

И вот представляете, я стою и смотрю, как ее голова ходит взад-вперед, и ничего не предпринимаю. Тряпка, вы скажете. Может, и так. Но дальше было еще хуже. Тонтр вдруг слегка дернулся, и тут же выпрямился, издав натужный вздох. Увидев, как вздернулись вверх брови на лице Савиты я понял, что он кончил. И в этот момент произошло то, от чего мне до сих пор противно, если я вспоминаю об этом. Я наделал в штаны, понимаете? Опять обделался, но только не от прокисших огурцов, а то того, что я увидел. Да, как от страха прямо. И я побежал. По всей видимости, я кричал, и страшно кричал. Сам я не слышал, но понял это по лицам школьников, которые расступались передо мной, когда я бежал по коридорам школы. Как пуля я вылетел из дверей, и бросился к себе домой сломя голову. Сейчас даже не могу вспомнить, как бежал по улице и как забегал в дом. Представляете, как меня потрясло все это, что я на миг опять стал тем, кем был до этого, потеряв все качества, которые воспитал в себе благодаря Савите. Но злостью и усилием воли, боязнью опять прятаться за шторами и наблюдать за миром только лишь из-за окна, я не поддался горю и стыду, пусть нет сейчас того ангела, кем она была. Пусть, но и я уже не тот, кем был.

Я думаю, что вместо того, чтобы опустить плечи, я устроил небольшой погром в квартире, потому что я овладел своим сознанием, когда судорожно набирал на телефоне номер справочной службы и мои руки были изранены до крови. Я оглянулся и увидел разбитый светильник, валявшийся на полу, он был похож на раздавленного паука и возле него лежал стул с обломанными ножками. И странно, когда я убирал все это, чтобы мама, придя со смены, не увидела то, что я сделал, я заметил, что из разбитого светильника торчали два маленьких огрызка проводов. Самого сетевого провода не было. Его я не нашел тогда.

Короче, я выпустил энергию и позвонил в справочную узнать, когда ближайший поезд в Солеар.

На утро пришла мама и, узнав, что я уже собрался уезжать, восприняла это спокойно, со сдержанным одобрением. У нас в семье всегда ко всему относились сдержанно, во всяком случае так было видно. Она проводила меня на вокзал и в одиннадцать утра я уехал в город, оставив позади свою жизнь в Бом-Ригоре, оборвав все нити, связывающие меня с этим местом, в котором я столько перенес.

Жизнь на новом месте набрала обороты, об этом я уже говорил вам. Все было хорошо. О годах, проведенных в Бом-Ригоре, тех минутах стыда и часах отчаяния и сомнений я вспоминал уже как о чем-то далеком. И они мне казались какими-то нереальными. Ну, знаете, как будто их вовсе не было. А все люди, с кем меня столкнула жизнь в Бом-Ригоре, приняли вид персонажей старого кинофильма с некачественной пленкой, постоянно расплывающейся на экране.

Все было хорошо. Я наслаждался жизнью, был доволен собой и миром, что окружал меня, пока не появилась Савита. Ее появление вспыхнуло в моем мозгу приступом, состоящим из воспоминаний вперемешку с теми чувствами, что одолевали меня в те далекие годы и тот злополучный день.

Я увидел ее и не знал, как мне отреагировать на ее появление, так неожиданно оно было. И дело не в том, что я думал, как правильно отреагировать. Я действительно не знал, я был в ступоре. Мое сознание не могло так быстро переварить эту встречу.

Не помню, сколько времени прошло, сколько она стояла перед моей машиной, а я сидел, неподвижно уставившись на нее. Она тоже не знала, как ей быть. Может, она думала пройти мимо? Нет, навряд ли, я думаю, она просто так же, как и я, замешкалась, растерялась.

В конце концов, я перегнулся через пассажирское сидение и открыл ей дверцу. Она села. В тот миг, когда она, сев в машину, повернула лицо ко мне, меня словно током ударило. На меня враз нахлынули старые чувства. По ее лицу я понял, что и она испытывала нечто подобное. Я не отводил глаза и смотрел на нее, видимо, так открыто, что она покраснела и, не выдержав моего взгляда, повернула голову, посмотрела вперед. Нет смысла пересказывать наш разговор. Он был скуден и сер, фразы были отрывчаты и какие-то незаконченные. Пересказывать его будет слишком скучно, а приукрашивать и дополнять – значит сказать неправду. Мы просто обменялись последними фактами из наших жизней. Обменялись телефонами. И договорившись созвониться, и встретиться, мы попрощались.

