HTM
Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 г.

Александр Левковский

Потомок имама Шамиля

Обсудить

Рассказ

 

Купить в журнале за август 2017 (doc, pdf):
Номер журнала «Новая Литература» за август 2017 года

 

На чтение потребуется 17 минут | Цитата | Скачать в полном объёме: doc, fb2, rtf, txt, pdf

 

Опубликовано редактором: Андрей Ларин, 10.09.2017
Иллюстрация. Название: «Барселона, Ла Саграда Фамилия». Автор: Максим Золотухин. Источник: http://www.photosight.ru/photos/5545650/

 

 

 

«Ненависть юным уродует лица.
Ненависть просится из берегов.

Ненависть жаждет и хочет напиться

Чёрною кровью врагов...»


Владимир Высоцкий. «Баллада о ненависти».

 

 

1

 

На конверте был отпечатан обратный адрес: город Алболоте, провинция Андалузия, королевство Испания. И дальше в штампе шли непонятные слова по-испански.

Я вертела в руках конверт, недоумевая, почему он адресован мне. За все шестьдесят восемь лет моей жизни мне не довелось иметь каких-либо родственников или друзей на Пиренейском полуострове.

Алболоте?.. Испания?..

Почему Испания? Почему какой-то абсолютно не известный мне город Алболоте? Кто пишет мне оттуда?..

 

...И внезапно догадка сверкнула передо мной – и я всё поняла! Нет сомнения – это он, забытый мною Дауд! Это он пишет мне из тюрьмы! Почему же я не вспомнила сразу, что Дауд отсиживает свой срок в Испании, где он совершил своё страшное преступление?! Накануне суда над ним, пятнадцать лет тому назад, ходили слухи, что Россия требовала его выдачи, но испанские власти не согласились. И вот теперь он сидит уже шестнадцатый год в тюрьме города Алболоте, где-то в испанской Андалузии. И почему-то решил написать мне письмо...

Я надорвала конверт, вынула одностраничное письмо и глянула на подпись. Да, моя догадка подтвердилась! У меня вспотели ладони и бешено застучало сердце. Я опустилась в кресло, уронив злосчастное письмо на пол...

 

Надо выпить валерьянки или принять валидол. Без этого я не смогу прочитать это неожиданное письмо... Он никогда не писал мне. Я огромным усилием воли вычеркнула его из своей памяти, я забыла о его существовании и понятия не имела, где он отсиживает своё пожизненное заключение, хотя в первые годы после суда он не исчезал из моих воспоминаний и его лицо преследовало меня едва ли не еженощно в моих тревожных снах.

 

Я с трудом нагнулась, подняла с пола письмо и взглянула на чёткий каллиграфический почерк Дауда. Внезапно я вспомнила, что его манеру тщательно выписывать каждую букву всегда хвалила Машенька, когда она проверяла дома диктанты и сочинения своих учеников. «Мама, – говорила она восхищённо, пододвигая ко мне тетрадку Дауда, – посмотри, как этот чеченец буквально рисует русский текст! Не пишет, а именно рисует! Вот что значит талант художника!..»

 

Я положила под язык таблетку нитроглицерина, надела очки и медленно прочитала письмо. Опять уронила его на пол и закрыла в изнеможении глаза. Так вот почему он пишет мне! И вот о чём он меня просит!

 

«...я умоляю Вас, Ольга Николаевна, – писал он, – приехать сюда и привезти с собой Искандера. Врачи говорят, что с моим диабетом жить мне осталось не более полугода, и я хочу перед смертью увидеть сына, которого я видел последний раз пятнадцать лет тому назад...»

 

Значит, Дауду известно о смерти Машеньки – иначе он написал бы ей, а не мне... И даже теперь, накануне смерти, Дауд упорствует в своём желании называть сына по-мусульмански Искандером, а не Александром – тем именем, которым при рождении назвала его Машенька...

 

 

2

 

Семью моего деда, известного хирурга Франца Иосифовича Фихте, сослали в Казахстан в конце августа 1941 года. В тот месяц войска НКВД вошли в Автономную Республику Немцев Поволжья, окружили столицу город Энгельс кольцом контрольно-пропускных пунктов и дали жителям двадцать четыре часа на сборы. Не всем жителям, а только немцам. Гитлеровская армия стремительно продвигалась вперёд по советской земле, а обрусевшие немцы, жившие у Волги с незапамятных времён, подозревались в симпатиях к наступающим фашистам. Так считало высшее партийное руководство в Москве, и так говорили за глаза соседи моего деда – русские, украинцы, татары и евреи.

