Кто пришёл?

 

 

Если кому-либо из моих читателей может показаться, что в этой миниатюре недостаёт кое-каких описаний, например: дома, подъезда, лестничной клетки, квартиры, внешности персонажей и т.п., с использованием сравнений, метафор, гипербол и других средств изобразительной словесности, то такому читателю предлагаю восполнить этот пробел самостоятельно, полагаясь на собственные пристрастия и вкус.

 

 

 

 

– Кто там?

– Свои.

– Кто это – свои?

– Трансвааль – в огне…

– Боже мой!.. Мишка?

– Он самый.

– Сейчас, сейчас… Проклятый замок! Вечно с ним история… Ну вот, наконец-то. Мишка!.. Живой! Родной мой, Мишка!

– Здравствуй, Наташка! Дай-ка я тебя поцелую… Будет тебе, ну! Пере­стань! Ну, вот, теперь шинель сушить придётся. Хм!

– Ты прости меня, глупую дуру, что плачу… Проходи. Снимай шинель, шапку, сапоги… Я тебе сейчас тапочки найду.

– Мама, кто пришёл?

– Ты мама?

– Да, Мишенька, да. Настоящая мама.

– Сын?

– Дочка.

– От Алёшки что-нибудь есть? Где он? Что пишет? Ведь я с тех пор…

– Нету больше Алёши.

– Погиб?..

– Да.

– Так. Погиб, значит…

– Раздевайся, Миша. Вот сюда вешай, здесь крючок свободный. Да что это у тебя с рукой? Боже!..

– Вот так, моя милая. Хм! Ничего. Ты не беспокойся. Я уже привык с одной управляться. Протез вот паршивый сделали, сапожники!

– Мама, кто пришёл?

– Проходи в комнату. Дай-ка я на тебя погляжу… Встретила бы – не узнала. Совсем седой стал.

– Сама понимаешь, не на курорте был.

– Я понимаю.

– Когда узнала про Алексея?

– Год, семь месяцев и двадцать дней. Всё иссохло здесь, в груди…

– Мама, почему ты плачешь?

– Ах, бесстыдница! Босиком по холодному полу!.. Тебе кто разрешил вставать? Марш сейчас же в кроватку!

– Мама, почему ты плачешь?

– Я не плачу.

– Вылитая Алёшка. Только рот твой. Сколько ей?

– Четыре с половиной.

– Нет, плачешь. Я вижу, у тебя слёзки текут. Он тебя обидел?

– Нет. Пойдём, Леночка, пойдём. Прости, Миша, я на одну минуточку. Уложу только проказницу. Ей давно уже пора спать.

– Да-да, конечно.

– Ну-ка, ложись скорей. Вот так. Я тебя накрою, а ты закрой глазки и спи. Пусть тебе приснится лошадка.

– Мама, кто пришёл?

– Дядя Миша. Спи.

– Он плохой?

– Нет. Он хороший. Почему ты решила, что он плохой?

– У него рука страшная.

– Она не страшная, а больная. Спи.

– Он придёт ещё?

– Да. Спи.

– Когда?

– Завтра.

– Он лошадку принесёт?

– Да. Спи…

– Уснула?

– Нет ещё. Сейчас уснёт. Она у меня спокойная. Полежит, побормочет и уснёт. Её любимая игрушка – лошадка.

– Алексей так и не увидел?

– Нет. Карточки посылала несколько раз.

– Да-а. Вот какие дела… А Варвара Петровна?

– Умерла. Ещё вначале.

– Вот как… Умерла, значит….

– Ты, наверное, голодный, Миш? Я сейчас соберу что-нибудь.

– Спасибо, спасибо. Я дома поел. Мамаша вот так накормила.

– Как же! Что я тебя не знаю? Вечно ты так. Не хочу, не хочу, а как по­ставлю на стол, сразу захочешь. Вина, жалко, нет.

– Хм. Я, знаешь, на всякий случай зашёл в магазин, купил. Как?

– Да, конечно.

– Ну, тогда ты организуй что-нибудь закусить, а я пойду, принесу. Она у меня там, в шинели.