Внешне встреча была сдержана и пассивна, но внутри был взрыв; как я говорил, я человек сдержанный, по мне не поймешь, что происходит во мне. И когда Савита вышла из машины и ушла, я продолжал сидеть в машине не двигаясь и смотря ей вслед. Наверное, еще минут пятнадцать после того, как она скрылась от моего взора, я сидел ни о чем не думая. Я лишь переваривал то, что случилось.

После работы я вернулся домой. На глаза мне попались часы, что стоят у меня на трюмо в прихожей. На циферблате, было пять тридцать вечера. Я вдруг осознал, что сегодня вернулся раньше, чем обычно. Даже намного раньше. В обычный день я появляюсь дома в девять вечера. Но сегодня работа как-то не шла, я все время думал о Савите, о прошлом, о Бом-Ригоре. Знаете, мысли мои были какими-то неприятными, не сказать, что мне было сильно противно, но как-то нехорошо на душе. Как будто вспомнил что-то, за что тебе стыдно. В таком состоянии я уселся у телевизора с бутылкой пива и бесцельно стал смотреть какие-то передачи. Я даже не помню, что смотрел тогда. Я постоянно переключал каналы и все время думал о Савите. Знаете, чувства были противоречивые, но занимали мое сознание тогда полностью, не давая мне переключиться на что-нибудь другое, овладели мной, не давая опомниться.

Ближе к вечеру зазвонил телефон, и я даже не сомневался, что это Савита звонит, хотя и допускал, что может и по работе. Я снял трубку. Голос Савиты:

– Привет, Дима, это опять я, Савита, – голос ее был каким-то тонким и жалобным.

– А, привет, – ответил я. – Рад слышать тебя, Савита, – и мне действительно было приятно услышать ее голос, и тогда меня совсем не смущало, что рот, который издает этот приятный голосок, предал меня когда-то.

– Ну что? Встретимся или как? – Спросила она меня прямо, и в голосе чувствовалось, что ей неудобно говорить так.

– Конечно, встретимся. Где? Хорошо, буду в семь, – я повесил трубку и посмотрел на часы: полвосьмого.

Она захотела встретиться возле театра рядом с университетом. Я стал быстро одеваться, боясь опоздать. Оставалось всего полчаса. А мне, чтоб доехать туда на машине, потребуется минут пятнадцать минимум, и то без учета пробок. В дверях я на секунду остановился и задумался. Стоит ли это делать ведь, я не был уверен, что хочу все вернуть. Ведь если мы опять будем вместе, все равно между нами будут те события. События в маленьком поселке. Да к черту! – Подумал я, – если честно, то вообще нельзя сказать, что мы были когда-то вместе как парень и девушка. Так, друзья, не более. Я выбежал на улицу, и запрыгнув в машину, помчался к театру.

Мне повезло, пробок не было, и приехал я на десять минут раньше. Машину я оставил на парковке возле университета, а к театру пошел пешком. Проезд к театру был всегда закрыт. Открывали его только когда кто-нибудь из шишек приезжал. Я подошел к театру и сел на скамейку. Вокруг почти никого не было, за исключением пары студентов, по всей видимости. Они сидели возле входа в университет и что-то оживленно обсуждали, листая какую-то книгу. Я понаблюдал за ними и представил, что мог бы так же учиться. И жизнь моя была бы, может, немного другой. Светлее что ли, интереснее. Смешно конечно, но именно так и подумал, и мне захотелось оказаться на их месте. Как-то грустно стало. Это длилось, правда, недолго. Разум мой прямо заявил, что это невозможно. Я посмотрел на часы. Было без пяти семь. Савита придет ровно в семь. В этом я не сомневался, – она всегда была очень пунктуальной.

Я ее увидел, еще когда она шла вдалеке со стороны большого здания Биржи труда, что стояло по правую сторону от театра. Может она работу ищет себе? – мимолетно подумал я. Она подошла и села рядом.

– Ты живешь в той стороне? – Спросил я ее, махнув рукой в ту сторону, откуда она пришла.