– ...но не все соседи так говорили и не все считали нас врагами, – спустя много лет рассказывал дед нам, своим внукам, – далеко не все... Нас жалели, и многие плакали, видя, как нас с нашими чемоданами и пожитками заталкивают в грузовики, чтобы отвезти на вокзал. Среди тех, кто стоял и смотрел на нас, изгоняемых из родного города и с родной земли, были и мои пациенты, которых я вылечил, – а некоторых и спас от смерти – и которых я знал по именам...

 

Поселили деда с бабкой и семьёй замужней дочери в районном центре Сарыагаш, в двух шагах от границы с Узбекистаном. Здесь они сняли низкую саманную мазанку с земляным полом, стали на учёт в районной комендатуре НКВД, завели поливной огород на двадцати пяти сотках сухой казахской земли, и дед стал работать в районной больнице – сначала санитаром, потом фельдшером, а уже через полгода его допустили к хирургическому столу. И через год стал он, как и был ранее, главным хирургом. Но не в отличной клинике столичного города Энгельс, а в убогой больнице богом забытого казахского посёлка.

И в этой больнице в 43-м году он принял роды у своей дочери – моей матери. Вот так я и появилась на свет – ссыльный младенец немецкой национальности в разгаре кровавой войны советского народа против немцев.

 

 

*   *   *

 

И в 66-м году, уже в Ташкенте, куда нам разрешили перебраться из Сарыагаша, я родила Машеньку. Было мне тогда двадцать три года, и я была замужем за Серёжей, аспирантом медицинского института. Мама и папа хотели, конечно, чтобы я вышла замуж за немца и чтобы будущие дети наши тоже были бы немцами и знали бы немецкий яык, – но не получилось – я выбрала себе в мужья русского парня... За годы ссылки все мы, изгнанные из немецкого Поволжья, стремительно теряли ощущение принадлежности к немецкой нации. Мы были уже намного более русскими, чем немцами.

Обитали мы на ташкентской окраине, называемой Переушкой, в чудовищном вавилонском нагромождении различных национальностей. Кого там только не было!..

Греки и македонцы, сбежавшие из Греции, охваченной гражданской войной...

Обрусевшие греки, высланные с Кубани и Крыма...

Месхетинские турки из Грузии...

Крымские татары...

Чеченцы и ингуши...

Корейцы с Дальнего Востока...

Мы, немцы с Поволжья...

Гуцулы с Западной Украины...

И конечно, русские...

Три четверти этого пёстрого интернационала – а может быть, и больше – составляли ссыльно-поселенцы или их потомки, загнанные сюда судорогами сталинского террора.

Вот только узбеков, в большинстве своём презирающих городское столпотворение, было очень мало среди нас, хотя жили мы все на узбекской земле.

 

 

3

 

...Прошло двадцать два года.

Я работала врачом; мой Сергей был уже доцентом ТашМИ; а наша Машенька, выпускница САГУ (Среднеазиатского Государственного Университета), пошла работать преподавателем русского языка и литературы в вечернюю школу рабочей молодёжи.

И вот здесь, на уроках в 9-м классе, она впервые увидела двадцатилетнего чеченца Дауда, механика и водителя автобуса, лучшего ученика в классе и отличного художника.

И, на своё несчастье, влюбилась...

 

 

*   *   *

 

...– Мама, – волнуясь говорила мне Машенька, – он необыкновенный! Ты бы видела его! Умён, красив, талантлив!

Было около полуночи, и мы с ней шептались в спальне, пока Серёжа похрапывал на диване в столовой.

– Ты любишь его? – осторожно спросила я.

– Я не знаю.

– Он чеченец, – напомнила я. – А ты немка. Тебе это надо?

Машенька вытерла набежавшие слёзы.

– Я знаю, что ты хочешь сказать, – вымолвила она, чуть повысив голос. – Что чеченцы – азиаты... Что они дикие и чуть что – хватаются за нож... Что они мусульмане и считают жён рабынями... Ты это хочешь сказать?

Я промолчала.