– Мама, он ушёл?

– Нет, Леночка, спи. Спи.

– Ты уж не взыщи – водка.

– Ничего. Я научилась пить и водку.

– Только открывать тебе придётся. Штопор найдётся?

– Да. Я сейчас откупорю. Руки мыть будешь? Ой, прости…

– Брось, ничего. Хм. Она у меня чистая. Мамаша дома выстирала с мы­лом. У вас, как всегда не курят?

– Некому. Кури. Я дверь сейчас к Леночке плотнее прикрою и отворю форточку. Кури.

– Никак не могу к папиросам привыкнуть. Голова от них кружится, и кашель бьёт. Там всё больше махорку приходилось.

– Дай-ка, я тебе зажгу. Какая зажигалка интересная! Из патрона?

– Да, из винтовочной гильзы. Что было под рукой. Один дружок подарил. Умелец был. На моих глазах его убило. С тех пор храню как память.

– Ну вот, кажется, получилось. Колёсико тугое.

– Спасибо!

– Вот тут у меня картошка осталась с подсолнечным маслом, селёдка с луком. Колбаски немножко, хлеб. Холодное, правда. Может, лапши разо­греть? Я быстро.

– Не надо, не надо. Я, правда, не хочу есть. А закуска под водку самое оно. Сама-то садись. Ну вот, главное забыла.

– Что?..

– Стаканы гранёные.

– Ой! Сейчас. Стаканов нет, вот стопки.

– Можно полную?

– Конечно, можно.

– Ещё холодная, с улицы. Видишь, запотела сердешная. Так. Выпьем за светлую память мужа твоего и моего лучшего друга Алёшку…

– Да. За Алёшину память… Ой, фу-у! Очень крепкая. Ты ешь. Вот мар­гарин, хлеб бери.

– Спасибо, спасибо. Селёдка вкусная. Давно такой не ел.

– Хорошая селёдка. Не поверишь, по карточкам давали.

– Так. Теперь давай за светлую память Варвары Петровны. Хорошая была тёща у Алёшки.

– Да. Она и мать была прекрасная. Пусть земля ей будет пухом.

– Никогда до войны не думал, что водка может быть вкусная.

– Мне больше не надо, Миш. Я пьяная буду.

– Ничего. Сегодня можно. Хм. Я разрешаю. А теперь, Наташка, чок­немся и выпьем за победу, за Леночку, за тебя, за жизнь… За жизнь, которая продолжается!

– Да. За Леночку и за победу… Дай-ка я тебе хлеб намажу. Вот, ешь.

– Спасибо!

– Миш, мне больше не надо. Нет, нет. Больше не надо.

– Ну!

– Я уже и так пьяная.

– Ну, половинку. Стопки-то маленькие. Вот так. Смотрю я на тебя, На­ташка, – ты тоже постарела. Женщинам этого не говорят, я знаю. Груб стал. Душой очерствел. Но ведь я тебе могу сказать?

– Думаешь, здесь легче было?

– Знаю, знаю, нелегко тебе пришлось – одной. Да. И тебе тоже доста­лось. Ничего, скоро уж конец. Выпьем?

– Выпьем. Но только мне чуть-чуть.

– И всё-таки ты счастливая, Наташка. Дочь у тебя растёт.

– Да. Это большая радость. Если бы не она, не знаю, что бы со мной было. Ты про себя-то расскажи. Когда вернулся? Где ты теперь? Что делать собираешься?

– Вернулся третьего дня, в воскресенье. Прямо из госпиталя. Осколком пе­ребило. В другое время, может, и спасли бы. А тут, сама знаешь как: оття­пали без долгих разговоров, и кончено дело. Чёрт с ней! Хоть жив остался. Жаль, что правая. Ну, живу с мамашей. Всего-то два дня. Старая стала. Жа­леет меня. Мать.

– Всё ещё холостой?

– Хм. Да где ж – там?

– Я понимаю. Так спросила.

– А теперь кому я нужен, без руки…

– Да ну, глупости. Ты ещё ой-ой-ой! Сейчас любые мужики нарасхват.