– Да нет, – смущенно ответила она, – я на бирже была, там, что напротив церкви.

– Знаю, – кивнул я, – работу ищешь?

– Да, я неделю как приехала в город, – говорила она смотря перед собой, и мне показалось, что ей почему-то стыдно – хочу найти что-нибудь.

– А где живешь, где остановилась? – спросил я.

– На вокзале – сказала она и в упор посмотрела на меня. Я даже смутился немного.

– А что так?

– Негде больше, у меня никого здесь нет, – перебила она меня, и я был рад, потому что не знал, что ей сказать.

Потом повисло молчание и мне стало неловко. Ей тоже, как мне показалось. Я сидел и думал, пытаясь осмыслить услышанное. Савита – девушка-спаситель. Девушка-порядок и достоинство. И на вокзале. Я вспомнил обстановку вокзала, когда приехал сам в Солеар.

С перрона я зашел в само здание железнодорожного вокзала и очутился в тускло освещенном помещении, отделанном зеленым кафелем; на второй этаж вела большая лестница, выложенная тем же материалом. Наверху располагался ресторан “Гудок”, но я прошел мимо, не думая даже заглядывать туда, по причине того, что не было у меня таких денег, чтобы питаться в ресторанах. По дверям ресторана и по табличке, на которой красовалась надпись “ГУДОК”, было понятно, там кормят недешево. Оставив позади мысли о дорогих блюдах, я оказался в зале ожидания. Это был просторный зал с кожаными скамейками в центре, широкими окнами и большими тяжелыми дверями с толстыми латуневыми ручками, которые блестели от рук множества посетителей. Кафельный пол был грязный, от чего на душе оставался отпечаток чего-то нечистого после созерцания разводов на полу да еще бородатых и вонючих бомжей, стоящих сгорбившись у окон и пристающих к проходящим мимо людям. “На хлеб не хватает. Подайте, пожалуйста.” Их тон был учтивым до неприличия. Теперь я понимаю, почему учительница по английскому разговорному языку говорила, что если оказался в Америке, то ни в коем случае нельзя говорить там на чистом английском. Иначе все подумают, что вы просто бомж. Это и к русскому языку относится, несомненно.

Круглые сутки здесь, на вокзале, обитали эти лохматые существа в рваных лохмотьях. Ели, там бросая на пол пакеты с остатками еды. Спали на кожаных скамейках по соседству с ожидающими рейса людьми. Люди морщились от смрада, исходившего от этих бичей и отодвигались в сторону.

Когда я вышел на улицу из этого зала, пропахшего немытыми телами и сыростью, я почувствовал облегчение, и никогда больше я не заходил туда, но помню все, как было там.

И в этой клоаке жила сейчас Савита? Я не мог поверить, но не подал вида, что ошарашен. Я не хотел ее обидеть. “Хотя впрочем, мало ли что бывает? Вдруг действительно ей некуда деваться?” – подумал я.

– Ну, что? Какие планы у нас на сегодняшний вечер? – спросил я как можно веселей, пытаясь скрыть неловкий тон откровения.

– Не знаю, – ответила она, смотря в сторону и теребя тонкими пальцами потрепанные ручки своей сумочки.

– Так, ладно, значит. . . – я полез в карман, чтобы достать свой мобильник и посмотреть, сколько время, чтобы определиться с дальнейшими планами. Но вдруг мне стало неудобно его вытаскивать. Мне показалось, что показать свое благосостояние будет стыдно, ведь она живет на вокзале. Типичное мышление бывшего нищего, который в душе им и остался. Потому, что если стыдишься своего “богатства”, значит даешь повод бедному чувствовать себя ущербным. Так и я, какой из меня принц? Я даже свои блестящие туфли запрятал подальше под скамейку, чтобы они не смущали потертых туфлей Савиты. – Слушай пойдем ко мне, – сказал я ей вдруг, и пытался что-нибудь добавить, но она посмотрела на меня и сказала:

– Пойдем, – кивнув и слабо улыбнувшись.