– Он не такой, мама, поверь мне! – произнесла Машенька умоляющим тоном. – Он другой. Очень и очень интеллигентный юноша... Талантливый художник... И удивительно начитанный для рабочего парня. Ты бы послушала, с каким искренним чувством он читает «Мцыри» Лермонтова! Вчера класс слушал затаив дыхание лермонтовские стихи в его исполнении:

 

«И вспомнил я отцовский дом,
Ущелье наше и кругом

В тени рассыпанный аул;

Мне слышался вечерний гул

Домой бегущих табунов

И дальний лай знакомых псов...
»

 

– ...и он доверяет мне свои самые сокровенные тайны, – добавила Машенька. – На днях мы с ним возвращались пешком из школы, и он признался мне, что у него есть мечта: стать знаменитым архитектором, как Ле Корбюзье или Фрэнк Ллойд Райт. А потом он сказал: «И ещё я хочу когда-нибудь увидеть Чечню – мою родину, которую я не видел никогда...» И прощаясь со мной, произнёс: «Мария Сергеевна, у нас с вами одинаковая судьба: вы ссыльная немка, а я ссыльный чеченец. У нас отняли родину. Мои родители погибли в ссылке. Из нас, немцев и чеченцев, сделали людей без национальности. А я хочу остаться чеченцем.

Машенька смущённо улыбнулась и добавила:

– А ещё Дауд верит в предание, которое поведал ему его дед накануне своей смерти. Дед сказал, что род Дауда восходит к знаменитому имаму Шамилю...

– Какому Шамилю?

– Ну мама! Ты что – не читала толстовского «Хаджи-Мурата»?

– Ах, вот оно что! Дауд, оказывается, родственник тому самому грозному Шамилю?!

– Да, представь себе. Дауд сказал мне, что у Шамиля была третья жена по имени Загидат. Вот их сын Мухаммад-Камиль и является одним из предков Дауда.

Я наклонила к себе голову Машеньки и поцеловала её в лоб.

– Значит, тебе предназначена роль продолжательницы рода Шамиля – так, что ли?

Машенька выпрямилась.

– Мама, не говори глупостей... Никакой род я продолжать не собираюсь!

 

 

*   *   *

 

Но Машенька ошиблась: род Дауда, – а значит и род знаменитого Шамиля! – ей в конце концов довелось продолжить.

Через два года после скромной свадьбы Машенька родила сына и назвала его Сашей. Если б Дауд присутствовал при родах, он, конечно, назвал бы сына по-чеченски Искандером, а не Александром, но год был 91-й, и Дауд в это время был в мятежной Чечне, неистово рвавшейся к независимости.

 

...Он вернулся в Ташкент в конце декабря 91-го года, мрачный, худой, молчаливый, взвинченный, прихрамывая после загадочного ранения в бедро, о котором он ничего нам не рассказывал. Обнял Машеньку и меня, пожал руку Сергею, поцеловал сына и повернулся ко мне.

– Ольга Николаевна, – вдруг сказал он, – а почему вы не уезжаете в Германию? Я слыхал, все немцы едут. Что вам делать здесь, в независимом государстве по имени Узбекистан, которое очень быстро станет тираническим и нищим? Мы – и вы, и я – были тут второсортными гражданами, а при власти узбеков мы понизимся до третьего или даже четвёртого сорта.

Мы с Серёжей и Машенькой переглянулись. Сам того не зная, Дауд задел очень болезненную струну и постоянную тему наших семейных разговоров. Мы обсуждали эту проблему часами, иногда далеко за полночь, спорили до хрипоты, приводили десятки доводов за и против, но не могли решиться на последний шаг.

– Дауд, – сказал Серёжа, – а что ты собираешься делать?

Дауд не колебался ни секунды.

– Я вернусь в Чечню, – ответил он. – И буду воевать против русских.

 

 

4

 

Германские власти поселили нас – меня и Машу с сыном – в четырёхкомнатной квартире на третьем этаже нового пятиэтажного дома на тихой улочке Бремена. Дом этот был построен и предназначен для таких, как мы, – переселенцев из бывшего Советского Союза.

Наша семья развалилась так же стремительно и бесповоротно, как неожиданно рухнула вся наша страна, – «...союз нерушимый республик свободных», как пелось в советском гимне. Дауд исчез в водовороте первой чеченской войны, а Сергей – к тому времени известный в республике профессор, заведующий кафедрой в медицинском институте, – остался в Ташкенте.