– Хм. Ты-то как?

– Ничего, нормально. Сам видишь. Дочери уж скоро пять. В садик хо­дит, на продлёнку. За Алёшу пособие получаю… Ночью проснёшься, поша­ришь рукой – пусто. А так хочется мужской ласки… Уткнёшься в подушку… Чтобы она не слышала.

– Работаешь?

– А как же! Кто теперь не работает?

– Где?

– На заводе. Контролёром в ОТК. Да, можешь меня поздравить: не так давно в завком выбрали. Я им говорю: куда я с девочкой на руках? Ничего, говорят, мы тебе поможем.

– Поздравляю.

– Ну, ты о себе-то рассказывай.

– Да я уж всё рассказал. Что ещё? А ты знаешь, Наташка, я ведь был в тебя влюблён. Когда вы ещё с Алёшкой женихались.

– Я знаю.

– Откуда?

– Да по твоим глазам было всё видно. Я догадливая. Ха-ха-ха!

– Тогда давай выпьем за это.

– Нет, Мишка, я, правда, больше не могу. Ты допивай.

– Ну, ладно. Желаю тебе счастья. У тебя такие нежные руки, так и хо­чется их погладить.

– Не надо, Мишенька, не надо. Ты знаешь, я совсем пьяная. Глаза сами слипаются, и я вся дрожу.

– Спать хочешь, наверное? Кстати, который час? У-у, засиделись мы с тобой. Мне уже пора.

– Ещё рано, время детское. Посиди ещё немножко. Я не хочу спать. Сейчас чайник поставлю. Ой, меня качает. Ха-ха-ха!

– Покрепче. Ладно?

– Я знаю, какой ты любишь… Ну вот, скоро закипит. На газу быстро.

– Хорошо, у вас – газ.

– Да. Удобно.

– А вот ты знаешь, Наташка, родная моя? Я понимаю, сейчас об этом не время говорить. Спьяну я… Ведь я ещё никого не любил. Ни-ко-го-шеньки! Понимаешь? Обидно. Хочется ласки… Ты прости, я не то говорю. Как вы­пью, сразу начинается лирика, всякие фантазии. Несерьёзный я человек, вот что я тебе скажу.

– Я всё понимаю, Миша, милый. Это каждому понятно. Я сейчас чай­ник принесу… Вот и чай готов. Пей.

– Спасибо. Хорошо! У вас всегда был вкусный чай.

– Мама была любительница. Всегда предпочитала грузинский.

– Разрумянилась ты…

– Это от вина.

– Тепло у вас.

– Да. Сейчас хорошо стали топить.

– Совсем забыл! Вчера был в райкоме, предлагают на юг ехать. Восста­навливать разрушенные районы.

– Когда же?

– Да чуть ли вот не в пятницу. Сама знаешь, как сейчас? раз-два и го­тово дело. Мамашу хочу с собой забрать.

– Скоро… Ты пей чай, остынет.

– А может, и не пошлют. Завтра решится.

– А куда – на юг?

– Сам пока ещё не знаю. Говорят, в Донбасс.

– На улице метель. Слышишь?

– Да. Как воет… Ну, мне пора. Засиделся я у тебя. Мамаша не уснёт, ждать меня будет. Времени-то уже сколько! Спасибо тебе, Наташка. Милая ты моя Наташка.

– Не замёрзнешь?.. Холодно ведь в такой шинели-то.

– Что ты! Я солдат. А солдат, он стужи не боится. Вот так. Завтра за­бегу, расскажу, как решится мой вопрос. Может быть, прощаться придётся. И перед Леночкой у меня должок. «Он лошадку принесёт?» – я слышал. Хм. Завтра в райком к девяти, не проспать бы…

– Горло-то застегни, простудишься. Ну-ка я сама…

– Ну, ещё раз спасибо. Давай руку. Извини, левой… Дай-ка, я тебя по­целую на прощанье.

– Миш!..

– Что ты?

– Не уходи…

– ?!

– Молчи. Знаю. Останься.