Тогда я посмотрел на нее другими глазами и не узнавал ее: худая, бледная, с изнеможденным лицом. У лица сероватый оттенок, глаза впалые. Тогда, когда я ее встретил на набережной, она мне совсем другой виделась. Может от неожиданности так показалось, а сейчас присмотрелся. Вдруг я вспоминаю наш поселок, Савиту, мы идем вместе в школу, небо чистое, солнце. Я посмотрел на нее, и мне стало жаль ее. У нее дрожали губы – все такие же нежные и красивые. Но вдруг солнце исчезает, и появляются грязные стены туалета, а в центре она: на коленях. Я отвернулся. Она заметила это, но промолчала.

– Ну, что идем, – робко сказала она, – да?

– Идем, – я поднялся и помог ей встать. Усталость чувствовалась в том, как она оторвалась от скамейки; тяжело, будто прилипла к ней, я даже услышать вздох приготовился, но не услышал.

Пока мы шли к машине, и пока ехали до моего дома, между нами было тяжелое молчание. Мы почти не говорили. Да, тогда между нами была стена. И ранее до этого, еще в школе, она тоже присутствовала.

Мы приехали ко мне. Я завел ее в свою квартиру и не без удовлетворения заметил на ее лице удивление. Она посмотрела на меня, а я на нее. И мы оба поняли, как мне сейчас думается, что будет сегодня. Она останется у меня. Я конечно не был против, но было у меня было какое-то чувство отчужденности. Сам себе я тогда не мог его объяснить, и поэтому, может быть, я и сижу здесь перед вами и рассказываю свою историю. Не знаю, может быть, мне надо было прислушаться к себе тогда. Вернее не к себе, а к своему внутреннему голосу, который говорил мне: “Не пытайся обыграть прошлое – это ни к чему хорошему не приведет!”. Но я не послушал его тогда, и все случилось, как случилось.

Я предложил ей войти, проводил в зал и усадил на диван. Включил телевизор, чтобы она не скучала, а сам пошел на кухню. На кухне я осмотрелся и решил, что слабая холодная закуска вроде фаршированных оливок и копченой колбасы с сыром вполне подойдет к красному вину.

Закуску и вино с бокалами я расположил на небольшом стеклянном столике, который пододвинул к ней, и сам сел рядом. После первого бокала по всему телу пробежало приятное тепло и мне слегка захорошело. Савите, по всей видимости, тоже, потому что я заметил, как она распрямила плечи и взгляд ее стал более цепким, а движения уверенными. Она начала больше проявлять интерес к обстановке, рассматривать ее и расспрашивать о каких-то деталях. После второго бокала она вовсе стала разговорчивой и я стал узнавать тот голос. Голос моей Савиты, которым я заслушивался в Бом-Ригоре. После третьего бокала я подвинулся к Савите ближе. Пока она говорила, я оглядел ее с головы до ног. И я ее захотел, да, захотел. Отчасти потому что думал тогда, глядя на нее – “Она сейчас доступна”. Она что-то рассказывала мне, улыбаясь и смеясь, а я не слушал ее, но делал вид и тоже смеялся. Иногда гоготал, а после четвертого бокала моя рука была уже на ее колене. Савита вдруг замолчала и посмотрела на мою руку. Потом подняла глаза на меня. Через минуту мы целовались. Я повалил ее на диван, и чувствовал, как она судорожно обнимает меня руками, впиваясь своим ртом в мой. Я чувствую, как ее язык, как какая-то щупальца, извивается у меня во рту. Еще через минуту я снимаю с нее одежду. Еще через минуту я уже вхожу в нее. Это длится недолго. Через минуты три я кончаю в нее и падаю без сил. Я лежу и слышу ее дыхание. Оно частое и тяжелое.

Я не могу сказать, что люблю ее, но я хотел ее в тот момент. Только хотел я ее не так, как хотят девушку, которая нравиться, а хотел так, как диктовала тогда ситуация. У каждого человека свои фантазии на этот счет. Вот и меня возбудило тогда непонятное ощущение, вернее, понятное, но не объяснимое. Я удовлетворил себя, и оно тут же прошло. А после я почувствовал просто отвращение к Савите. Я хотел, что бы она ушла.

Мой друг сказал: “Трахни эту шлюху, чтобы у нее все иллюзии насчет тебя пропали”, и я с ним согласен. Но вот только наоборот получилось. Она меня трахнула и иллюзии пропали у меня. Еще недавно, когда увидел ее, я думал, что люблю ее, а сейчас мне было наплевать на нее. Я не хотел ее. Ни любить не хотел, ничего не хотел иметь с ней. Она мне казалась чужой и незнакомой.