– Олюшка, – говорил Серёжа умоляющим голосом, – ну что мне делать в твоей Германии?.. Быть, как твой дед, сначала санитаром, потом фельдшером, а к шестидесяти годам стать рядовым врачом с исковерканным немецим языком?.. Тебе и Машеньке легче – вы немцы и свободно знаете язык... Я останусь в Ташкенте, а потом посмотрим. Если станет совсем невмоготу, я приеду...

(Забегая вперёд, скажу, что Сергей за все последующие годы так и не собрался переехать в чуждую ему Германию. Он часто прилетал к нам, подолгу гостил, радушно принимал меня в нашей старой ташкентской квартире – и мы часами бродили по новому, перестроенному с ханским великолепием столичному городу, – но наступал день моего отъезда, и мы со слезами прощались, надеясь, что это не последнее наше расставание...).

 

 

*   *   *

 

Июльским днём 96-го года Дауд позвонил с железнодорожного вокзала и через полчаса стоял на пороге нашей квартиры в Бремене – почерневший от кавказского солнца, страшно исхудавший и обильно поседевший, несмотря на то, что лет ему было всего двадцать восемь. Он добирался до Германии из разрушенной и разорённой Чечни почти целый месяц – через Азербайджан, Турцию, Грецию и всю среднюю Европу.

Примчалась с работы Машенька, ввела в гостиную пятилетнего Сашу, кинулась к Дауду и, плача, обняла его. И прижалась к нему, сотрясаясь от рыданий.

Я разревелась и ушла в спальню. Села на кровать и накапала в стакан валерьянку, которая сохранилась у меня со старых советских времён. Я слышала плач и стоны, восторженные крики маленького Саши, восклицания Машеньки и Дауда – и напряжённо думала: как же теперь сложится наша жизнь?..

 

 

*   *   *

 

Сложилась она плохо.

И виною тому был Дауд. Не тот живой и весёлый Дауд, интеллигентный талантливый мальчик, которого мы помнили и любили до начала чеченской войны, а новый постаревший Дауд, опалённый пламенем боёв, то мрачно молчащий целыми днями, а то разражающийся криком по любому поводу... Дауд, контуженный разрывом мины и дважды раненный... Дауд, не знающий, что ему делать со своей жизнью – теперь, когда война закончилась и воевать с ненавистной Россией он больше не мог...

 

– ...Мама, – сказала Машенька, – он показал мне двенадцать блокнотов с зарисовками войны, сделанными им за эти годы... Это ужас, который невозможно передать! Кровь, слёзы, разорванные тела, развалины вместо домов, мёртвые дети, изнасилованные и убитые девочки, расстрел русских пленных, могилы, могилы, могилы...

Машенька заплакала.

– Мама, – шептала она сквозь слёзы, – но самое страшное – это ненависть, которая не оставляет его ни на минуту... Я никогда не думала, что можно ненавидеть с такой яростной силой. Ему отвратительно всё, напоминающее ему Россию, даже, признался он, русский язык – единственный язык, на котором он говорит и на котором он так великолепно читал когда-то лермонтовские стихи... Он сейчас учит вечерами арабский. Это универсальный язык мусульман, говорит он. Взял в мечети арабский учебник и часами пишет эти ужасные арабские каракули.

Я вздохнула.

– Лучше бы он пошёл работать, – сказала я.

 

 

*   *   *

 

Через два месяца Дауд, как бы прислушавшись к нашей неустанной немой мольбе, устроился на работу. Точнее, устроила его бременская биржа труда. Небольшой туристической компании был нужен так называемый «младший водитель автобуса» – то есть, попросту, тот же водитель, но с меньшей зарплатой – и они взяли Дауда.

Чеченцы вдали от родины вообще предпочитали труд шофера любому другому занятию. Ещё Солженицын, помню, писал о ссыльных чеченцах (цитирую по памяти): «...сами они на колхозных полях не вкалывали. Больше всего они старались устроиться шоферами: в постоянном движении автомашины они находили насыщение своей джигитской страсти...».

Мы с Машенькой вздохнули с облегчением. Теперь у нас в семье появился тройной доход – Машенька работала ассистентом на университетской кафедре славянских языков, я получала очень неплохое пособие, и вот Дауд, наконец, стал приносить в семью деньги.

