О Ленине и русских пейзажистах

Рассказ Белосветова «Ленин в октябре» чисто политический, не учитывая первых десяти процентов текста, посвященных разбору русской пейзажной живописи. Обсуждать его рассказ означает говорить о политике. Единственное, что можно сделать, это избежать принципиального разбора различных политических движений, иначе автор с рецензентом будут смахивать на участников телевизионных предвыборных программ. Пусть автор Ленина критикует. Но аргументы – застарелые ведь. Ведь опоздал Белосветов: в 90–91 годах это убедительнее звучало.

«– И вот еще что, – вождь на секунду задумался. – Нужно что-то решать с питанием для особо ценных сотрудников. Столовую какую-то организовать, что ли. Отдельную от остальной публики. Не дело получается. Надо бы наших наркомов как следует подкормить». Из общего контекста можно видеть, что автор иронизирует – народ голодный, а большевики хорошо кушают. Так же изобличается Ленин за то, что принимал ванну и носил «дорогой люстриновый пиджак». Самое невероятно наивное, что его высмеивают даже за то, что жил он в хорошо охраняемом особняке. Интересно, господин Белосветов действительно думает, что нынешние постсоветские президенты кушают черный хлеб с селедкой, запивают дешевой водкой, и без всякой охраны живут в обычных квартирах? Или он надеется, что читатель так думает, и неужели он думал, что ни один рецензент (если таковой найдется) не догадается об этом сказать?

Негодные большевики грабят великого князя, снимая деньги с его банковских счетов. Интересно, откуда эти деньги у великого князя? Он их на заводе заработал? Или это в наследство досталось? Беда в том, что и отец и дед его, как и прочие императоры, тоже нигде не работали. И вот деликатный вопрос: деньги-то откуда?

В полном соответствии с последними «документальными» телепередачами о негодных революционерах Белосветов высмеивает красноармейцев, которые, дорвавшись до винных подвалов, порой напивались вдрызг. Наверно, автор забыл, от какой неумеренной страсти умер отец Николая II. Точно также он забыл, под воздействием каких напитков великосветские барыни обсасывали (буквально) пальцы Распутина, обмазанные вареньем. Рецензент все это не забыл – и на него белосветовские аргументы не действуют. Хотя читатели разные бывают, так что автор, возможно, не зря писал.

Хуже, когда автор дает повод какому-нибудь злобному рецензенту обвинить его в прямой клевете. Автор этих строк так грубо: «клевета», никогда не выразится, но ведь кто-нибудь может. «Помните ли вы, что говорил по этому поводу Писарев, помните? Бей, ломай и разрушай! Что сломается, – то все хлам, не имеющий права на жизнь. А что уцелеет, – то благо! Вот и мы с вами, как верные писаревцы, бьем и ломаем, ха-ха-ха». Это у Белосветова рассуждает Ленин. Но ведь Ленин – по фактам – ничего подобного не делал и делать не призывал. Писарев ставил «сапоги выше Пушкина», потому Достоевский и боялся революционеров. Почему же Ленин, если уж он был «верным писаревцем», не взорвал и не сжег Эрмитаж и Пушкинский (тогда Цветаевский) музей? И почему большевики позаботились о том, чтобы широкие слои населения получили доступ в эти музеи? Подобные примеры можно перечислять очень долго, но не будем переходить на лекцию по истории (хотя надо бы…).

Еще более грубый прием автора: это «мысли» Ленина. Ленин, по версии Белосветова, «разглагольствует» то ли сам с собой, то ли при доверенном человеке: «Они думают, будто бы мы, большевики, всерьез пропагандируем всеобщее равенство! Как бы не так, господа ренегаты, как бы не так. Мы, попросту, вынуждены позволять так думать, безусловно идя на поводу у пролетариата и крестьянства. О том, что любые народные чаяния – суть несомненная бредятина, чепуха, чушь и пустозвонство, я осведомлен куда более этих пошлых болтунов, этих мракобесов, торгашей и проституток». Во-первых, о чем действительно думал и говорил в узком кругу Ленин, Белосветов знает не больше любого из своих читателей. Во-вторых, неужели трудно догадаться, что таким же макаром можно написать рассказ о любом из современных президентов-демократов? Сидит, скажем, некий нынешний лидер (выберите по желанию любого из бывших союзных республик) «в необъятной, тщательно протопленной ванне» и «разглагольствует»:

– Они думают, будто мы, демократы, всерьез пропагандируем права человека! Как бы не так, господа ренегаты, как бы не так. Мы вынуждены позволять так думать, безусловно идя на поводу у кучки идеалистов. О том, что любые надежды на развитой капитализм – суть несомненная бредятина, чепуха, чушь и пустозвонство, я осведомлен куда более всех этих торгашей и проституток.

Ну и далее так, точно по тексту Белосветова. Дальше даже ни одного слова менять не надо.

Вересаев писал лет 70–80 назад, что у неумелых литераторов положительные герои «бледнеют и цедят», а отрицательные «краснеют и шипят». И восклицал (цитирую по памяти): «не понимаю, как можно после Толстого, Достоевского продолжать так писать!» Можно. Вот в рассматриваемом рассказе плохие люди хрюкают (то бишь разговаривают), а великий князь «величественно прогудел». Это ж надо, величественно гудеть… Я пробовал, не получилось. Оттого, наверно, что я не голубых кровей…

Остается только удивляться, что в критический момент брат Николая II икнул. Но это его подлые большевики довели.

Никому не воспрещается писать «антиленинские» рассказы, но надо как-нибудь обновить аргументацию. А то на фоне современных буржуев, обчистивших весь бывший Союз, Ленин в ванне или в люстриновом пиджаке выглядит очень даже скромно.

P.S.

Задаюсь вопросом: не предвзята ли моя рецензия? Все-таки надеюсь, что нет, потому что архаичность аргументов трудно было не отметить. В качестве доказательства непредвзятости скажу следующее: в разборе русских пейзажей кое-что вызывало несогласие, но спорить на эту тему не хочется, потому что концепция автора обладает внутренней логикой. Лично мне «сахарность» Шишкина представляется весьма спорной, и мог бы заступиться за Сомова. Но читая автора, хочется – хотя бы на время чтения – ему поверить. Но в правдивость портрета Ленина ну уж никак не верится…