Я встал с дивана и подошел к окну. Поднимаясь, я краем глаза заметил, что она смотрит на меня. Ее взгляд был немым вопросом, я это понял. Какой вопрос? Неважно какой, суть одна. Я чувствовал это. Она пыталась узнать, что дальше. Она смотрела на меня. Изучала мои движения, выражение лица. Женщины всегда так делают. Они не спрашивают прямо, а смотрят и делают для себя выводы.

Я обернулся и посмотрел на нее. Она уже не глядела на меня. Она лежала на диване в той же позе в какой я ее повалил на диван, и смотрела в потолок. Лицо ее ничего не выражало. Вдруг мне почему-то стало жаль ее, и стыдно за себя, но я постарался не думать об этом. Я включил телевизор и, сделав над собой усилие, сел рядом с ней. Она даже не шевельнулась, хотя я думал, что она попытается обнять меня. Но этого не произошло. Я почувствовал и облегчение, и легкое разочарование одновременно.

Мы сидели молча. Я держал в руках пульт и щелкал по программам, бессмысленно, даже не глядя в телевизор. Я сидел и слушал, как дышит Савита. Я ждал, когда прервется ее дыхание, она сглотнет и что-нибудь скажет. Она молчала. Я посмотрел на нее. Она тоже смотрела на меня и этим немного меня смутила. Потом она положила свою руку мне на колено и спросила меня:

– Дима, ты любишь меня? – Мне стало тоскливо после это вопроса.

– Я так рада, что встретила тебя, – сказала Савита и наконец-то сменила позу, повернувшись на бок. Она, улыбнувшись, посмотрела на меня. – Я так тебя люблю.

Внутри меня было невыносимое чувство не видеть ее. От той жалости, что была совсем недавно, ничего не осталось. Она лежала и смотрела на меня, ожидая, что я ей скажу. Ее глаза говорили, что я попался. Она смотрела на меня уже как хозяйка моей квартиры, как жена.

“Только не это!” – говорил я себе – “только не она!”. Я стал проклинать себя, что поддался слабости, завалив ее на диван. “Я не хочу ее! Я не люблю ее!” – отчаянно кричал чей-то голос. Неужели это я? Я смотрел на Савиту, а она улыбалась мне. Улыбалась какой-то неестественной улыбкой, жуткой. У меня в глазах начало темнеть, а ее лицо стало искажаться. Губы расплылись и теперь ее рот был отвратительный и мерзкий. Мне казалось все это каким-то нереальным. Я попытался встать на ноги, но почувствовав слабость в коленях, сел обратно на диван. Против своей воли я все смотрел и смотрел на Савиту. Но это уже была не она. Ее лицо, казалось, разрисовано жирными красками. Я тряхнул головой, пытаясь сбросить это наваждение. Но ничего не вышло. Одновременно все предметы в квартире тоже расплылись и не представляли уже собой единой картины. Я потерял какую-либо ориентацию, и у меня закружилась голова, уши заложило, и где-то вдалеке я услышал ее смех. Она смеялась как сумасшедшая. Я почувствовал запах гнили. Потом меня вырвало себе на ноги, и я потерял сознание.

Когда я очнулся, я лежал на том же диване у себя в квартире. Голова у меня гудела, и очень болели глаза. Я хотел потереть их, и когда подносил руки к лицу, заметил, что они в крови. Внутри меня все похолодело от той догадки, которая уже была в моих мыслях. Я медленно повернул голову в сторону, где лежала Савита. Но ее там не было. Внезапное облегчение – “Она жива! Я не убил ее!” – я посмотрел на свои руки – они тряслись.

А то, что я увидел потом, смутило и ужаснуло меня. Возле меня на краю дивана лежал черный провод, оборванный, с двумя торчащими проводками. Я сразу понял. Понял, но отказывался в это поверить. И еще, самой Савиты в квартире тоже не оказалось.

Какая-то невероятная сила возвратила мой забытый гнев, и спасла меня от чего-то невероятно ужасного, скрыв что-то. Но что это? Что было со мной тогда? Где Савита?

И последнее, что я скажу, так это то, что существует какая-то связь. Прошло двенадцать лет, как пропала Савита. И сейчас я боюсь. Ведь как иначе объяснить то, что вы ко мне пришли.