Но не только в деньгах было дело. Его первая туристическая поездка была по старинным крепостям, дворцам и храмам Германии – и он вернулся оттуда потрясённый красотой немецкой архитектуры... Он показывал нам свой альбом с зарисовками Шпайерского собора, церкви Фрауэнкирхе в Дрездене, замка Шарлоттенбург в Берлине. Кёльнского собора... С его языка слетали упоминания о дороманском, романском и готическом стилях, о барокко и арт-нуво. Я ничего в этом не понимала, но радовалась, что он как будто стал прежним Даудом, которого мы с Машенькой любили, – Даудом, забывшим о сжигающей его душу ненависти.

Но радость наша была преждевременной. Видимо, такую страшную ненависть, какая гнездилась в душе у Дауда, забыть было невозможно...

 

 

*   *   *

 

В свою третью поездку он взял с собой Машеньку.

Маршрут этой поездки проходил по Франции, но конечной целью экскурсии была Испания.

В Испании Дауд и совершил своё ужасное преступление...

 

Маша, через две недели вернувшись домой после ареста Дауда, рассказывала мне, поминутно вытирая слёзы:

– ...мы проехали от франко-испанской границы через архитектурные красоты Бильбао, Барселоны и Мадрида в Андалузию. В Гранаде мы остановились для осмотра знаменитого дворца Альгамбра, где, как поведал нам гид, некогда восседали на троне бывшие мусульманские правители Андалузии...

Мама, этот дворец описать нельзя! Ничего подобного я никогда в жизни не видела и даже не представляла себе, что такое великолепие может быть создано человеком! И Дауд тоже был потрясён. Он без конца повторял: «Вот видишь, что могли создать мои мусульманские предки! Вот какими могучими были сыны ислама!»

К несчастью, эти его слова были услышаны теми, кто сидел за соседним столиком в ресторанчике, куда мы забрели после осмотра Альгамбры. Там, потягивая пиво, расположилась троица здоровых молодых парней в кожаных куртках – из тех, кто в годы моей ташкентской молодости приходили на танцы в парк Тельмана с единственной целью – подраться. Говорили они громко по-русски, и я поняла из их разговора, что они – гастарбайтеры, приехавшие в Испанию из Петербурга. Один из них оглянулся на Дауда и произнёс с ухмылкой:

– Хлопцы, вот вам ещё один мусульманин! Мало им Чечни. Они и сюда забрались...

А другой парень, явно подвыпивший больше других, ткнул пальцем в сторону Дауда и выпалил:

– Эй, мужик, ты случайно не из банды Шамиля Басаева?

И все трое расхохотались.

Я со страхом глянула на Дауда. Я достаточно хорошо знала его, чтобы не сомневаться, – он не оставит их слова без ответа. Я только не догадывалась, каким страшным будет его ответ.

Нам только что принесли cordero a la segoviana – блюдо, к которому подаётся острый нож для разрезания баранины. Побледневший от гнева Дауд сжал в руке этот нож, оттолкнул мою предостерегающую руку, шагнул к соседнему столику и вонзил с размаху нож в шею одному обидчику и в грудь другому.

 

 

5

 

Выйдя из тюрьмы после свидания с Даудом, Саша сел за руль своего маленького «фольксвагена», и мы помчались на север, по направлению к Барселоне. Минут десять прошло в полном молчании, а потом Саша промолвил:

– Ты знаешь, что отец сказал мне на прощание? Он попросил меня простить его. Как могу я его простить?! Он сломал жизнь маме, и она умерла с разбитым сердцем. – Саша помолчал. – И ещё он наказал, чтобы я обязательно посетил дворец Альгамбра в Гранаде. «Ты ведь чеченец и почти готовый архитектор, – сказал он. – А этот дворец – символ мусульманского могущества и блестящий образец исламского искусства...».

– И что ты сказал в ответ?

Саша пожал плечами.

– Ничего. Я не стал говорить ему, умирающему, что мне абсолютно безразлично «мусульманское могущество» и что я не чувствую себя чеченцем. И что мрачный средневековый дворец Альгамбра, по моему убеждению, явно проигрывает по сравнению, например, с изумительным, наполненным каким-то радостным оптимизмом Храмом Святого Семейства в Барселоне, спроектированным великим Антонио Гауди...

 

...Крошечное кафе приютилось на площади рядом с храмом Sagrada Familia, о котором восхищённо говорил Саша по дороге в Барселону. Мы сидели за столиком на тротуаре перед кафе, прихлёбывая вино sangria и поглядывая на величественные шпили творения Гауди.

Саша сказал:

– Через год, когда я окончу архитектурный факультет, я приеду сюда, в Барселону, чтобы работать над окончанием проекта этого храма. Ведь строительство этого собора ещё далеко не завершено. Это моя мечта.

Мы расплатились и сели в машину.

Саша вдруг обнял меня и сказал:

– Спасибо, что ты привезла меня в Испанию, и я увидел воочию это чудо! – Он показал рукой на изумительный фасад храма и тихо добавил по-немецки: – Omi, ich liebe dich… («Бабушка, я тебя люблю...»).

У меня глаза наполнились слезами. Мне ведь почти семьдесят, меня одолевают болезни, и никого на этом свете не осталось у меня, кроме этого двадцатилетнего мальчика, в открытом лице которого чудесным образом соединились черты покойной Машеньки и умирающего Дауда.

«Ich liebe dich…».

 

 

 

(в начало)

 

 

 


Купить доступ ко всем публикациям журнала «Новая Литература» за август 2017 года в полном объёме за 197 руб.:
Банковская карта: Яндекс.деньги: Другие способы:
Наличные, баланс мобильного, Webmoney, QIWI, PayPal, Western Union, Карта Сбербанка РФ, безналичный платёж
После оплаты кнопкой кликните по ссылке:
«Вернуться на сайт магазина»
После оплаты другими способами сообщите нам реквизиты платежа и адрес этой страницы по e-mail: newlit@newlit.ru
Вы получите доступ к каждому произведению августа 2017 г. в отдельном файле в пяти вариантах: doc, fb2, pdf, rtf, txt.

 

260 читателей получили ссылку для скачивания номера журнала «Новая Литература» за 2024.02 на 18.03.2024, 21:24 мск.

 

Подписаться на журнал!
Литературно-художественный журнал "Новая Литература" - www.newlit.ru

Нас уже 30 тысяч. Присоединяйтесь!

 

Канал 'Новая Литература' на yandex.ru Канал 'Новая Литература' на telegram.org Канал 'Новая Литература 2' на telegram.org Клуб 'Новая Литература' на facebook.com Клуб 'Новая Литература' на livejournal.com Клуб 'Новая Литература' на my.mail.ru Клуб 'Новая Литература' на odnoklassniki.ru Клуб 'Новая Литература' на twitter.com Клуб 'Новая Литература' на vk.com Клуб 'Новая Литература 2' на vk.com
Миссия журнала – распространение русского языка через развитие художественной литературы.



Литературные конкурсы


15 000 ₽ за Грязный реализм



Биографии исторических знаменитостей и наших влиятельных современников:

Алиса Александровна Лобанова: «Мне хочется нести в этот мир только добро»

Только для статусных персон




Отзывы о журнале «Новая Литература»:

08.03.2024
С нарастающим интересом я ознакомился с номерами журнала НЛ за январь и за февраль 2024 г. О журнале НЛ у меня сложилось исключительно благоприятное впечатление – редакторский коллектив явно талантлив.
Евгений Петрович Парамонов

06.03.2024
Журнал Ваш вызывает искреннее уважение. Оригинальный, стильный, со вкусом оформленный, имеюший своё лицо. От души желаю Вам удачи, процветания, новых успехов!
Владимир Спектор

22.02.2024
С удовольствием просмотрел январский журнал. Очень понравились графические работы.
Александр Краснопольский



Номер журнала «Новая Литература» за февраль 2024 года

 


Поддержите журнал «Новая Литература»!
Copyright © 2001—2024 журнал «Новая Литература», newlit@newlit.ru
18+. Свидетельство о регистрации СМИ: Эл №ФС77-82520 от 30.12.2021
Телефон, whatsapp, telegram: +7 960 732 0000 (с 8.00 до 18.00 мск.)
Вакансии | Отзывы | Опубликовать

Актуальные букмекерские конторы для профессионалов для ставок на спорт
Поддержите «Новую Литературу»!